– Нам то, – сказал Петька, – за это судят, что молодых губите.
– А они погибнут, – сказал Владька.
– Утки-то нет. Может, убили, – разъяснил Мишка.
У него всегда на все есть оправдание…
Петька не нашел других аргументов в защиту природы, и, так как новый утенок вынырнул у самого берега, побросав луки, путешественники тоже ринулись в воду. Может, и в самом деле кто убил утку. Погибнут утята…
Охота приняла теперь еще более агрессивный характер, Главное было – не наступить на утенка, когда тот под водой, и не очень загонять его, чтобы утенок не задохнулся от усталости. В конце концов договорились поделить озеро и заниматься ловлей спокойнее.
Мишка попытался что-то доказать насчет приоритета, но путешественники резонно заметили, что не пойманная добыча – не добыча, поймаешь – твоя.
И удача справедливо поделила между ними утиное семейство. Через полчаса три насмерть перепуганных утенка копошились в шалашике из ивовых прутьев на берегу адмирал-генералиссимуса и три – во Владькиной рубашке на Владькином берегу.
Еще с полчаса сидели, чтобы убедиться, что в озерце не осталось ни одного сироты.
Домой пошли врозь.
В углу Петькиного двора стояла старая, покосившаяся клетушка, в которой Петька держал когда-то зайчонка. Пустили туда утят. Набросали им хлеба, поставили чашечку воды и даже молока, но утята ничего не ели. Тогда, схватив кусок старой мешковины и ведерко, друзья побежали на Стерлю, за мальками.
Наловить на Стерле мелюзги – плевое дело. Мешковиной ловились даже с мизинец величиной пескари и линьки.
Достали из Петькиного сарая деревянное корыто, врыли его в землю рядом с клеткой, наполнили водой и выпустили туда всю добычу. Утята сначала шарахались от стенки к стенке корыта, не соображая, дана им воля или не дана. Потом один заметил пескарика, нырнул, и друзья чуть не запрыгали от удовольствия. Подопечные их начали осваиваться. Это Петька знал по опыту: если поймал воробья, или галчонка, или белку – не берут пищу – лучше выпусти. Умрет, а жить в неволе не будет. А стал есть – будет жить.
Но долго наблюдать за утятами им не пришлось.
Явилась Светка. Подобной делегации Петька никак не ожидал и растерялся.
– Мальчики, ну разве так можно! – затараторила Светка. – Вы же их разлучили! Они же вместе должны быть!
Никита глянул на Петьку. Но Петька молчал, и Никита хмыкнул:
– Нужно им вместе! Им и так хорошо.
– А если у вас заберут сестренку – это хорошо? – спросила Светка.
– У меня нет сестренки, – сказал Никита.
– Ну, как бы.
– А что как бы? Нет – и все.
– Ну, может, у вас одни мальчики, а у нас девочки!
Никита даже глаза выпучил.
– А зачем им девочки?
– А, может, наоборот – у вас все девочки?! – догадалась Светка.
Это озадачило Никиту.
– Пусть тогда несут своих мальчиков, – сказал Петька, спокойствия ради дважды дернув себя за чуб.
– Давайте полдня у нас, полдня у вас! – сказала Светка.
– А как мы их пометим? – спросил Никита.
– А если то у нас, то у вас – зачем метить? Всехные! – удивилась Светка.
– А ночевать где? – уточнил Никита.
Светка не подумала над этим.
– Ну, давайте сегодня у нас, завтра у вас… – предложила она, и голос ее почему-то задрожал.
Петька прикинул, что сегодня осталось всего полдня, а завтра утят можно взять спозаранку, и согласился:
– Ладно… Только у нас вот – вода.
– А у нас тоже вода, мальчики! – обрадовалась Светка. – И рыбки! Вот и хорошо! А Владик упрямится! Пусть, – говорит, они к нам первые, а не мы к ним! Глупость, правда? Это ж все равно? Кто первый, кто второй. А утят надо жалеть!
Петька поморщился в ответ на уравниловку, но отступать было некуда. Посадили утят в корзинку, молча пошли за Светкой к сопляковской усадьбе. Молча высадили свою тройку в оцинкованное врытое посреди двора корыто с водой, молча сели рядом с корытом.
Все условия объединения разъяснила Светка.
Надо было подловить еще рыбешки. Никто никого не хотел оставлять во дворе. Пошли к реке вчетвером, оставив утят под наблюдением нейтральной Светки.
Без лишних разговоров наловили рыбешки, возвратились и опять молча сели возле корыта. Только Светка без конца болтала, как будто уж такое важное дело сделали все – объединили утят. Ничего они не понимают, хоть врозь, хоть вместе их. На всякий случай, правда, – пусть…
Отвечает не Главный
Как ни ждешь эти письма, приходят они всегда внезапно: либо когда уже не веришь в их приход, либо когда думаешь, что они придут позже.
– Ай-ей, Петр Саныч!
Никита и Петька обомлели. Да и остальные тоже – все, кто сидел возле деревянного корыта на Петькином дворе, куда, в соответствии с уговором, были рано утром перемещены утята.
Все обомлели надолго, Никита и Петька на секунду.
Матвеич снял кепку, выглядывая из-за забора, утер пробуревшей ее подкладкой лоб, щеки, лысый затылок, поставил на забор сумку, изрек:
– Пошта доставляится адрисату завсегда тошно и в срок.
Петька, неожиданно бледный, медленно, как будто ничего не случилось, подошел к забору. Никита – рядом. Стали спиной к утятам.
Матвеич достал конверт, достал неизменную тетрадку: Матвеич любил порядок и за каждую весточку заставлял расписываться. Без подписи о получении выдавались только похоронные в войну.
Петька тщательно вывел свою фамилию.
– Счастливых приветов! – откланялся Матвеич.
– До свидания! – сказал Никита.
Петька сунул письмо за пазуху. И, холодное вначале, оно стало жечь грудь.
Возвратились и сели возле корыта.
– Чевой-то вам, а?.. – глотнув воздух, спросил Мишка.
– Это вы опять в путешествие, мальчики, да? – спросила Светка.
Петька сделал движение, чтобы встать и скрыться в доме. Удержался.
– Это мы насчет природы: ботаники, алгебры… – туманно разъяснил Никита.
И весь день прошел для Петьки в каком-то необъяснимо розовом тумане. Письмо жгло его, а все сидели вокруг корыта, будто связанные одной невидимой нитью. Светка умолкла после двух-трех безответных вопросов и глядела выжидающе: не может же быть, чтобы молчание и неизвестность тянулись бесконечно.
Но они тянулись и тянулись.
Спасение пришло в лице Владькиной матери.
– Боже мой! – воскликнула она от калитки. – Эти утята сведут всех с ума! Вы умрете с голоду!
А утята были вовсе ни при чем.
Владькина душа оставалась возле корыта, когда мать уводила его тело, и если бы Петька мог что-нибудь видеть – он увидел бы, как трудно давалось Владькиному телу прощание с собственной душой.
Мишка поюлил, поюлил, оставшись один после ухода Владьки, но под выразительными взглядами путешественников понял, что надо исчезнуть на время. Что-то промямлил, потоптался на месте и по какой-то замысловатой кривой вышел за ворота.
На оставшегося Кольку тетки Татьянина друзья не обратили внимания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87