– Когда это записывалось?.. Схема.
– Давно, – не понял Петька.
– Я знаю, что давно. В революцию ведь?
. – Наверно…
– А тогда ведь не меряли метрами… А этими – саженями… Бабка и теперь саженями все меряет.
Петька воспрянул.
– Да у тебя… святая голова, брат! Академия! Конференция! – заорал Петька. – Организация Объединенных Наций! Сельсовет! Вот какая у тебя голова!
– А сажень – это два метра, один дециметр, тридцать четыре миллиметра… Тридцать четыре – откинуть. Два метра десять сантиметров на тысячу пятьсот, – продолжал хладнокровно высчитывать Никита, – три тысячи плюс сто пятьдесят…
– Сельсовет, а у тебя есть спички? – неуверенно спросил Петька.
– Нет, они у тебя. Три тысячи плюс сто пятьдесят…
– Ты знаешь, мои промокли…
Никита уставился на него отсутствующими глазами. Петька даже был убежден, что он досчитал в уме: три тысячи плюс сто пятьдесят – три тысячи сто пятьдесят метров…
– Да? – спросил Никита. Обеими руками шлепнул себя по щекам. Огляделся. – Надо идти назад…
Петька, синий от холода, виновато подергал себя за волосы.
– Не дойдем…
Вершины сосен потухли на глазах. И тайга будто понадвинулась со всех сторон, уплотнилась, нависла над ними.
– Так… – сказал Никита. – Давай штанами меняться?
– Еще чего, – огрызнулся Петька. – Надо что-нибудь делать… Шалаш какой, что ли…
До сосновых веток не добраться – высоко, надо было искать пихту или, на худой конец, ель.
Петька поглядел на компас. Стрелка уже начинала светиться. Показал рукой:
– На северо-восток…
От мокрых штанов его все сильнее охватывала дрожь. Но винить было некого, и, стиснув зубы, Петька молчал.
Они прошли всего-то шагов пятьсот, когда темнота стала такой, что и в десяти шагах можно было потерять друг друга. А рядом по-прежнему возвышались голые до самых верхушек сосны.
Уже не сдерживая знобкую дрожь, Петька остановился.
Всегда знакомая и близкая тайга теперь нависла над ними, чужая, неприветливая, суровая. Она всегда сурова к растяпам – тайга…
– Заблудим… – сказал Никита.
Плечи их соприкасались.
Петька неожиданно повел головой.
– Чего ты? – тревожно спросил Никита.
– Не чуешь?
Никита принюхался.
– Чую!..
Дрожь сразу пропала. Петька глянул на компас.
– Восток!
Запах был едва уловимым. Но это был запах костра.
Судьба еще раз улыбнулась им.
Странники
Костер горел рядом с небольшой охотничьей избушкой на поляне.
У костра сидели два мужика. Друзья из осторожности понаблюдали за ними. Но ничего подозрительного не заметили.
Один из мужиков, с вислыми рыжими усами, что-то не спеша рассказывал напарнику. Тот, время от времени кивая, слушал. Лицо у него было маленькое, морщинистое и чем-то располагающее.
Неподалеку от них лежали на траве двустволки и убитый заяц. А на газете между охотниками стояла бутылка водки.
Лица вышедших на поляну друзей имели самое невинное выражение, как будто это вполне естественно – появляться вот так из тайги.
– Приятного аппетиту… – вместо приветствия пожелал Петька, останавливаясь у костра. От штанов его сразу повалил пар.
Мужики с открытыми ртами некоторое время разглядывали пришельцев.
Потом усатый ответил, как положено:
– Будьте гостями…
– Спасибо, – сказал Петька и облегченно вздохнул, усаживаясь почти вплотную к огню.
Никита тоже сел.
Помолчали немного.
– Штаны-то зачем мокрые? – будто между прочим, спросил усатый, разливая в две кружки «Московскую».
Никита заметил в траве еще одну бутылку.
– Да так… – сказал Петька.
– Чтой-т я не слышал, чтоб за так в мокрых штанах ходили… Ты не слышал, Акимыч? – спросил усатый.
Акимыч тряхнул головой.
– Н-не… Как-тось не по-нашенски.
– Ну да, – рассудительно заметил усатый. – По-нашенски, так высушился бы, чай?..
Петька догадался наконец, что к чему. (Ладно, хоть штык успел передать Никите.) Скинул штаны, подвесил их на рогатулине возле костра, рядом – трусы и ботинки, а телогрейку застегнул на бедрах, как юбку. И сразу приободрился.
Усатый протянул Никите кусок отварной говядины. Никита хотел отказаться, но вспомнил, что с самого утра они с Петькой в рот ничего не брали, и рука его сама собой потянулась к мясу.
– Спасибо, – поблагодарил Никита.
Петька тоже получил кусок говядины с хлебом, тоже поблагодарил.
– Ничего! – ответил Акимыч. – Будьте здоровы!.. Будь здоров, Тихонович! – и выпил.
Пока ели, молчали, разглядывая друг друга.
В общем, все получалось довольно по-мужски.
– Кто же вы будете?.. – между делом спросил Тихонович, опять закусывая огурцом и не глядя на приятелей.
– Мы-то?.. Да мы это… – сказал Петька, – ну, путешествуем…
– Это как же: вроде странников, что ли? – равнодушно уточнил Тихонович.
– Ну да… – согласился Петька. – Если по-старинному, то странники.
– А-а… – сказал Тихонович. – И отколь же вы?..
– Да тут, недалеко… Из деревни, – сказал Петька.
– Понятно… – вздохнул Тихонович, снова принимаясь за бутылку. – Так вот, Акимыч, значитса… Идет эт-та Ефросинья-то… Ну, а я, сам знаешь, поддамши малость…
Никиту потянуло ко сну, и он под неторопливый говорок Тихоновича вздремнул.
Сначала высохли Петькины трусы, и он надел их, потом штаны, потом обул ботинки.
– Поспите, чай? А? – обернулся к нему Тихонович. – Сооруди, Акимыч.
Никита очнулся.
Акимыч взял смолистую головешку и, наклонившись, вошел в избушку.
Никита и Петька с готовностью последовали за ним.
– Вот сено, вот кошма. Дерюжку-то под голова, а кошмой накроетеся, – гостеприимно распорядился Акимыч.
Друзья бухнулись на сено и только подумали возликовать, как дверь что-то очень уж быстро хлопнула, и за стеной послышался торжествующий смешок Тихоновича.
Никита поднялся на коленки, попробовал сшелохнуть дверь плечом, но, видимо, ее крепко подперли снаружи.
– Дяденька… – позвал Никита.
– Хе-хе!.. – отозвался Тихонович. – Странники, значится? Вот я завтрева к маткам вас оттащу, – они вам покажут эти самые странствия… Чи страствования, Акимыч, – как это?
– Дыть как ни обзови, а все одно вожжой придется! – добродушно рассмеялся Акимыч.
– Дяденька… – еще раз безнадежно позвал Никита. – Нам надо идти!.. Мне по надобности надо…
Но смех за стеной уже стих. И от костра послышалось знакомое:
– Значитса, еще по махонькой?.. Ну, так вот эт-та…
– Поживем – увидим… – неуверенно изрек Петька.
Оба они настолько устали, что не поспать им просто нельзя было.
Закон джунглей
Пять или шесть часов проспал Петька – он не знал, потому что спал как убитый. Разбудил его уже проснувшийся начальник штаба.
Было еще темно. От костра по-прежнему долетал говорок.
– Спички высохли?
Петька кивнул в темноте на стены.
– Увидят!..
Никита уже прошарил бревна.
– Тут как в погребе!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
– Давно, – не понял Петька.
– Я знаю, что давно. В революцию ведь?
. – Наверно…
– А тогда ведь не меряли метрами… А этими – саженями… Бабка и теперь саженями все меряет.
Петька воспрянул.
– Да у тебя… святая голова, брат! Академия! Конференция! – заорал Петька. – Организация Объединенных Наций! Сельсовет! Вот какая у тебя голова!
– А сажень – это два метра, один дециметр, тридцать четыре миллиметра… Тридцать четыре – откинуть. Два метра десять сантиметров на тысячу пятьсот, – продолжал хладнокровно высчитывать Никита, – три тысячи плюс сто пятьдесят…
– Сельсовет, а у тебя есть спички? – неуверенно спросил Петька.
– Нет, они у тебя. Три тысячи плюс сто пятьдесят…
– Ты знаешь, мои промокли…
Никита уставился на него отсутствующими глазами. Петька даже был убежден, что он досчитал в уме: три тысячи плюс сто пятьдесят – три тысячи сто пятьдесят метров…
– Да? – спросил Никита. Обеими руками шлепнул себя по щекам. Огляделся. – Надо идти назад…
Петька, синий от холода, виновато подергал себя за волосы.
– Не дойдем…
Вершины сосен потухли на глазах. И тайга будто понадвинулась со всех сторон, уплотнилась, нависла над ними.
– Так… – сказал Никита. – Давай штанами меняться?
– Еще чего, – огрызнулся Петька. – Надо что-нибудь делать… Шалаш какой, что ли…
До сосновых веток не добраться – высоко, надо было искать пихту или, на худой конец, ель.
Петька поглядел на компас. Стрелка уже начинала светиться. Показал рукой:
– На северо-восток…
От мокрых штанов его все сильнее охватывала дрожь. Но винить было некого, и, стиснув зубы, Петька молчал.
Они прошли всего-то шагов пятьсот, когда темнота стала такой, что и в десяти шагах можно было потерять друг друга. А рядом по-прежнему возвышались голые до самых верхушек сосны.
Уже не сдерживая знобкую дрожь, Петька остановился.
Всегда знакомая и близкая тайга теперь нависла над ними, чужая, неприветливая, суровая. Она всегда сурова к растяпам – тайга…
– Заблудим… – сказал Никита.
Плечи их соприкасались.
Петька неожиданно повел головой.
– Чего ты? – тревожно спросил Никита.
– Не чуешь?
Никита принюхался.
– Чую!..
Дрожь сразу пропала. Петька глянул на компас.
– Восток!
Запах был едва уловимым. Но это был запах костра.
Судьба еще раз улыбнулась им.
Странники
Костер горел рядом с небольшой охотничьей избушкой на поляне.
У костра сидели два мужика. Друзья из осторожности понаблюдали за ними. Но ничего подозрительного не заметили.
Один из мужиков, с вислыми рыжими усами, что-то не спеша рассказывал напарнику. Тот, время от времени кивая, слушал. Лицо у него было маленькое, морщинистое и чем-то располагающее.
Неподалеку от них лежали на траве двустволки и убитый заяц. А на газете между охотниками стояла бутылка водки.
Лица вышедших на поляну друзей имели самое невинное выражение, как будто это вполне естественно – появляться вот так из тайги.
– Приятного аппетиту… – вместо приветствия пожелал Петька, останавливаясь у костра. От штанов его сразу повалил пар.
Мужики с открытыми ртами некоторое время разглядывали пришельцев.
Потом усатый ответил, как положено:
– Будьте гостями…
– Спасибо, – сказал Петька и облегченно вздохнул, усаживаясь почти вплотную к огню.
Никита тоже сел.
Помолчали немного.
– Штаны-то зачем мокрые? – будто между прочим, спросил усатый, разливая в две кружки «Московскую».
Никита заметил в траве еще одну бутылку.
– Да так… – сказал Петька.
– Чтой-т я не слышал, чтоб за так в мокрых штанах ходили… Ты не слышал, Акимыч? – спросил усатый.
Акимыч тряхнул головой.
– Н-не… Как-тось не по-нашенски.
– Ну да, – рассудительно заметил усатый. – По-нашенски, так высушился бы, чай?..
Петька догадался наконец, что к чему. (Ладно, хоть штык успел передать Никите.) Скинул штаны, подвесил их на рогатулине возле костра, рядом – трусы и ботинки, а телогрейку застегнул на бедрах, как юбку. И сразу приободрился.
Усатый протянул Никите кусок отварной говядины. Никита хотел отказаться, но вспомнил, что с самого утра они с Петькой в рот ничего не брали, и рука его сама собой потянулась к мясу.
– Спасибо, – поблагодарил Никита.
Петька тоже получил кусок говядины с хлебом, тоже поблагодарил.
– Ничего! – ответил Акимыч. – Будьте здоровы!.. Будь здоров, Тихонович! – и выпил.
Пока ели, молчали, разглядывая друг друга.
В общем, все получалось довольно по-мужски.
– Кто же вы будете?.. – между делом спросил Тихонович, опять закусывая огурцом и не глядя на приятелей.
– Мы-то?.. Да мы это… – сказал Петька, – ну, путешествуем…
– Это как же: вроде странников, что ли? – равнодушно уточнил Тихонович.
– Ну да… – согласился Петька. – Если по-старинному, то странники.
– А-а… – сказал Тихонович. – И отколь же вы?..
– Да тут, недалеко… Из деревни, – сказал Петька.
– Понятно… – вздохнул Тихонович, снова принимаясь за бутылку. – Так вот, Акимыч, значитса… Идет эт-та Ефросинья-то… Ну, а я, сам знаешь, поддамши малость…
Никиту потянуло ко сну, и он под неторопливый говорок Тихоновича вздремнул.
Сначала высохли Петькины трусы, и он надел их, потом штаны, потом обул ботинки.
– Поспите, чай? А? – обернулся к нему Тихонович. – Сооруди, Акимыч.
Никита очнулся.
Акимыч взял смолистую головешку и, наклонившись, вошел в избушку.
Никита и Петька с готовностью последовали за ним.
– Вот сено, вот кошма. Дерюжку-то под голова, а кошмой накроетеся, – гостеприимно распорядился Акимыч.
Друзья бухнулись на сено и только подумали возликовать, как дверь что-то очень уж быстро хлопнула, и за стеной послышался торжествующий смешок Тихоновича.
Никита поднялся на коленки, попробовал сшелохнуть дверь плечом, но, видимо, ее крепко подперли снаружи.
– Дяденька… – позвал Никита.
– Хе-хе!.. – отозвался Тихонович. – Странники, значится? Вот я завтрева к маткам вас оттащу, – они вам покажут эти самые странствия… Чи страствования, Акимыч, – как это?
– Дыть как ни обзови, а все одно вожжой придется! – добродушно рассмеялся Акимыч.
– Дяденька… – еще раз безнадежно позвал Никита. – Нам надо идти!.. Мне по надобности надо…
Но смех за стеной уже стих. И от костра послышалось знакомое:
– Значитса, еще по махонькой?.. Ну, так вот эт-та…
– Поживем – увидим… – неуверенно изрек Петька.
Оба они настолько устали, что не поспать им просто нельзя было.
Закон джунглей
Пять или шесть часов проспал Петька – он не знал, потому что спал как убитый. Разбудил его уже проснувшийся начальник штаба.
Было еще темно. От костра по-прежнему долетал говорок.
– Спички высохли?
Петька кивнул в темноте на стены.
– Увидят!..
Никита уже прошарил бревна.
– Тут как в погребе!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87