Грубый ты!
– Что я, кутенка, что ли, целую! – в свою очередь возмутился Колька.
Она от злости забыла про страх и зажмурилась.
– На!
Колька сердито чмокнул ее в губы.
– Два! – сказала она. Потом: – Три! Четыре! Фи! Какой ты неуклюжий!
– А откуда ж я уклюжесть-то возьму? – справедливо изумился Колька. – Ты, что ли, уклюжая?
– Какой гадкий! И не буду я больше целоваться с тобой! Совсем не нужно мне твоих ягод! – Она сделала движение, чтобы подняться. – Вовсе ты не мальчишка! У тебя даже штаны с разрезом!
– Я вот щас как тресну! – оскорбился Колька, задетый за живое. И даже размахнулся.
Она отпрянула, испуганная, заплакала и хотела кричать, но когда увидела, что бить он все-таки не собирается, – только уткнулась лицом в ладони и заревела.
Колька присел рядом, верно, полагая, что когда-нибудь да кончатся же эти хныканья.
Хныкать она перестала, но слез не утерла с лица, и в молчании они поцеловались еще раз.
Спускался Колька вторым.
И когда Петька выглянул через щель в крыше, они рядышком шагали по тропинке в сторону сопляковской усадьбы.
Мишка хохотал, держась за живот и перекатываясь по слежалому сену. Владька только улыбался. Никита, похоже, и не заметил развернувшейся перед его глазами сцены. А Петьке почему-то было не смешно.
Владька тоже посмотрел в щель и, убедившись, что влюбленные ушли, начал спускаться.
Мишка, подмигнув, спросил у Петьки:
– Ты бы Светку стал так, а? Я бы за здорово живешь!
Но Петька ни с того ни с сего вдруг так двинул ему под дых, что Мишка отлетел на сено. Отлетел, спружинил, и не успел Никита глазом моргнуть, как точно по такой же траектории, только в обратную сторону, отлетел Петька. Никита прыгнул между ними.
– Вы что?! Я сейчас…
Опять выскочил наверх Владька.
Петька стиснул зубы.
– А-а, – ухмыльнулся Мишка. – Все ясно…
Петька сделал движение в его сторону.
Но тут вмешался Владька:
– Ты что, приходишь на чужой двор со своими законами?! Да? Давай! Если не трус!
Никите пришлось потеснить и этого.
Образовался своеобразный треугольник с тремя возбужденными точками по углам и с одной абсолютно хладнокровной посредине – там, где сходятся биссектрисы.
Мускулы на Петькиных скулах ослабли. По всем правилам, он должен бы сейчас вызвать Владьку на дуэль. Но он зачем-то поднял клочок сена, шаркнул его в ладонях, будто утер их, выронил, сказал: «Ладно…» И, не обращая внимания ни на Мишку, ни на Владьку, подошел к спуску.
Никита не понял его, однако удивляться чему-нибудь не привык и двинулся следом.
Мишка и Владька остались наверху.
А от дома к амбару уже бежала Светка.
– Как не стыдно! Как не стыдно, мальчики! Я не знала, что вы все такие!..
Петька презрительно шевельнул губами, и, чтобы не столкнуться со Светкой, они повернули в противоположную сторону, в поле.
– Ты ничего, что я так это… ну, ушел? – спросил Петька немного погодя.
– Значит, надо, – буркнул Никита.
Петька, окончательно успокаиваясь, вздохнул.
– Ну, ладно…
– Что-нибудь придумаем, – неожиданно пообещал Никита и в растерянности почесал стриженый затылок! «Дела-а!»
Таинственные знаки.
Спрятаться было негде.
Забрались в старый, глухой овраг, что начинался неподалеку от бывшей Сопляковки и, доверху поросший шиповником, тянулся к Стерле. Только в самом низу его не было ни травы, ни кустов, а жесткими, сухими комьями выступала красная глина. Весной здесь текли красные ручьи и на красных проталинах голубели первые подснежники.
Они забрались на самое дно оврага, в тесный котлован, так что почти уперлись коленками друг в друга, когда сели.
Кусты шиповника прикрывали их сверху плотной завесой.
Над самым Петькиным ухом равнодушно выкрикивал перепел.
Выдержка не позволила Петьке любопытничать. А Никита, ничего не объясняя, расчистил пяткой ровный квадрат глины под ногами, к Петькиному удивлению, вытащил из кармана найденную в землянке манжету, но не взглянул на нее, а отломил сухую ветку над головой и острым кончиком ветки нарисовал на красноватой почве следующее:
Память у Никиты была отличная.
– Что это? – спросил Никита.
– Знаки Зодиака, – твердо ответил Петька.
Никита поглядел на него с любопытством.
– А что это такое – знаки Зодиака?
– Не знаю, – признался Петька.
Никита вздохнул.
– Я тоже не знаю…
Никита не любил не знать чего-нибудь. На минуту он задумался, как бы еще раз проверяя самого себя. Лицо его сделалось опять напряженным и сосредоточенным.
– Вот камень! – сказал он и ткнул острым концам ветки в кружок на одном из рисунков.
Петька выпрямился, как будто его вдруг осенило. Но поскольку его еще ничто не осенило, неуверенно пошевелил губами и два раза дернул себя за чуб.
Никита не обратил внимания на эти манипуляции.
– А где ж он, этот камень? – спросил Петька.
– В Москве, – просто разъяснил Никита, как если бы сказал: у дядьки косого Андрея на свалке.
Петька недоверчиво скривился было, но потом открыл рот… Потом закрыл его и яростно дернул себя за чуб. Дернул один раз, но больно. Что значило: понял! Его действительно осенило теперь.
Голова у Никиты что погреб: год назад положишь, а вынешь будто свеженькое.
Учительница Валентина Сергеевна рассказывала зимой, на вечере «Урал – земля золотая», о том, чего только нет на Урале… И сказала, что недавно где-то вниз по Туре геологи нашли глыбу черного мрамора. Настолько чистого, что ее даже специальными тягачами уволокли в Москву, чтобы сделать какой-то памятник.
– Вот, – показал Никита. – Это Тура, а это камень. – Лицо его было замкнутым, как всегда в ответственные минуты.
– А это что? – нетерпеливо указал Петька на длинный ряд цифр. Он привстал на корточках, готовый хоть сейчас лететь в Москву на розыски таинственного камня.
Никита, спрямляя линии второго чертежа, вписал в него цифры:
– Или, может быть, цифры надо расставить так, к примеру:
Но тысяча пятьсот минус триста в обратном направлении, если взять за основу предыдущий чертеж, – как раз и давали тысячу двести, то есть цифру, которая была написана на столе. А чертежи на столе и на манжете означали, вероятно, один и тот же маршрут, но в первом случае он был почему-то упрощен. Этого Никита не мог объяснить – почему.
– А шесть, сто шестьдесят и двести восемьдесят три? – нетерпеливо спросил Петька, уже позабыв и про Мишку, и про Владьку, и про Светку, весь поглощенный новой идеей.
– Может, килограммы?.. – вопросом на вопрос ответил Никита. – Это я не знаю…
– Думай, Голова! – возбужденно приказал Петька и слегка даже стукнул по круглой Никитиной голове.
– Ну, ты… – предостерег Никита.
Петька, не обращая внимания на предостережение, замычал от досады.
– Это можно потом, – утешил его Никита. – Надо искать, где был камень…
Если эта мраморная глыба и есть тот самый Пронин камень, на котором он свихнулся, – становилось понятным, отчего Проня не может найти его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
– Что я, кутенка, что ли, целую! – в свою очередь возмутился Колька.
Она от злости забыла про страх и зажмурилась.
– На!
Колька сердито чмокнул ее в губы.
– Два! – сказала она. Потом: – Три! Четыре! Фи! Какой ты неуклюжий!
– А откуда ж я уклюжесть-то возьму? – справедливо изумился Колька. – Ты, что ли, уклюжая?
– Какой гадкий! И не буду я больше целоваться с тобой! Совсем не нужно мне твоих ягод! – Она сделала движение, чтобы подняться. – Вовсе ты не мальчишка! У тебя даже штаны с разрезом!
– Я вот щас как тресну! – оскорбился Колька, задетый за живое. И даже размахнулся.
Она отпрянула, испуганная, заплакала и хотела кричать, но когда увидела, что бить он все-таки не собирается, – только уткнулась лицом в ладони и заревела.
Колька присел рядом, верно, полагая, что когда-нибудь да кончатся же эти хныканья.
Хныкать она перестала, но слез не утерла с лица, и в молчании они поцеловались еще раз.
Спускался Колька вторым.
И когда Петька выглянул через щель в крыше, они рядышком шагали по тропинке в сторону сопляковской усадьбы.
Мишка хохотал, держась за живот и перекатываясь по слежалому сену. Владька только улыбался. Никита, похоже, и не заметил развернувшейся перед его глазами сцены. А Петьке почему-то было не смешно.
Владька тоже посмотрел в щель и, убедившись, что влюбленные ушли, начал спускаться.
Мишка, подмигнув, спросил у Петьки:
– Ты бы Светку стал так, а? Я бы за здорово живешь!
Но Петька ни с того ни с сего вдруг так двинул ему под дых, что Мишка отлетел на сено. Отлетел, спружинил, и не успел Никита глазом моргнуть, как точно по такой же траектории, только в обратную сторону, отлетел Петька. Никита прыгнул между ними.
– Вы что?! Я сейчас…
Опять выскочил наверх Владька.
Петька стиснул зубы.
– А-а, – ухмыльнулся Мишка. – Все ясно…
Петька сделал движение в его сторону.
Но тут вмешался Владька:
– Ты что, приходишь на чужой двор со своими законами?! Да? Давай! Если не трус!
Никите пришлось потеснить и этого.
Образовался своеобразный треугольник с тремя возбужденными точками по углам и с одной абсолютно хладнокровной посредине – там, где сходятся биссектрисы.
Мускулы на Петькиных скулах ослабли. По всем правилам, он должен бы сейчас вызвать Владьку на дуэль. Но он зачем-то поднял клочок сена, шаркнул его в ладонях, будто утер их, выронил, сказал: «Ладно…» И, не обращая внимания ни на Мишку, ни на Владьку, подошел к спуску.
Никита не понял его, однако удивляться чему-нибудь не привык и двинулся следом.
Мишка и Владька остались наверху.
А от дома к амбару уже бежала Светка.
– Как не стыдно! Как не стыдно, мальчики! Я не знала, что вы все такие!..
Петька презрительно шевельнул губами, и, чтобы не столкнуться со Светкой, они повернули в противоположную сторону, в поле.
– Ты ничего, что я так это… ну, ушел? – спросил Петька немного погодя.
– Значит, надо, – буркнул Никита.
Петька, окончательно успокаиваясь, вздохнул.
– Ну, ладно…
– Что-нибудь придумаем, – неожиданно пообещал Никита и в растерянности почесал стриженый затылок! «Дела-а!»
Таинственные знаки.
Спрятаться было негде.
Забрались в старый, глухой овраг, что начинался неподалеку от бывшей Сопляковки и, доверху поросший шиповником, тянулся к Стерле. Только в самом низу его не было ни травы, ни кустов, а жесткими, сухими комьями выступала красная глина. Весной здесь текли красные ручьи и на красных проталинах голубели первые подснежники.
Они забрались на самое дно оврага, в тесный котлован, так что почти уперлись коленками друг в друга, когда сели.
Кусты шиповника прикрывали их сверху плотной завесой.
Над самым Петькиным ухом равнодушно выкрикивал перепел.
Выдержка не позволила Петьке любопытничать. А Никита, ничего не объясняя, расчистил пяткой ровный квадрат глины под ногами, к Петькиному удивлению, вытащил из кармана найденную в землянке манжету, но не взглянул на нее, а отломил сухую ветку над головой и острым кончиком ветки нарисовал на красноватой почве следующее:
Память у Никиты была отличная.
– Что это? – спросил Никита.
– Знаки Зодиака, – твердо ответил Петька.
Никита поглядел на него с любопытством.
– А что это такое – знаки Зодиака?
– Не знаю, – признался Петька.
Никита вздохнул.
– Я тоже не знаю…
Никита не любил не знать чего-нибудь. На минуту он задумался, как бы еще раз проверяя самого себя. Лицо его сделалось опять напряженным и сосредоточенным.
– Вот камень! – сказал он и ткнул острым концам ветки в кружок на одном из рисунков.
Петька выпрямился, как будто его вдруг осенило. Но поскольку его еще ничто не осенило, неуверенно пошевелил губами и два раза дернул себя за чуб.
Никита не обратил внимания на эти манипуляции.
– А где ж он, этот камень? – спросил Петька.
– В Москве, – просто разъяснил Никита, как если бы сказал: у дядьки косого Андрея на свалке.
Петька недоверчиво скривился было, но потом открыл рот… Потом закрыл его и яростно дернул себя за чуб. Дернул один раз, но больно. Что значило: понял! Его действительно осенило теперь.
Голова у Никиты что погреб: год назад положишь, а вынешь будто свеженькое.
Учительница Валентина Сергеевна рассказывала зимой, на вечере «Урал – земля золотая», о том, чего только нет на Урале… И сказала, что недавно где-то вниз по Туре геологи нашли глыбу черного мрамора. Настолько чистого, что ее даже специальными тягачами уволокли в Москву, чтобы сделать какой-то памятник.
– Вот, – показал Никита. – Это Тура, а это камень. – Лицо его было замкнутым, как всегда в ответственные минуты.
– А это что? – нетерпеливо указал Петька на длинный ряд цифр. Он привстал на корточках, готовый хоть сейчас лететь в Москву на розыски таинственного камня.
Никита, спрямляя линии второго чертежа, вписал в него цифры:
– Или, может быть, цифры надо расставить так, к примеру:
Но тысяча пятьсот минус триста в обратном направлении, если взять за основу предыдущий чертеж, – как раз и давали тысячу двести, то есть цифру, которая была написана на столе. А чертежи на столе и на манжете означали, вероятно, один и тот же маршрут, но в первом случае он был почему-то упрощен. Этого Никита не мог объяснить – почему.
– А шесть, сто шестьдесят и двести восемьдесят три? – нетерпеливо спросил Петька, уже позабыв и про Мишку, и про Владьку, и про Светку, весь поглощенный новой идеей.
– Может, килограммы?.. – вопросом на вопрос ответил Никита. – Это я не знаю…
– Думай, Голова! – возбужденно приказал Петька и слегка даже стукнул по круглой Никитиной голове.
– Ну, ты… – предостерег Никита.
Петька, не обращая внимания на предостережение, замычал от досады.
– Это можно потом, – утешил его Никита. – Надо искать, где был камень…
Если эта мраморная глыба и есть тот самый Пронин камень, на котором он свихнулся, – становилось понятным, отчего Проня не может найти его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87