с той самой минуты, когда начался переполох, он явно был не в себе.
– Мне показалось оскорбительным поведение сержанта, – заметил я.– Он, видимо, вообразил, будто один из нас лжет – если не оба. А некоторые его вопросы просто выходили за рамки приличий.
Остин поднял глаза:
– В самом деле? О чем же он хотел узнать?
– Я отказался говорить о вещах, которые не имеют отношения к случившемуся. Ему, судя по всему, не дает покоя то, что несчастный старик Стоунекс поменял дату приглашения. Тебя он тоже об этом спрашивал?
Остин кивнул. Вновь воцарившееся молчание было прервано официантом, который принес две тарелки с засохшими кусками мяса и холодным соусом, а также блюдо с картофелем – покрытым пятнами и чуть теплым.
– Адамс, мне кажется, измыслил какую-то гипотезу: якобы старый джентльмен кого-то ждал.
– Нет резона это обсуждать, – произнес Остин.– Майор прав. На самом деле история самая простая.
– Думаю, он ошибается в том, что миссис Баббош замешана в преступлении.
– Это сделал Перкинс. Старуха, может, помогала ему, а может, нет.
Нет. Но все же насчет пирожных она лжет, как по-твоему?
– Как пить дать.
– Но почему? Что ей за смысл так убого и бесцельно лгать?
– Кто знает? Таких людей трудно постичь. Но это не меняет того факта, что убийство совершил Перкинс.
– Ты уверен?
Остин положил нож и вилку.
– Все очень просто. Когда Стоунекс попросил его принести пиво в половине шестого – чего никогда прежде не делал, – Перкинс понял: этим случаем можно воспользоваться, чтобы его ограбить. Стоунекс впустит его в дом, и никто не будет об этом знать. Как он мог предвидеть, что у Стоунекса будут гости и он им расскажет об официанте с заказом?
Я кивнул:
– Таким образом, преступление было задумано спонтанно?
– План преступления – да, но о самом преступлении он мог размышлять не один месяц. Разумеется, он знал, что хозяина дома придется убрать.
Я содрогнулся:
– Но, Остин, зачем он... Зачем он сделал это таким образом?
– Каким еще образом? – спросил Остин раздраженно.
– Ты видел. В этом-то уж не было необходимости. Он пожал плечами:
– Кто знает? Так ли это важно?
Мы закончили ужин и двинулись домой, почти не разговаривая по дороге. Вернулись мы далеко за полночь и сразу отправились в постели. Долгое время я не мог заснуть. Если бы Перкинс хоть чуть-чуть походил на злодея, на душе у меня было бы спокойней, но согласиться с тем, что юноша, совсем птенец, похожий на моих студентов, мог сделать такое с беззащитным стариком, знакомым ему с детства?.. Видеть брызжущую кровь и наносить один за другим новые удары? А хруст костей, а лопающиеся глаза? Что нужно было делать, чтобы так изуродовать голову, лицо? Трудно поверить. И трудно думать хорошо о человеческом роде. Значит, вот мы каковы: жестокие обезьяны, которые носят одежду, моют и опрыскивают благовониями свои тела?
Я думал о том, как Гамбрилл покончил со своим соперником, сбросив его с крыши собора, как юный Лимбрик, подстрекаемый озлобленной матерью, годами лелеял в душе план отомстить за отца, как он прятал свою ненависть и принимал благодеяния от человека, которого надеялся когда-нибудь убить. А что, если Гамбрилл догадывался о его тайной ненависти и пытался подкупить его своим покровительством?
Но прежде всего я размышлял о манускрипте и досадовал на обстоятельства, отвлекавшие меня, когда нужно было заботиться об одном: как бы кто-нибудь не злоупотребил им в своих интересах, ибо он являлся достоянием истории, а не отдельных людей и даже не общественных институций. И наконец я забылся беспокойной дремотой, изнуряющей более, чем бессонница. К утру мне привиделся самый страшный за всю мою жизнь сон, от которого я пробудился с колотящимся сердцем и покрытым испариной лбом. Это был один из тех кошмаров, которые отбрасывают длинную тень на остаток человеческой жизни, словно какая-то частица мозга опять старается вас в него затянуть.
ПЯТНИЦА, УТРО
Проснулся я в печально-задумчивом настроении, и оттого во время завтрака мы с Остином по большей части молчали. Разговоры были мне даже и нежелательны: я не хотел сообщать Остину о своей находке, так как не подготовился к осложнениям, которые неминуемо должны были возникнуть. До сих пор Остин был совершенно равнодушен к моим изысканиям, и я надеялся, что и сегодня не услышу от него вопросов. Однако перед выходом из дома он полюбопытствовал:
– Куда ты собрался?
– Снова в библиотеку.
– Ты не забудешь о дознании?
– Оно состоится сегодня?
– Как будто. В любом случае ты должен там быть. Твои показания очень важны.
– В самом деле?
– Все, что от тебя требуется, это описать то, что ты видел и слышал. Свидетельство человека с твоим общественным положением легко опрокинет нелепые теории, которые может выдвинуть Адамс, дабы блеснуть изобретательностью.
Я кивнул, натягивая на себя пальто. Чуть погодя Остин добавил:
– Ты, наверное, увидишь доктора Локарда?
– Сомневаюсь.– Я подумал о том, как библиотекарь отменил приглашение и обещанную помощь.
– Хорошо, но если все же увидишь, ни слова не говори об этой истории.
– Почему?
– От него одни неприятности. Все, что ты скажешь, он исказит в своих интересах.
– Какие у него тут могут быть интересы?
– Очень существенные. Все время ходили слухи, что Стоунекс завещал свое состояние фонду. Локард спит и видит, как бы его заполучить.
– Если найдется соответствующее завещание, так оно и будет. Как же иначе? – Я произнес это небрежно, ибо был убежден: причину того, что доктор Локард не сходит у Остина с языка, нужно искать в политике капитула. Я предполагал, что его расстроила победа доктора Локарда над каноником Шелдриком на вчерашнем собрании капитула. Как я догадывался, речь шла не только о разгроме приверженцев низкой церкви, но и об отставке его друга Слэттери.
Я так стремился пораньше попасть в библиотеку, что не стал дожидаться своего друга и простился с ним поспешней, чем хотел бы при сложившихся обстоятельствах.
Когда я добрался до библиотеки, юный Куитрегард как раз отпирал дверь. Он приветствовал меня улыбкой и, пропуская внутрь, произнес:
– Я собираюсь готовить кофе и почел бы за честь...
– Благодарю, как-нибудь в другой раз, – отозвался я, поспешно переступая порог.
– Но вы слышали новости о мистере Стоунексе? – крикнул он мне в спину.
– Конечно. У меня большая часть прошлого вечера ушла на помощь полиции.
– Мне это известно, сэр, и я очень сочувствую вам и мистеру Фиклингу.
Я замер и обернулся:
– Как вы узнали?
– О, в этом городе нет секретов. Однако я имел в виду не эти новости, а свежие, за сегодняшнее утро.– Я отрицательно мотнул головой, и Куитрегард, для пущего эффекта помедлив, сообщил: – В убийстве обвинен официант Эдди Перкинс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
– Мне показалось оскорбительным поведение сержанта, – заметил я.– Он, видимо, вообразил, будто один из нас лжет – если не оба. А некоторые его вопросы просто выходили за рамки приличий.
Остин поднял глаза:
– В самом деле? О чем же он хотел узнать?
– Я отказался говорить о вещах, которые не имеют отношения к случившемуся. Ему, судя по всему, не дает покоя то, что несчастный старик Стоунекс поменял дату приглашения. Тебя он тоже об этом спрашивал?
Остин кивнул. Вновь воцарившееся молчание было прервано официантом, который принес две тарелки с засохшими кусками мяса и холодным соусом, а также блюдо с картофелем – покрытым пятнами и чуть теплым.
– Адамс, мне кажется, измыслил какую-то гипотезу: якобы старый джентльмен кого-то ждал.
– Нет резона это обсуждать, – произнес Остин.– Майор прав. На самом деле история самая простая.
– Думаю, он ошибается в том, что миссис Баббош замешана в преступлении.
– Это сделал Перкинс. Старуха, может, помогала ему, а может, нет.
Нет. Но все же насчет пирожных она лжет, как по-твоему?
– Как пить дать.
– Но почему? Что ей за смысл так убого и бесцельно лгать?
– Кто знает? Таких людей трудно постичь. Но это не меняет того факта, что убийство совершил Перкинс.
– Ты уверен?
Остин положил нож и вилку.
– Все очень просто. Когда Стоунекс попросил его принести пиво в половине шестого – чего никогда прежде не делал, – Перкинс понял: этим случаем можно воспользоваться, чтобы его ограбить. Стоунекс впустит его в дом, и никто не будет об этом знать. Как он мог предвидеть, что у Стоунекса будут гости и он им расскажет об официанте с заказом?
Я кивнул:
– Таким образом, преступление было задумано спонтанно?
– План преступления – да, но о самом преступлении он мог размышлять не один месяц. Разумеется, он знал, что хозяина дома придется убрать.
Я содрогнулся:
– Но, Остин, зачем он... Зачем он сделал это таким образом?
– Каким еще образом? – спросил Остин раздраженно.
– Ты видел. В этом-то уж не было необходимости. Он пожал плечами:
– Кто знает? Так ли это важно?
Мы закончили ужин и двинулись домой, почти не разговаривая по дороге. Вернулись мы далеко за полночь и сразу отправились в постели. Долгое время я не мог заснуть. Если бы Перкинс хоть чуть-чуть походил на злодея, на душе у меня было бы спокойней, но согласиться с тем, что юноша, совсем птенец, похожий на моих студентов, мог сделать такое с беззащитным стариком, знакомым ему с детства?.. Видеть брызжущую кровь и наносить один за другим новые удары? А хруст костей, а лопающиеся глаза? Что нужно было делать, чтобы так изуродовать голову, лицо? Трудно поверить. И трудно думать хорошо о человеческом роде. Значит, вот мы каковы: жестокие обезьяны, которые носят одежду, моют и опрыскивают благовониями свои тела?
Я думал о том, как Гамбрилл покончил со своим соперником, сбросив его с крыши собора, как юный Лимбрик, подстрекаемый озлобленной матерью, годами лелеял в душе план отомстить за отца, как он прятал свою ненависть и принимал благодеяния от человека, которого надеялся когда-нибудь убить. А что, если Гамбрилл догадывался о его тайной ненависти и пытался подкупить его своим покровительством?
Но прежде всего я размышлял о манускрипте и досадовал на обстоятельства, отвлекавшие меня, когда нужно было заботиться об одном: как бы кто-нибудь не злоупотребил им в своих интересах, ибо он являлся достоянием истории, а не отдельных людей и даже не общественных институций. И наконец я забылся беспокойной дремотой, изнуряющей более, чем бессонница. К утру мне привиделся самый страшный за всю мою жизнь сон, от которого я пробудился с колотящимся сердцем и покрытым испариной лбом. Это был один из тех кошмаров, которые отбрасывают длинную тень на остаток человеческой жизни, словно какая-то частица мозга опять старается вас в него затянуть.
ПЯТНИЦА, УТРО
Проснулся я в печально-задумчивом настроении, и оттого во время завтрака мы с Остином по большей части молчали. Разговоры были мне даже и нежелательны: я не хотел сообщать Остину о своей находке, так как не подготовился к осложнениям, которые неминуемо должны были возникнуть. До сих пор Остин был совершенно равнодушен к моим изысканиям, и я надеялся, что и сегодня не услышу от него вопросов. Однако перед выходом из дома он полюбопытствовал:
– Куда ты собрался?
– Снова в библиотеку.
– Ты не забудешь о дознании?
– Оно состоится сегодня?
– Как будто. В любом случае ты должен там быть. Твои показания очень важны.
– В самом деле?
– Все, что от тебя требуется, это описать то, что ты видел и слышал. Свидетельство человека с твоим общественным положением легко опрокинет нелепые теории, которые может выдвинуть Адамс, дабы блеснуть изобретательностью.
Я кивнул, натягивая на себя пальто. Чуть погодя Остин добавил:
– Ты, наверное, увидишь доктора Локарда?
– Сомневаюсь.– Я подумал о том, как библиотекарь отменил приглашение и обещанную помощь.
– Хорошо, но если все же увидишь, ни слова не говори об этой истории.
– Почему?
– От него одни неприятности. Все, что ты скажешь, он исказит в своих интересах.
– Какие у него тут могут быть интересы?
– Очень существенные. Все время ходили слухи, что Стоунекс завещал свое состояние фонду. Локард спит и видит, как бы его заполучить.
– Если найдется соответствующее завещание, так оно и будет. Как же иначе? – Я произнес это небрежно, ибо был убежден: причину того, что доктор Локард не сходит у Остина с языка, нужно искать в политике капитула. Я предполагал, что его расстроила победа доктора Локарда над каноником Шелдриком на вчерашнем собрании капитула. Как я догадывался, речь шла не только о разгроме приверженцев низкой церкви, но и об отставке его друга Слэттери.
Я так стремился пораньше попасть в библиотеку, что не стал дожидаться своего друга и простился с ним поспешней, чем хотел бы при сложившихся обстоятельствах.
Когда я добрался до библиотеки, юный Куитрегард как раз отпирал дверь. Он приветствовал меня улыбкой и, пропуская внутрь, произнес:
– Я собираюсь готовить кофе и почел бы за честь...
– Благодарю, как-нибудь в другой раз, – отозвался я, поспешно переступая порог.
– Но вы слышали новости о мистере Стоунексе? – крикнул он мне в спину.
– Конечно. У меня большая часть прошлого вечера ушла на помощь полиции.
– Мне это известно, сэр, и я очень сочувствую вам и мистеру Фиклингу.
Я замер и обернулся:
– Как вы узнали?
– О, в этом городе нет секретов. Однако я имел в виду не эти новости, а свежие, за сегодняшнее утро.– Я отрицательно мотнул головой, и Куитрегард, для пущего эффекта помедлив, сообщил: – В убийстве обвинен официант Эдди Перкинс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101