ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


К написанному в июне прошению на имя Государя Николая I Пушкин
прилагает следующее заявление:
"Я нижеподписавшийся, обязуюсь впредь к никаким тайным обществам,
под каким бы они именем ни существовали, не принадлежать; свидетельствую
при сем, что я ни к какому тайному обществу таковому не принадлежал и не
принадлежу и никогда не знал о них".
11 мая 1826 г.
10-го класса Александр Пушкин.
Описывая встречу Николая I с Пушкиным в Москве, в Чудовом монастыре,
историки и литературоведы из числа Ордена всегда старались выпятить, что
Пушкин на вопрос Николая I: "Принял бы он участие в восстании декабристов,
если бы был в Петербурге?" Пушкин будто бы ответил : "Да, принял бы". Но
всегда игнорируется самая подробная запись о разговоре Николая I с
Пушкиным, которая имеется, в воспоминаниях польского графа Струтынского.
Запись содержания разговора сделана Струтынским со слов самого Пушкина, с
которым он дружил. Запись графа Струтынского, однако, всегда
игнорировалась, так как она показывала политическое мировоззрение Пушкина
совсем не таким, каким его всегда изображали члены Ордена Р. И.
Воспоминания гр. Струтынского были изданы в Кракове в 1873 году (под
псевдонимом Юлий Сас). В столетнюю годовщину убийства Пушкина в польском
журнале "Литературные Ведомости" был опубликован отрывок из мемуаров,
посвященный беседе Имп. Николая I с Пушкиным в Чудовом монастыре 18
сентября 1826 года. Вот часть этого отрывка:
"...Молодость, - сказал Пушкин, - это горячка, безумие, напасть. Ее
побуждения обычно бывают благородны, в нравственном смысле даже возвышенны,
но чаще всего ведут к великой глупости, а то и к большой вине. Вы,
вероятно, знаете, потому что об этом много писано и говорено, что я
считался либералом, революционером, конспиратором, - словом, одним из самых
упорных врагов монархизма и в особенности самодержавия. Таков я и был в
действительности. История Греции и Рима создала в моем сознании
величественный образ республиканской формы правления, украшенной ореолом
великих мудрецов, философов, законодателей, героев; я был убежден, что эта
форма правления - наилучшая. Философия XVIII века, ставившая себе
единственной целью свободу человеческой личности и к этой цели стремившаяся
всею силою отрицания прежних социальных и политических законов, всею силою
издевательства над тем, что одобрялось из века в век и почиталось из
поколения в поколение, - эта философия энциклопедистов, принесшая миру так
много хорошего, но несравненно больше дурного, немало повредила и мне.
Крайние теории абсолютной свободы, не признающей над собою ничего ни на
земле, ни на небе; индивидуализм, не считавшийся с устоями, традициями,
обычаями, с семьей, народом и государством; отрицание всякой веры в
загробную жизнь души, всяких религиозных обрядов и догматов, - все это
наполнило мою голову каким-то сияющим и соблазнительным хаосом снов,
миражей, идеалов, среди которых мой разум терялся и порождал во мне глупые
намерения".
То есть в дни юности Пушкин шел по шаблонному пути многих. Кто в 18
лет - не ниспровергатель всех основ!?
"Мне казалось, что подчинение закону есть унижение, всякая власть -
насилие, каждый монарх - угнетатель, тиран своей страны, и что не только
можно, но и похвально покушаться на него словом и делом. Не удивительно,
что под влиянием такого заблуждения я поступил неразумно и писал вызывающе,
с юношеской бравадой, навлекающей опасность и кару. Я не помнил себя от
радости, когда мне запретили въезд в обе столицы и окружили меня строгим
полицейским надзором. Я воображал, что вырос до размеров великого человека
и до чертиков напугал правительство. Я воображал, что сравнялся с мужами
Плутарха и заслужил посмертного прославления в Пантеоне!"
"Но всему своя пора и свой срок, - сказал Пушкин во время
дальнейшего разговора с графом Струтынским. - Время изменило лихорадочный
бред молодости. Все ребяческое слетело прочь. Все порочное исчезло. Сердце
заговорило с умом словами небесного откровения, и послушный спасительному
призыву ум вдруг опомнился, успокоился, усмирился; и когда я осмотрелся
кругом, когда внимательнее, глубже вникнул в видимое, - я понял, что
казавшееся доныне правдой было ложью, чтимое - заблуждением, а цели,
которые я себе ставил, грозили преступлением, падением, позором! Я понял,
что абсолютная свобода, не ограниченная никаким божеским законом, никакими
общественными устоями, та свобода, о которой мечтают и краснобайствуют
молокососы или сумасшедшие, невозможна, а если бы была возможна, то была бы
гибельна как для личности, так и для общества; что без законной власти,
блюдущей общую жизнь народа, не было бы ни родины, ни государства, ни его
политической мощи, ни исторической славы, ни развития; что в такой стране,
как Россия, где разнородность государственных элементов, огромность
пространства и темнота народной (да и дворянской!) массы требуют мощного
направляющего воздействия, - в такой стране власть должна быть
объединяющей, гармонизирующей, воспитывающей и долго еще должна оставаться
диктатуриальной или самодержавной, потому что иначе она не будет чтимой и
устрашающей, между тем, как у нас до сих пор непременное условие
существования всякой власти - чтобы перед ней смирялись, чтобы в ней видели
всемогущество, полученное от Бога, чтобы в ней слышали глас самого Бога.
Конечно, этот абсолютизм, это самодержавное правление одного человека,
стоящего выше закона, потому что он сам устанавливает закон, не может быть
неизменной нормой, предопределяющей будущее; самодержавию суждено
подвергнуться постепенному изменению и некогда поделиться половиною своей
власти с народом. Но это наступит еще не скоро, потому что скоро наступить
не может и не должно".
- Почему не должно? - переспросил Пушкина граф.
- Все внезапное вредно, - ответил Пушкин, - Глаз, привыкший к
темноте, надо постепенно приучать к свету. Природного раба надо постепенно
обучать разумному пользованию свободой. Понимаете? Наш народ еще темен,
почти дик; дай ему послабление - он взбесится".
II
Пушкин рассказал следующее графу Струтынскому о своей беседе с
императором Николаем I в Чудовом монастыре:
"Я знаю его лучше, чем другие, - сказал Пушкин графу Струтынскому, -
потому что у меня к тому был случай. Не купил он меня золотом, ни лестными
обещаниями, потому что знал, что я непродажен и придворных милостей не ищу;
не ослепил он меня блеском царского ореола, потому что в высоких сферах
вдохновения, куда достигает мой дух, я привык созерцать сияния гораздо
более яркие;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344 345 346 347 348 349 350 351 352 353 354 355 356 357 358 359 360 361 362 363 364 365 366 367 368 369 370 371 372 373 374 375 376 377 378 379 380 381 382 383 384 385 386 387 388 389 390 391 392 393 394 395 396 397 398 399 400 401 402 403 404 405 406 407 408 409 410 411 412 413 414 415