То же поразило меня ужасом и в ночном кошмаре: ощущение зла.
– Не хотите ли рассказать мне о нем? По-моему, если с кем-нибудь поделиться, легче бывает забыть о кошмаре.
– Было бы невеликодушно вам его навязывать.
– Мне в самом деле интересно. Я хотела бы послушать, доктор Куртин. Но прежде давайте перейдем в гостиную, будем пить кофе.
Вскоре мы уселись на широкую софу в ярко освещенной комнате, где в камине весело потрескивало пламя. Хозяйка потребовала обещанного рассказа.
– Ну что ж, сон был удивительнее некуда, – начал я.– Я стискивал в руках какое-то существо, издававшее самый отвратительный запах. Глаза у меня были закрыты. Я как будто боролся с ним. Находился я где-то высоко. Лежал в кровати, как мне кажется. За окном кричали птицы. Больше всего меня мучило ощущение, будто это существо мне в чем-то родственно. Оно было едва ли не частью меня самого. В отчаянии, пытаясь спастись, я оторвал его руку – или, скорее, то, что ее заменяло: крыло или щупальце – и почувствовал боль в своей левой руке. Я проснулся – во сне, хотя думал, что наяву, – и обнаружил, что лежу на софе в своей комнате в колледже. Меня грызло ужасное, беспредельное отчаяние. Было прежде время, когда я спал на этой софе. Не самый счастливый отрезок моей жизни. Потом я пробудился по-настоящему и ощутил под собой свою руку, словно бы отрезанную. Я на ней спал, и она совсем онемела.
Миссис Локард сочувственно вздрогнула:
– Кошмары как стервятники: нападают, когда мы совсем беспомощны.
– Я плохо спал с самого приезда. Буду счастлив отсюда уехать.– Назавтра мне предстояло долгое путешествие в поезде, из одного места, где мне были не рады, в другое.– Простите. Я был невежлив.
– Ничего подобного. Вам не терпится встретить Рождество, да и дети ждут не дождутся своего дядюшку.
– На самом деле я боюсь туда ехать.
Если миссис Локард была удивлена, она ничем этого не выдала и стала ждать продолжения. Увидев на ее лице явственное сочувствие, не имеющее ничего общего с пустым любопытством, я произнес:
– Они так радуются своему новому младенцу, так влюблены друг в друга, что я им, конечно же, не нужен. Они приглашают меня каждый раз из жалости, чтобы мне не пришлось встречать Рождество в одиночестве.
– Я уверена, что они хотят вас видеть. Просто убеждена.
– Зачем я им сдался?
– Мне кажется, вы человек очень добрый. Доброжелательный и благородный. Простите за дерзкое предположение, но я не верю, что у вас нет друзей, которые вас любят.
Я улыбнулся.
– Несколько приятелей по колледжу, таких же старых зануд. Думаю, «любовь» не совсем подходящее слово, чтобы обозначить, какие чувства мы друг к другу питаем. Мне следовало остаться с ними в колледже, как обычно, а не навязываться к племяннице. Ужасно, когда из-за чужого счастья тебе становится печально на душе. Винишь себя в том, что ты завистник.
– Было бы противоестественно не испытывать такого чувства. Вы же не желаете им зла.
– Нет-нет. Я никому не желаю зла. Просто хочу чуточку счастья для себя. В юности я и представить не мог, что к пятидесяти годам окажусь ни с чем. Думал, все, чего я желаю, само собой осуществится. У меня был единственный шанс, и я его упустил.
Я тут же пожалел о своем признании, и, вероятно, угадав это, миссис Локард проговорила:
– Если ты не один, одиночество может ощущаться еще острее.
Ее откровенность меня удивила. Я достаточно наблюдал, как обращается с нею муж, чтобы представить себе их совместную жизнь. В памяти непрошено и ярко всплыла картина, виденная два часа назад в передней гостиной, и внезапно мне показалось, что я прожил трусливую, лишенную дерзновенности жизнь. По крайней мере, Бергойн и Фиклинг поступили иначе.
– В особенности если нет детей, – добавила она.
– Я очень об этом жалею, – отозвался я, вспомнив слова мистера Систерсона о том, что она потеряла ребенка.– И с возрастом все больше и больше.
Миссис Локард одарила меня печальной улыбкой:
– Мне известны джентльмены значительно старше вас, которые женились и заводили детей.
– Что касается женитьбы, второй возможности у меня не будет.
– Но если я правильно поняла, вы сказали, что у вас нет жены?
– Я не могу вступить в брак. Чуть раньше я был не только невежлив. Я еще и покривил душой. Я сказал, что у меня нет жены. На самом деле...– Я приостановился.
– Не говорите, если вам не хочется, – мягким голосом вставила миссис Локард.
– Она от меня ушла. Я был потрясен. Просто уничтожен. Легче говорить о ней как о мертвой. Я старался думать, что она мертва. Но теперь я знаю, что это неправда. Не она была мертва все эти годы. Это я был мертв.
– Понимаю. Когда любишь, то доверяешь другому оценку твоей значимости, а когда тебя бросают, нисколько не сомневаешься: причина в том, что ты не стоишь ни гроша. Это похоже на смерть.
– Вы в точности описали, что я чувствовал. Можно поведать вам всю историю?
– Вам действительно этого хочется?
– Да, хотя до сих пор я никому не говорил ни слова. Достаточно лжи и умолчаний, я собираюсь рассказать вам всю правду. Но захотите ли вы слушать эту довольно заурядную повесть?
– Каждая такая повесть единственная в своем роде.
– Двадцать лет назад я женился на женщине... вернее, девушке, так как она была десятью годами меня младше. Она была дочь главы одного оксфордского колледжа. Очень красивая. Милая и красивая, как картинка. Начну с того, что я любил ее, и – верю до сих пор – она меня тоже любила. На первых порах мы были счастливы. На первых порах! Но все развивалось очень быстро. Мы пробыли вместе недолго: меньше года. Когда я впервые ее увидел, ей было пятнадцать. Но тогда ее отослали на учебу за границу, и снова я встретил ее однажды в Рождество, когда меня как раз избрали членом совета моего старого колледжа, Колчестера. В январе я сделал предложение, а в апреле мы поженились. После медового месяца (его мы провели в шотландском замке, принадлежащем родственникам жены) мы вселились в дом, который мне предоставил колледж. Тогда мы были счастливы.
У меня был друг. Старый друг со студенческой скамьи. Он не получил тот диплом, на который надеялся, и не смог стать преподавателем колледжа, но не уехал и устроился учителем в одну из школ певчих. Он был остроумен, обаятелен, смешил мою жену, сверх того, он пел и играл на флейте, в то время как моя жена пела и играла на фортепьяно, так что они все вечера проводили вместе, за занятиями музыкой. И я был ему благодарен, так как боялся, что наша обыденная жизнь кажется жене скучной. Она, наверное, чувствовала себя одинокой: в Кембридже у нее было очень немного приятельниц. Я был полностью поглощен своими обязанностями (я сделался тем временем младшим деканом в своем колледже) и историческими исследованиями; день я проводил в колледже, а вечерами по большей части работал у себя в библиотеке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
– Не хотите ли рассказать мне о нем? По-моему, если с кем-нибудь поделиться, легче бывает забыть о кошмаре.
– Было бы невеликодушно вам его навязывать.
– Мне в самом деле интересно. Я хотела бы послушать, доктор Куртин. Но прежде давайте перейдем в гостиную, будем пить кофе.
Вскоре мы уселись на широкую софу в ярко освещенной комнате, где в камине весело потрескивало пламя. Хозяйка потребовала обещанного рассказа.
– Ну что ж, сон был удивительнее некуда, – начал я.– Я стискивал в руках какое-то существо, издававшее самый отвратительный запах. Глаза у меня были закрыты. Я как будто боролся с ним. Находился я где-то высоко. Лежал в кровати, как мне кажется. За окном кричали птицы. Больше всего меня мучило ощущение, будто это существо мне в чем-то родственно. Оно было едва ли не частью меня самого. В отчаянии, пытаясь спастись, я оторвал его руку – или, скорее, то, что ее заменяло: крыло или щупальце – и почувствовал боль в своей левой руке. Я проснулся – во сне, хотя думал, что наяву, – и обнаружил, что лежу на софе в своей комнате в колледже. Меня грызло ужасное, беспредельное отчаяние. Было прежде время, когда я спал на этой софе. Не самый счастливый отрезок моей жизни. Потом я пробудился по-настоящему и ощутил под собой свою руку, словно бы отрезанную. Я на ней спал, и она совсем онемела.
Миссис Локард сочувственно вздрогнула:
– Кошмары как стервятники: нападают, когда мы совсем беспомощны.
– Я плохо спал с самого приезда. Буду счастлив отсюда уехать.– Назавтра мне предстояло долгое путешествие в поезде, из одного места, где мне были не рады, в другое.– Простите. Я был невежлив.
– Ничего подобного. Вам не терпится встретить Рождество, да и дети ждут не дождутся своего дядюшку.
– На самом деле я боюсь туда ехать.
Если миссис Локард была удивлена, она ничем этого не выдала и стала ждать продолжения. Увидев на ее лице явственное сочувствие, не имеющее ничего общего с пустым любопытством, я произнес:
– Они так радуются своему новому младенцу, так влюблены друг в друга, что я им, конечно же, не нужен. Они приглашают меня каждый раз из жалости, чтобы мне не пришлось встречать Рождество в одиночестве.
– Я уверена, что они хотят вас видеть. Просто убеждена.
– Зачем я им сдался?
– Мне кажется, вы человек очень добрый. Доброжелательный и благородный. Простите за дерзкое предположение, но я не верю, что у вас нет друзей, которые вас любят.
Я улыбнулся.
– Несколько приятелей по колледжу, таких же старых зануд. Думаю, «любовь» не совсем подходящее слово, чтобы обозначить, какие чувства мы друг к другу питаем. Мне следовало остаться с ними в колледже, как обычно, а не навязываться к племяннице. Ужасно, когда из-за чужого счастья тебе становится печально на душе. Винишь себя в том, что ты завистник.
– Было бы противоестественно не испытывать такого чувства. Вы же не желаете им зла.
– Нет-нет. Я никому не желаю зла. Просто хочу чуточку счастья для себя. В юности я и представить не мог, что к пятидесяти годам окажусь ни с чем. Думал, все, чего я желаю, само собой осуществится. У меня был единственный шанс, и я его упустил.
Я тут же пожалел о своем признании, и, вероятно, угадав это, миссис Локард проговорила:
– Если ты не один, одиночество может ощущаться еще острее.
Ее откровенность меня удивила. Я достаточно наблюдал, как обращается с нею муж, чтобы представить себе их совместную жизнь. В памяти непрошено и ярко всплыла картина, виденная два часа назад в передней гостиной, и внезапно мне показалось, что я прожил трусливую, лишенную дерзновенности жизнь. По крайней мере, Бергойн и Фиклинг поступили иначе.
– В особенности если нет детей, – добавила она.
– Я очень об этом жалею, – отозвался я, вспомнив слова мистера Систерсона о том, что она потеряла ребенка.– И с возрастом все больше и больше.
Миссис Локард одарила меня печальной улыбкой:
– Мне известны джентльмены значительно старше вас, которые женились и заводили детей.
– Что касается женитьбы, второй возможности у меня не будет.
– Но если я правильно поняла, вы сказали, что у вас нет жены?
– Я не могу вступить в брак. Чуть раньше я был не только невежлив. Я еще и покривил душой. Я сказал, что у меня нет жены. На самом деле...– Я приостановился.
– Не говорите, если вам не хочется, – мягким голосом вставила миссис Локард.
– Она от меня ушла. Я был потрясен. Просто уничтожен. Легче говорить о ней как о мертвой. Я старался думать, что она мертва. Но теперь я знаю, что это неправда. Не она была мертва все эти годы. Это я был мертв.
– Понимаю. Когда любишь, то доверяешь другому оценку твоей значимости, а когда тебя бросают, нисколько не сомневаешься: причина в том, что ты не стоишь ни гроша. Это похоже на смерть.
– Вы в точности описали, что я чувствовал. Можно поведать вам всю историю?
– Вам действительно этого хочется?
– Да, хотя до сих пор я никому не говорил ни слова. Достаточно лжи и умолчаний, я собираюсь рассказать вам всю правду. Но захотите ли вы слушать эту довольно заурядную повесть?
– Каждая такая повесть единственная в своем роде.
– Двадцать лет назад я женился на женщине... вернее, девушке, так как она была десятью годами меня младше. Она была дочь главы одного оксфордского колледжа. Очень красивая. Милая и красивая, как картинка. Начну с того, что я любил ее, и – верю до сих пор – она меня тоже любила. На первых порах мы были счастливы. На первых порах! Но все развивалось очень быстро. Мы пробыли вместе недолго: меньше года. Когда я впервые ее увидел, ей было пятнадцать. Но тогда ее отослали на учебу за границу, и снова я встретил ее однажды в Рождество, когда меня как раз избрали членом совета моего старого колледжа, Колчестера. В январе я сделал предложение, а в апреле мы поженились. После медового месяца (его мы провели в шотландском замке, принадлежащем родственникам жены) мы вселились в дом, который мне предоставил колледж. Тогда мы были счастливы.
У меня был друг. Старый друг со студенческой скамьи. Он не получил тот диплом, на который надеялся, и не смог стать преподавателем колледжа, но не уехал и устроился учителем в одну из школ певчих. Он был остроумен, обаятелен, смешил мою жену, сверх того, он пел и играл на флейте, в то время как моя жена пела и играла на фортепьяно, так что они все вечера проводили вместе, за занятиями музыкой. И я был ему благодарен, так как боялся, что наша обыденная жизнь кажется жене скучной. Она, наверное, чувствовала себя одинокой: в Кембридже у нее было очень немного приятельниц. Я был полностью поглощен своими обязанностями (я сделался тем временем младшим деканом в своем колледже) и историческими исследованиями; день я проводил в колледже, а вечерами по большей части работал у себя в библиотеке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101