Он обвинит меня во лжи. Доктор Локард отодвинул свою тарелку.
– Позвольте мне быть совершенно откровенным. В этом деле есть аспекты – они касаются Фиклинга, Слэттери, по меньшей мере одного из моих коллег-каноников и других лиц, – вам, как человеку со стороны, без сомнения, неизвестные. Если восстановленное Торрольдом завещание будет принято и утверждено, эти побочные обстоятельства не придется делать достоянием публики, поскольку сестре покойного – или другому нанимателю Перкинса, кто бы он ни был, – станет все равно, осудят обвиняемого или оправдают. Наследством распорядятся в соответствии с последней волей мистера Стоунекса, невзирая на то, кто является наследником по закону. С другой стороны, если восстановленное завещание будет отвергнуто, во время суда над Перкинсом неминуемо будут обнародованы некие факты. Я от души надеюсь, что этого не произойдет, ибо для многих это явится настоящей катастрофой, но если придется заплатить эту цену – ладно, пусть так.
Наступило молчание. Я перевел взгляд с хозяина на его супругу: она слегка зарделась и смотрела в сторону. Следующую реплику я сформулировал очень осторожно:
– Мне бы не хотелось давать такие показания, поскольку речь идет о подсудимом, которого могут приговорить к смертной казни.
Доктор Локард произнес низким напряженным голосом:
– Если вы, дав нужное свидетельство, допустите, чтобы завещание было исполнено, на суде можете говорить что угодно. Тогда никого не будет заботить, признают Перкинса виновным или нет.
– А если я откажусь, тогда процесс получится весьма скандальным?
– Неизбежно. Обнаружатся некоторые обстоятельства, дискредитирующие Фиклинга, и вам это будет весьма неприятно.
Я не ответил. Мне пришло в голову, что, отправив настоятелю пакет с фотографическими пластинками, украденный у Шелдрика, я дал ему в руки оружие, которое при определенных обстоятельствах может быть с успехом использовано для осуждения Перкинса. Я пожалел о своей наивной импульсивности.
Доктор Локард продолжал:
– Злые языки не пощадят никого. Понимаете, что я имею в виду, доктор Куртин? – Я молча смотрел на него.– Первым следствием станет то, что мне не удастся уговорить своих собратьев каноников доверить вам публикацию манускрипта, поскольку все прошлые знакомцы Фиклинга окажутся под подозрением. Вы ведь не женаты?
– У меня нет жены.
Он взглянул на миссис Локард, а потом опять обратился ко мне:
– Холостой друг Фиклинга окажется, говоря без обиняков, беззащитен перед сплетнями самого зловредного толка.
Миссис Локард опустила глаза.
– Мне нечего скрывать.
– Нисколько не сомневаюсь, доктор Куртин. Допустим, собой вы готовы рискнуть, но как насчет семьи, друзей?
– У меня нет семьи.
– Никого из близких? – воскликнула миссис Локард, пытаясь перевести разговор на другую тему. – Как печально. Ни братьев, ни сестер?
Доктор Локард раздраженно отвернулся.
– У меня была сестра – она умерла четыре года назад. Из родственников осталась только ее дочь. Я как раз собираюсь провести праздники с нею и ее мужем.
– А дети у них есть?
– Две маленькие девочки. У меня для них полный саквояж подарков.
– Вижу, вы преданный дядя... и двоюродный дед. А своих детей у вас нет?
– Как я уже сказал, у меня нет жены.
Фраза прозвучала более отрывисто, чем я рассчитывал, и я заметил, что миссис Локард вздрогнула.
Но тут вошла служанка и протянула хозяину записку. Извинившись, он вскрыл и прочел послание.
– Не знаю, как просить у вас прощения, но меня вызывают в дом настоятеля.
– В такой час? – воскликнула жена.
– Что-то стряслось, и настоятель желает со мной посоветоваться.
– Да ты едва успел притронуться к еде, Роберт.
– Ради бога, извините, – сказал мне доктор Локард.– Пожалуйста, доедайте десерт, а я надеюсь в ближайшее время присоединиться к вам в гостиной.
Как только он ушел, я проговорил:
– Я должен просить у вас прощения за грубость. Сам не знаю, почему я так рявкнул.
– Мне не следовало задавать этот вопрос.
– Ничего подобного. Вина целиком на мне. Я расстроен из-за всего, что произошло в последние два дня.
– Мне так жаль, что вам пришлось участвовать в этой жуткой истории с бедным мистером Стоунексом. Вы, должно быть, места себе не находите.
– А в довершение всего неприятность, каких мало. Узнать, что твой старый друг... вовсе не друг.
Я поднял глаза и встретил взгляд ее серых глаз.
– Этой ночью мне приснился страшнейший кошмар. Вернее, утром. Я проснулся с чувством неизбывного отчаяния, которое не покидало меня весь день. Как странно: большее всего я потрясен тем, чего на самом деле не было.
– Я не удивляюсь вашему кошмару. В последние дни вам пришлось так близко наблюдать смерть... насильственную смерть.
– И все же сон как будто не имел ничего общего с дневными переживаниями. Мне кажется, на меня повлияла история, которую я недавно прочел; глупость, но, сам не знаю почему, она меня вывела из равновесия. Думаю, меня пугает не смерть: глядя утром на тело Бергойна, я нашел это зрелище печальным и трогательным. Даже мистер Стоунекс. Он умер страшной смертью, но теперь покоится в мире. Меня встревожила не смерть, а ощущение зла.
– Поскольку они оба были убиты?
– Убийство – это только часть. Зло проявляет себя не только в убийстве. И, Богу ведомо, не каждое убийство происходит от зла.– На ее лице выразилось удивление, и я добавил: – К примеру, если мистера Стоунекса убил Перкинс, им руководило не зло, а жадность и глупость.
– Но вы не верите, что это его рук дело?
– Нет. Я убежден, что это убийство – результат ненависти, оттого-то у меня неспокойно на душе.– Я не собирался описывать, как жестоко было изуродовано лицо старика.– Я знаю, что зло находилось от меня в двух шагах.
– Это слово применяется к самым различным понятиям.
– Для меня оно означает удовольствие мучить ближних или видеть их страдания.
– Есть ли среди нас такие, кто в этом совершенно неповинен?
Я не ожидал услышать это от нее. Поскольку вопрос застал меня врасплох, я невольно произнес:
– Я, несомненно, ощутил сегодня зло в самом себе, и это напугало меня больше всего.
Глазом не моргнув от моего признания, миссис Локард заметила:
– Не кривя душой, мы все должны признать, что не чужды зла. Наша религия учит за зло воздавать добром. Но это трудно.
Мне не хотелось говорить, что религии у нас разные. Да и отбросил ли я все христианские суеверия, если все еще толкую о зле?
– Особенно трудно, когда тебе причиняет боль человек, бывший твоим другом и потому знающий, как тебя лучше уязвить.
– И все же не кажется ли вам, что мучить ближних стремится только тот, кто сам несчастен?
– Вероятно, так и есть. Но меня поразила его злоба, желание во что бы то ни стало ранить побольнее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
– Позвольте мне быть совершенно откровенным. В этом деле есть аспекты – они касаются Фиклинга, Слэттери, по меньшей мере одного из моих коллег-каноников и других лиц, – вам, как человеку со стороны, без сомнения, неизвестные. Если восстановленное Торрольдом завещание будет принято и утверждено, эти побочные обстоятельства не придется делать достоянием публики, поскольку сестре покойного – или другому нанимателю Перкинса, кто бы он ни был, – станет все равно, осудят обвиняемого или оправдают. Наследством распорядятся в соответствии с последней волей мистера Стоунекса, невзирая на то, кто является наследником по закону. С другой стороны, если восстановленное завещание будет отвергнуто, во время суда над Перкинсом неминуемо будут обнародованы некие факты. Я от души надеюсь, что этого не произойдет, ибо для многих это явится настоящей катастрофой, но если придется заплатить эту цену – ладно, пусть так.
Наступило молчание. Я перевел взгляд с хозяина на его супругу: она слегка зарделась и смотрела в сторону. Следующую реплику я сформулировал очень осторожно:
– Мне бы не хотелось давать такие показания, поскольку речь идет о подсудимом, которого могут приговорить к смертной казни.
Доктор Локард произнес низким напряженным голосом:
– Если вы, дав нужное свидетельство, допустите, чтобы завещание было исполнено, на суде можете говорить что угодно. Тогда никого не будет заботить, признают Перкинса виновным или нет.
– А если я откажусь, тогда процесс получится весьма скандальным?
– Неизбежно. Обнаружатся некоторые обстоятельства, дискредитирующие Фиклинга, и вам это будет весьма неприятно.
Я не ответил. Мне пришло в голову, что, отправив настоятелю пакет с фотографическими пластинками, украденный у Шелдрика, я дал ему в руки оружие, которое при определенных обстоятельствах может быть с успехом использовано для осуждения Перкинса. Я пожалел о своей наивной импульсивности.
Доктор Локард продолжал:
– Злые языки не пощадят никого. Понимаете, что я имею в виду, доктор Куртин? – Я молча смотрел на него.– Первым следствием станет то, что мне не удастся уговорить своих собратьев каноников доверить вам публикацию манускрипта, поскольку все прошлые знакомцы Фиклинга окажутся под подозрением. Вы ведь не женаты?
– У меня нет жены.
Он взглянул на миссис Локард, а потом опять обратился ко мне:
– Холостой друг Фиклинга окажется, говоря без обиняков, беззащитен перед сплетнями самого зловредного толка.
Миссис Локард опустила глаза.
– Мне нечего скрывать.
– Нисколько не сомневаюсь, доктор Куртин. Допустим, собой вы готовы рискнуть, но как насчет семьи, друзей?
– У меня нет семьи.
– Никого из близких? – воскликнула миссис Локард, пытаясь перевести разговор на другую тему. – Как печально. Ни братьев, ни сестер?
Доктор Локард раздраженно отвернулся.
– У меня была сестра – она умерла четыре года назад. Из родственников осталась только ее дочь. Я как раз собираюсь провести праздники с нею и ее мужем.
– А дети у них есть?
– Две маленькие девочки. У меня для них полный саквояж подарков.
– Вижу, вы преданный дядя... и двоюродный дед. А своих детей у вас нет?
– Как я уже сказал, у меня нет жены.
Фраза прозвучала более отрывисто, чем я рассчитывал, и я заметил, что миссис Локард вздрогнула.
Но тут вошла служанка и протянула хозяину записку. Извинившись, он вскрыл и прочел послание.
– Не знаю, как просить у вас прощения, но меня вызывают в дом настоятеля.
– В такой час? – воскликнула жена.
– Что-то стряслось, и настоятель желает со мной посоветоваться.
– Да ты едва успел притронуться к еде, Роберт.
– Ради бога, извините, – сказал мне доктор Локард.– Пожалуйста, доедайте десерт, а я надеюсь в ближайшее время присоединиться к вам в гостиной.
Как только он ушел, я проговорил:
– Я должен просить у вас прощения за грубость. Сам не знаю, почему я так рявкнул.
– Мне не следовало задавать этот вопрос.
– Ничего подобного. Вина целиком на мне. Я расстроен из-за всего, что произошло в последние два дня.
– Мне так жаль, что вам пришлось участвовать в этой жуткой истории с бедным мистером Стоунексом. Вы, должно быть, места себе не находите.
– А в довершение всего неприятность, каких мало. Узнать, что твой старый друг... вовсе не друг.
Я поднял глаза и встретил взгляд ее серых глаз.
– Этой ночью мне приснился страшнейший кошмар. Вернее, утром. Я проснулся с чувством неизбывного отчаяния, которое не покидало меня весь день. Как странно: большее всего я потрясен тем, чего на самом деле не было.
– Я не удивляюсь вашему кошмару. В последние дни вам пришлось так близко наблюдать смерть... насильственную смерть.
– И все же сон как будто не имел ничего общего с дневными переживаниями. Мне кажется, на меня повлияла история, которую я недавно прочел; глупость, но, сам не знаю почему, она меня вывела из равновесия. Думаю, меня пугает не смерть: глядя утром на тело Бергойна, я нашел это зрелище печальным и трогательным. Даже мистер Стоунекс. Он умер страшной смертью, но теперь покоится в мире. Меня встревожила не смерть, а ощущение зла.
– Поскольку они оба были убиты?
– Убийство – это только часть. Зло проявляет себя не только в убийстве. И, Богу ведомо, не каждое убийство происходит от зла.– На ее лице выразилось удивление, и я добавил: – К примеру, если мистера Стоунекса убил Перкинс, им руководило не зло, а жадность и глупость.
– Но вы не верите, что это его рук дело?
– Нет. Я убежден, что это убийство – результат ненависти, оттого-то у меня неспокойно на душе.– Я не собирался описывать, как жестоко было изуродовано лицо старика.– Я знаю, что зло находилось от меня в двух шагах.
– Это слово применяется к самым различным понятиям.
– Для меня оно означает удовольствие мучить ближних или видеть их страдания.
– Есть ли среди нас такие, кто в этом совершенно неповинен?
Я не ожидал услышать это от нее. Поскольку вопрос застал меня врасплох, я невольно произнес:
– Я, несомненно, ощутил сегодня зло в самом себе, и это напугало меня больше всего.
Глазом не моргнув от моего признания, миссис Локард заметила:
– Не кривя душой, мы все должны признать, что не чужды зла. Наша религия учит за зло воздавать добром. Но это трудно.
Мне не хотелось говорить, что религии у нас разные. Да и отбросил ли я все христианские суеверия, если все еще толкую о зле?
– Особенно трудно, когда тебе причиняет боль человек, бывший твоим другом и потому знающий, как тебя лучше уязвить.
– И все же не кажется ли вам, что мучить ближних стремится только тот, кто сам несчастен?
– Вероятно, так и есть. Но меня поразила его злоба, желание во что бы то ни стало ранить побольнее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101