Того, что там обнаружится замаскированная батарея, способная продырявить «Кёнсан-Намдо» даже просто крупным осколком одного из своих снарядов, Алексей не опасался с самого начала, и когда полночь ушла назад, порадовался за свое спокойствие хотя бы по этому поводу.
– Куда больше он думал о миноносцах и катерах, ждущих его впереди, в ночной тьме. Корабль, переданный особым приказом комфлота КНДР и главвоенсоветника ВМФ под его временное командование, капитан-лейтенант Вдовый вел по двадцатиметровой изобате. Это было основной рабочей глубиной вражеских транспортов малого тоннажа, доставлявших людей и грузы к «языку» линии фронта, вытянувшемуся на север вдоль побережья: на несколько километров западнее береговой черты. Хотелось надеяться, что подобная наглость поможет им быть принятыми за своих, но одновременно она повышала шанс быть обнаруженным артиллерийским катером южнокорейцев или даже сразу американцев. Погода, вопреки его надеждам, ухудшилась не настолько, чтобы заставить укрыться в гаванях хотя бы даже водоплавающую мелочь ОВР .
– Я как-то не подумал, что вы сразу такое прикажете... А товарищ капитан сказал... – продолжал бубнить что-то свое Ли. Алексей косо взглянул в его сторону, но в темноте это не возымело никакого эффекта, поэтому он просто сморщился и продолжил вести наблюдение. Сейчас они были где-то на милю севернее траверза «Сондонджилли», или Сондонджин-ни, как опять же говорили местные. Если забыть о том простом факте, что вообще все Восточное море контролировалось флотом США, то это были уже окончательно «враждебные воды». Примерно на половине расстояния между Пховеджин-ни и Сондонджин-ни достаточно условная в этом месте линия фронта уходила в море – и хотя морская война полным ходом шла севернее, это не могло не чувствоваться.
– Да и весь этот год... который...
– Слушайте, командир взвода Ли, – громким шепотом обратился к переводчику Алексей. Он не хотел, чтобы кто-то из матросов слышал его грубость второй раз подряд, а ближайший сигнальщик, также шаривший биноклем по горизонту, абсолютно черному с восточной, и иногда мелькающему дальними проблесками с западной стороны, находился в каком-то метре. – Вы слишком много говорите. Какой еще год? Что за бред?
– Плохой год... Год Змеи...
Алексея снова поразило, как китаец это сказал. Парня действительно трясло – и если видно это не было, то чувствовалось отлично.
– Это китайское... Хотя и в Корее тоже принято... А вы разве не знаете?
– Нет, – был вынужден ответить он. – Это какая-то сказка?
– Не совсем, товарищ командир... Но вам, наверное, можно думать и так. А я уже давно знаю, что...
«Дубина, – подумал Алексей в очередной раз, когда Ли снова трагически замолчал. – В театре тебе работать. Пожарным».
– Меня убьют в год Змеи, товарищ военсоветник. Товарищ командир... Или сейчас, или через двенадцать лет. Но скорее сейчас. Я бы все равно не боялся, но море...
Стиснув зубы, Алексей разглядывал второй раз подряд мелькнувший далеко впереди и справа проблеск. Цвет у него был блекло-оранжевый – ни на ходовые огни, ни на маломощный сигнальный прожектор не похоже. Поисковый? Тоже не подходит – ни по интенсивности, ни по цвету. Вспышки выстрелов? Звука он не расслышал, но мощный дизельный двигатель в глубине корабля издавал такое уверенно-рокочущее «бу-бу-бу», что можно было прослушать и морскую шестидюймовку, не то что какую-нибудь сухопутную мелочь вроде ведущего беспокоящий .огонь миномета. Двигатель его корабля. Своего – и настоящего. Не катера, а минного заградителя. Сумел, значит, дожить до такого.
– Вы, товарищ командир взвода Ли, напрасно... – Алексей хотел сказать «порете чушь», но вовремя поймал себя на мысли, что такая идиома для китайца – перебор, поэтому закончил проще: – Говорите ерунду.
– Да не то что ерунду, товарищ командир... Я коммунист... Но в такое я верю. Когда мой старший брат уходил в партизанский отряд, один старик из нашей деревни сказал ему, как и когда он погибнет – чтобы он не боялся заранее. Брат поблагодарил его, попрощался со всеми нами и ушел.
– И что? – спросил Алексей, помимо собственной воли.
– Потом, уже после войны с гоминдановцами... – спокойным голосом, в котором однако читалось нешуточное напряжение, продолжил переводчик. – В общем, вернулся кто-то из его отряда и рассказал нам, что все так и случилось. Брат воевал, как и обещал – не боясь ничего. А потом погиб. Старик сказал ему и месяц тоже, а мне, когда я уходил добровольцем – только год по нашему календарю. Хотя... На самом деле он был не очень уверен, – Шуй-Сы или Му-Сы... То есть этот будет год Змеи или следующий. Он сказал, что ему почему-то трудно различить вкус, настолько это будет трудное время.
– Вкус?
– Ну, это трудно перевести... – Ли помолчал. – Вкус, цвет, – это... Ведь не может же каждые двенадцать лет быть одно и то же. Поэтому по большому циклу считают – будет это год «воды» или «дерева». Или еще он может быть «металлическим», но это считается хорошо... В общем...
– Как ребенок, честное слово.
Алексей даже не подумал усмехнуться, хотя переводчик этого видеть все равно не мог. Хороший парень. Жалко, если он настолько остро предчувствует свою смерть. Подобно многим всерьез воевавшим людям его поколения, как такое бывает, Алексей знал. Даже на флоте, на катерах и надводных кораблях, на которых лейтенанту, потом старшему лейтенанту, а потом капитан-лейтенанту А. С. Вдовому приходилось воевать, он мог, при желании, припомнить пять-шесть случаев, когда похожие слова говорили люди, которые совершенно точно не были ни трусами, ни даже просто верующими. У человека в руке неожиданно разваливается на части любимый, подаренный умершим уже отцом помазок, он бледнеет лицом, перестает разговаривать с людьми, – и на следующий день единственная попавшая в отчаянно маневрирующий катер пулеметная очередь, выпущенная шальным «Мессершмиттом» приходится точно в рубку. У офицера с полной грудью наград вдруг «не идет в горло» стакан водки, и через день или два везучий экипаж не возвращается из боевого похода. Да. Такое бывает.
– Год змеи, год бегемота, год бешеного тюленя, мать его! – с раздражением сказал он. – Шуй-Сы, Му-Сы... Ну как дети! Штаны на лямках, пистолет на веревочке! Ты лучше наблюдение веди, если тебе заняться нечем. Матрос! Как тебя там, Хыкто! Ли, переведи ему! Второй раз в его секторе белым мигает. Какого черта он не смотрит никуда? Вынесет нас к маяку Коджиндындэ, или прямо к самому Охотындэ, или вообще на контркурс какому-нибудь «Толедо» – будете потом очень сильно удивляться, почему так получилось! Перестань ныть и займись делом – веди себя как...
Алексей осекся, осознав сгущение тени градусов на пятнадцать левее их курса – на пределе видимости, но уже в «его» секторе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169
– Куда больше он думал о миноносцах и катерах, ждущих его впереди, в ночной тьме. Корабль, переданный особым приказом комфлота КНДР и главвоенсоветника ВМФ под его временное командование, капитан-лейтенант Вдовый вел по двадцатиметровой изобате. Это было основной рабочей глубиной вражеских транспортов малого тоннажа, доставлявших людей и грузы к «языку» линии фронта, вытянувшемуся на север вдоль побережья: на несколько километров западнее береговой черты. Хотелось надеяться, что подобная наглость поможет им быть принятыми за своих, но одновременно она повышала шанс быть обнаруженным артиллерийским катером южнокорейцев или даже сразу американцев. Погода, вопреки его надеждам, ухудшилась не настолько, чтобы заставить укрыться в гаванях хотя бы даже водоплавающую мелочь ОВР .
– Я как-то не подумал, что вы сразу такое прикажете... А товарищ капитан сказал... – продолжал бубнить что-то свое Ли. Алексей косо взглянул в его сторону, но в темноте это не возымело никакого эффекта, поэтому он просто сморщился и продолжил вести наблюдение. Сейчас они были где-то на милю севернее траверза «Сондонджилли», или Сондонджин-ни, как опять же говорили местные. Если забыть о том простом факте, что вообще все Восточное море контролировалось флотом США, то это были уже окончательно «враждебные воды». Примерно на половине расстояния между Пховеджин-ни и Сондонджин-ни достаточно условная в этом месте линия фронта уходила в море – и хотя морская война полным ходом шла севернее, это не могло не чувствоваться.
– Да и весь этот год... который...
– Слушайте, командир взвода Ли, – громким шепотом обратился к переводчику Алексей. Он не хотел, чтобы кто-то из матросов слышал его грубость второй раз подряд, а ближайший сигнальщик, также шаривший биноклем по горизонту, абсолютно черному с восточной, и иногда мелькающему дальними проблесками с западной стороны, находился в каком-то метре. – Вы слишком много говорите. Какой еще год? Что за бред?
– Плохой год... Год Змеи...
Алексея снова поразило, как китаец это сказал. Парня действительно трясло – и если видно это не было, то чувствовалось отлично.
– Это китайское... Хотя и в Корее тоже принято... А вы разве не знаете?
– Нет, – был вынужден ответить он. – Это какая-то сказка?
– Не совсем, товарищ командир... Но вам, наверное, можно думать и так. А я уже давно знаю, что...
«Дубина, – подумал Алексей в очередной раз, когда Ли снова трагически замолчал. – В театре тебе работать. Пожарным».
– Меня убьют в год Змеи, товарищ военсоветник. Товарищ командир... Или сейчас, или через двенадцать лет. Но скорее сейчас. Я бы все равно не боялся, но море...
Стиснув зубы, Алексей разглядывал второй раз подряд мелькнувший далеко впереди и справа проблеск. Цвет у него был блекло-оранжевый – ни на ходовые огни, ни на маломощный сигнальный прожектор не похоже. Поисковый? Тоже не подходит – ни по интенсивности, ни по цвету. Вспышки выстрелов? Звука он не расслышал, но мощный дизельный двигатель в глубине корабля издавал такое уверенно-рокочущее «бу-бу-бу», что можно было прослушать и морскую шестидюймовку, не то что какую-нибудь сухопутную мелочь вроде ведущего беспокоящий .огонь миномета. Двигатель его корабля. Своего – и настоящего. Не катера, а минного заградителя. Сумел, значит, дожить до такого.
– Вы, товарищ командир взвода Ли, напрасно... – Алексей хотел сказать «порете чушь», но вовремя поймал себя на мысли, что такая идиома для китайца – перебор, поэтому закончил проще: – Говорите ерунду.
– Да не то что ерунду, товарищ командир... Я коммунист... Но в такое я верю. Когда мой старший брат уходил в партизанский отряд, один старик из нашей деревни сказал ему, как и когда он погибнет – чтобы он не боялся заранее. Брат поблагодарил его, попрощался со всеми нами и ушел.
– И что? – спросил Алексей, помимо собственной воли.
– Потом, уже после войны с гоминдановцами... – спокойным голосом, в котором однако читалось нешуточное напряжение, продолжил переводчик. – В общем, вернулся кто-то из его отряда и рассказал нам, что все так и случилось. Брат воевал, как и обещал – не боясь ничего. А потом погиб. Старик сказал ему и месяц тоже, а мне, когда я уходил добровольцем – только год по нашему календарю. Хотя... На самом деле он был не очень уверен, – Шуй-Сы или Му-Сы... То есть этот будет год Змеи или следующий. Он сказал, что ему почему-то трудно различить вкус, настолько это будет трудное время.
– Вкус?
– Ну, это трудно перевести... – Ли помолчал. – Вкус, цвет, – это... Ведь не может же каждые двенадцать лет быть одно и то же. Поэтому по большому циклу считают – будет это год «воды» или «дерева». Или еще он может быть «металлическим», но это считается хорошо... В общем...
– Как ребенок, честное слово.
Алексей даже не подумал усмехнуться, хотя переводчик этого видеть все равно не мог. Хороший парень. Жалко, если он настолько остро предчувствует свою смерть. Подобно многим всерьез воевавшим людям его поколения, как такое бывает, Алексей знал. Даже на флоте, на катерах и надводных кораблях, на которых лейтенанту, потом старшему лейтенанту, а потом капитан-лейтенанту А. С. Вдовому приходилось воевать, он мог, при желании, припомнить пять-шесть случаев, когда похожие слова говорили люди, которые совершенно точно не были ни трусами, ни даже просто верующими. У человека в руке неожиданно разваливается на части любимый, подаренный умершим уже отцом помазок, он бледнеет лицом, перестает разговаривать с людьми, – и на следующий день единственная попавшая в отчаянно маневрирующий катер пулеметная очередь, выпущенная шальным «Мессершмиттом» приходится точно в рубку. У офицера с полной грудью наград вдруг «не идет в горло» стакан водки, и через день или два везучий экипаж не возвращается из боевого похода. Да. Такое бывает.
– Год змеи, год бегемота, год бешеного тюленя, мать его! – с раздражением сказал он. – Шуй-Сы, Му-Сы... Ну как дети! Штаны на лямках, пистолет на веревочке! Ты лучше наблюдение веди, если тебе заняться нечем. Матрос! Как тебя там, Хыкто! Ли, переведи ему! Второй раз в его секторе белым мигает. Какого черта он не смотрит никуда? Вынесет нас к маяку Коджиндындэ, или прямо к самому Охотындэ, или вообще на контркурс какому-нибудь «Толедо» – будете потом очень сильно удивляться, почему так получилось! Перестань ныть и займись делом – веди себя как...
Алексей осекся, осознав сгущение тени градусов на пятнадцать левее их курса – на пределе видимости, но уже в «его» секторе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169