Здесь по крайней мере нашлись живые. Задержавшись лишь для того, чтобы стащить стонущих людей в один и тот же капонир, поцелее других, и накинув на одного из раненых медицинскую сумку, Петров повел группу дальше.
Бегом их передвижение можно было назвать уже разве что условно – скорее это было ковыляние, но оставить позади хотя бы кого-то из собственных раненых или прикрытие было невозможно. Присутствие развернутого и изготовленного к приему раненых батальоного медпункта указывало на то, что они находятся уже вплотную к своим, а рисковать ввязаться в безнадежный огневой бой с превосходящими силами врага, у которого вдобавок имелась по крайней мере пара носимых легких минометов, означало прямое самоубийство. Наверняка фронтовые части еще держались, потому что на серьезное наступление лисынмановцев и наемников ООН это похоже не было: скорее всего, просто вырвалась вперед в попытке вбить клин во вражескую оборону усиленная боевая группа пехоты. И это, наверное, были все же не американцы, а южнокорейцы – так сказал Петров, разглядевший у кого-то из бегущих ярко-черную каску. Да и вообще, будь это в самом деле подготовленное наступление, у противника имелась бы такая поддержка авиации, дальнобойной артиллерии и танков, что неба не было бы видно из-за дыма и огня...
Но именно в момент, когда они взбегали на очередной холмик и когда эта мысль сформировалась в голове капитан-лейтенанта Вдового впервые за все прошедшее с проклятого пляжа время, именно тогда их и накрыло.
Алексею показалось, будто время замедлилось до такой степени, что он сумел увидеть разлетающиеся осколки. На самом деле его сбило с ног, перевернуло, протащило по земле, и мелькающие пятна перед глазами не имели никакого реального происхождения: это была просто выведенная сознанием на сетчатку боль. Скользнувшая над головой четверка «Тандерджетов», сбросивших на них серию мелких осколочных бомб, даже не стала производить второй заход – настолько все было ясно и так. С высоты, на той скорости, на которой самолеты ходят над чужой территорией, невозможно разглядеть ни красные кресты на медицинских палатках, ни то, остался ли кто-то жив после атаки на пехоту, но в целом ее результативность оценивается обычно достаточно правильно.
Поднявшись на разъезжающиеся ноги и посмотрев вслед уходящим, вновь набирающим высоту самолетам, Алексей огляделся вокруг. «Все», понял он через секунду. Конец всему. Пленный американец, ради которого они столько всего вытерпели, лежал совсем рядом, едва не касаясь рукой щиколотки военсоветника. Инженер–старший лейтенант вытянулся поперек его ног: значит, пытался прикрыть. Ему разорвало живот, но он был еще жив и даже в сознании. Глядя в пространство прямо перед собой, он одновременно шарил руками вокруг, будто старался что-то найти. Несколькими метрами дальше какой-то из корейцев, плача, баюкал разбитое, вывернутое наизнанку через вспоротую брючину колено. Майор-самоходчик лежал чуть дальше, привалившись спиной к перерубленному на метровой высоте дереву, над ним склонился его младший брат, пытаясь перевязать в клочья иссеченные ноги парой индпакетов. Алексей толкнулся вперед – помочь, но его так сильно качнуло, что он был вынужден сесть.
– Леша...
Сначала он даже не понял, кто его зовет – такое впечатление производил вид тела американца. Выходит, все было зря... Замах на рубль, удар на копейку... Столько всего готовилось неделями; погибли десятки людей, а единственный, минимальный результат их бесполезной смерти теперь тоже – кончен...
– Леша...
Это оказался Петров. Дышать он еще мог, и голос был достаточно звучный, чтобы его услышал не только Алексей, но и подбежавший Леонид. Последний потратил секунду: посмотрел на убитых, на них, живых, коротко сказал про брата: «В ноги» – и тут же вернулся.
– Леша, послушай...
Алексей уже смотрел в сторону, стараясь отключиться от звучавшего. Вдалеке, метрах по крайней мере в четырехстах, показались бегущие фигуры. Надежда на то, что это свои, идущие наконец-то им на помощь, исчезла почти тут же, даже не успев быть осознанной до конца, потому что первые пули проныли высоко над головой – на такой дистанции при автоматической стрельбе здорово кидает вверх даже винтовочный ствол.
– Ни хрена... – сказал он умирающему, ложась и разгребая снег здоровой рукой. Он открыл огонь первым, через секунду к его автомату, плюющемуся редкими, микроскопическими очередями, присоединился еще один, потом несколько винтовок. Залегший рядом с Алексеем молодой кореец, которому явно хотелось чувствовать плечо хотя бы одного товарища, стрелял быстро и азартно, регулярно вскрикивая. Сзади и с другой стороны от него тоже кричали, но уже иначе – мучительно, с поперхиванием и кашлем. Наверняка кому-то угодило в легкие...
Первую атаку они отбили сравнительно легко. В этом не было ничего странного, потому что вражеская пехота наверняка давно ожидала серьезного сопротивления – такого, чтобы было ясно, что пора закапываться в землю и ждать помощи, которая придет, поможет им закрепиться на выигранном километре земли и позволит удержать его от неизбежных контратак. Потом была вторая атака, которую Алексей не запомнил уже совсем – разве что осознал, что она имела место. Разведчик что-то говорил рядом, потом подполз Леонид и сказал, что брат все еще жив, но без сознания, а сержанта Парка убило.
– Тот ефрейтор говорит чего-то, – почти равнодушно передал он Петрову, – А я меньше половины понял. Займись, пока можешь. Бориса не унести, его тронешь – и кровь сразу ручьем... Так что лучше здесь...
Он снова исчез, и появившийся ефрейтор несколько минут о чем-то переговаривался с разведчиком на беглом корейском. Алексей разобрал «гахха-и» и поморщился, стараясь утереть стянутое ветром и усталостью в морщинистую маску закопченное лицо при помощи такого же грязного и неприятного снега, который приходилось искать между насыпанных в беспорядке гильз.
– Слушай боевой приказ, – разведчик попытался повысить голос и напрягся, стараясь приподняться на локтях.
– Да пошел ты... – спокойно ответил он, разглядывая, как вдали перебегают фигуры. Далековато. С его руками не достать, а патронов остались такие крохи, что странно даже, что они еще есть. Отсоединив последний магазин, Алексей проверил: да, патрон в окошке ярко светился желтым. И пистолет пока есть. Так что живем пока.
– Да послушай меня!
– Не буду. – Отвечать ему не хотелось: слишком мало в этом было смысла. Все было кончено.
– Послушай же... Время ведь уходит! Леня не уйдет, потому что... А, все ты понимаешь... Идиоты, кто их сюда взял, двух сразу?... Но не знали же, что так обернется – с тобой просто выбора не было, а мы и близко не должны были подходить к фронту, если бы все сошло нормально.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169
Бегом их передвижение можно было назвать уже разве что условно – скорее это было ковыляние, но оставить позади хотя бы кого-то из собственных раненых или прикрытие было невозможно. Присутствие развернутого и изготовленного к приему раненых батальоного медпункта указывало на то, что они находятся уже вплотную к своим, а рисковать ввязаться в безнадежный огневой бой с превосходящими силами врага, у которого вдобавок имелась по крайней мере пара носимых легких минометов, означало прямое самоубийство. Наверняка фронтовые части еще держались, потому что на серьезное наступление лисынмановцев и наемников ООН это похоже не было: скорее всего, просто вырвалась вперед в попытке вбить клин во вражескую оборону усиленная боевая группа пехоты. И это, наверное, были все же не американцы, а южнокорейцы – так сказал Петров, разглядевший у кого-то из бегущих ярко-черную каску. Да и вообще, будь это в самом деле подготовленное наступление, у противника имелась бы такая поддержка авиации, дальнобойной артиллерии и танков, что неба не было бы видно из-за дыма и огня...
Но именно в момент, когда они взбегали на очередной холмик и когда эта мысль сформировалась в голове капитан-лейтенанта Вдового впервые за все прошедшее с проклятого пляжа время, именно тогда их и накрыло.
Алексею показалось, будто время замедлилось до такой степени, что он сумел увидеть разлетающиеся осколки. На самом деле его сбило с ног, перевернуло, протащило по земле, и мелькающие пятна перед глазами не имели никакого реального происхождения: это была просто выведенная сознанием на сетчатку боль. Скользнувшая над головой четверка «Тандерджетов», сбросивших на них серию мелких осколочных бомб, даже не стала производить второй заход – настолько все было ясно и так. С высоты, на той скорости, на которой самолеты ходят над чужой территорией, невозможно разглядеть ни красные кресты на медицинских палатках, ни то, остался ли кто-то жив после атаки на пехоту, но в целом ее результативность оценивается обычно достаточно правильно.
Поднявшись на разъезжающиеся ноги и посмотрев вслед уходящим, вновь набирающим высоту самолетам, Алексей огляделся вокруг. «Все», понял он через секунду. Конец всему. Пленный американец, ради которого они столько всего вытерпели, лежал совсем рядом, едва не касаясь рукой щиколотки военсоветника. Инженер–старший лейтенант вытянулся поперек его ног: значит, пытался прикрыть. Ему разорвало живот, но он был еще жив и даже в сознании. Глядя в пространство прямо перед собой, он одновременно шарил руками вокруг, будто старался что-то найти. Несколькими метрами дальше какой-то из корейцев, плача, баюкал разбитое, вывернутое наизнанку через вспоротую брючину колено. Майор-самоходчик лежал чуть дальше, привалившись спиной к перерубленному на метровой высоте дереву, над ним склонился его младший брат, пытаясь перевязать в клочья иссеченные ноги парой индпакетов. Алексей толкнулся вперед – помочь, но его так сильно качнуло, что он был вынужден сесть.
– Леша...
Сначала он даже не понял, кто его зовет – такое впечатление производил вид тела американца. Выходит, все было зря... Замах на рубль, удар на копейку... Столько всего готовилось неделями; погибли десятки людей, а единственный, минимальный результат их бесполезной смерти теперь тоже – кончен...
– Леша...
Это оказался Петров. Дышать он еще мог, и голос был достаточно звучный, чтобы его услышал не только Алексей, но и подбежавший Леонид. Последний потратил секунду: посмотрел на убитых, на них, живых, коротко сказал про брата: «В ноги» – и тут же вернулся.
– Леша, послушай...
Алексей уже смотрел в сторону, стараясь отключиться от звучавшего. Вдалеке, метрах по крайней мере в четырехстах, показались бегущие фигуры. Надежда на то, что это свои, идущие наконец-то им на помощь, исчезла почти тут же, даже не успев быть осознанной до конца, потому что первые пули проныли высоко над головой – на такой дистанции при автоматической стрельбе здорово кидает вверх даже винтовочный ствол.
– Ни хрена... – сказал он умирающему, ложась и разгребая снег здоровой рукой. Он открыл огонь первым, через секунду к его автомату, плюющемуся редкими, микроскопическими очередями, присоединился еще один, потом несколько винтовок. Залегший рядом с Алексеем молодой кореец, которому явно хотелось чувствовать плечо хотя бы одного товарища, стрелял быстро и азартно, регулярно вскрикивая. Сзади и с другой стороны от него тоже кричали, но уже иначе – мучительно, с поперхиванием и кашлем. Наверняка кому-то угодило в легкие...
Первую атаку они отбили сравнительно легко. В этом не было ничего странного, потому что вражеская пехота наверняка давно ожидала серьезного сопротивления – такого, чтобы было ясно, что пора закапываться в землю и ждать помощи, которая придет, поможет им закрепиться на выигранном километре земли и позволит удержать его от неизбежных контратак. Потом была вторая атака, которую Алексей не запомнил уже совсем – разве что осознал, что она имела место. Разведчик что-то говорил рядом, потом подполз Леонид и сказал, что брат все еще жив, но без сознания, а сержанта Парка убило.
– Тот ефрейтор говорит чего-то, – почти равнодушно передал он Петрову, – А я меньше половины понял. Займись, пока можешь. Бориса не унести, его тронешь – и кровь сразу ручьем... Так что лучше здесь...
Он снова исчез, и появившийся ефрейтор несколько минут о чем-то переговаривался с разведчиком на беглом корейском. Алексей разобрал «гахха-и» и поморщился, стараясь утереть стянутое ветром и усталостью в морщинистую маску закопченное лицо при помощи такого же грязного и неприятного снега, который приходилось искать между насыпанных в беспорядке гильз.
– Слушай боевой приказ, – разведчик попытался повысить голос и напрягся, стараясь приподняться на локтях.
– Да пошел ты... – спокойно ответил он, разглядывая, как вдали перебегают фигуры. Далековато. С его руками не достать, а патронов остались такие крохи, что странно даже, что они еще есть. Отсоединив последний магазин, Алексей проверил: да, патрон в окошке ярко светился желтым. И пистолет пока есть. Так что живем пока.
– Да послушай меня!
– Не буду. – Отвечать ему не хотелось: слишком мало в этом было смысла. Все было кончено.
– Послушай же... Время ведь уходит! Леня не уйдет, потому что... А, все ты понимаешь... Идиоты, кто их сюда взял, двух сразу?... Но не знали же, что так обернется – с тобой просто выбора не было, а мы и близко не должны были подходить к фронту, если бы все сошло нормально.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169