» - восхищенно присвистнул Виктор). Белоснежные салфетки («Их ведь еще стирать и гладить надо было»), кузнецовский фарфор, богемский хрусталь, серебро… И друзья его приоделись, насколько это было возможно в их положении.
- Я что-то пропустил? - спросил он, подходя к столу и беря в руки водочную бутылку с сургучной головкой.
- Еще нет, но обязательно пропустишь, - ответила ему Вика. - А ну, марш одеваться!
Все еще не пришедший в себя Виктор продолжал крутить в руках бутылку («Надо же, хлебное вино нумер…»).
- Где ты нашел? - спросил он, наконец, поднимая взгляд на Макса.
- В этом доме, если поискать, и не такое сыщется, я так понимаю.
- Да! - только и смог выговорить ошеломленный Виктор. - Подожди! - встрепенулся он. - А что все-таки случилось?
- С Новым годом тебя, Федя, - улыбнулся Макс.
- С каким Новым годом? - снова опешил Виктор. Женщины, прежде лишь улыбавшиеся загадочно, веселились уже вовсю.
- С пять тысяч семьсот шестидесятым, - серьезно ответил Макс.
- Ой, вейз мир! Я сейчас! - вскричал Виктор и рванул наверх.
Взлетев по лестнице и ворвавшись в их с Викой спальню, он первым делом достал из шкафа свои памятные боем в «Невском Паласе» костюм, рубашку и галстук и быстро переоделся. Затем достал с верхней полки белую картонную коробку и, держа ее на вытянутых руках, пошел обратно.
- С праздничком! - объявил он, входя. - Макс, вам Деды Морозы положены или как?
- Нам нет, но поскольку у нас тут интернационал…
- Да уж! - хмыкнул Виктор. - Интернационал три с половиной! Ладно, объявляю себя еврейским Дедом Морозом и предъявляю подарок.
Он поставил коробку на стол, и все увидели, что сверху к ней приклеен скотчем листок бумаги, на котором фломастером написано:
«Дорогому товарищу Хрусталеву от благодарных авиастроителей Союза ССР».
Дав присутствующим прочесть надпись, Виктор движением волшебника открыл коробку, и взглядам его друзей предстало весьма впечатляющее зрелище. Впрочем, интересны, как всегда, были детали, оценить которые, к сожалению, мог лишь Макс. Поэтому Виктор взял на себя функцию глашатая, когда Макс начал извлекать дары волхвов («Или, лучше сказать, данайцев? - мимолетно подумал он) на свет божий и передавать Виктории, которая вместе с Ликой встречала каждый новый предмет счастливым смехом.
- Je demande de l'attention, les dames et messieurs! Champenois Dom Perignon! - возвестил он, когда из коробки появилась пузатая бутылка. - Папиросы «Беломор» (две пачки). Обратите внимание, дамы и господа, что это не просто так «Беломор», а «Голубой Беломор» фабрики Урицкого. Шоколад бельгийский (только две плитки, к сожалению), курага тегеранской расфасовки (один пакет), чай цейлонский (одна пачка), сыр камамбер австрийского производства (одна коробочка). Все!
Утес не обманул. В тюках оказалось все, о чем просил Виктор, и даже немного сверх того, что неизвестный ему Утес счел правильным добавить к списку Виктора. И среди всего этого добра Вика нашла вот эту коробку, и сразу сообразив, кому она предназначена, передала ее Виктору. Сохранив посылочку в секрете, Виктор предполагал предъявить ее накануне прорыва. А что касается ее содержимого, то циничный Утес был в своем репертуаре. Виктор понимал, что вкусности подобраны впопыхах, на бегу, но все равно со смыслом.
«Да, - усмехнулся он про себя. - Широка страна моя родная…»
- Ну, за работу! - объявил Виктор, беря в руки бутылку шампанского. - Все ли готовы? Все ли готово? Тогда прошу приготовить бокалы!
- Не торопись, Федя. - Макс встал и, обведя взглядом собравшихся, остановил его на Лике, хотя говорить он продолжал, обращаясь вроде бы к Виктору: - Сегодня еврейский Новый год, поэтому, Федя, я тебя прошу, побудь пять минут евреем, пожалуйста. Я скажу браху - это благословение на пищу, если кто не знает, - и можно будет разливать и пить. Идет?
- Как скажешь! Мы, коммунисты, кем только не были, можем и евреями, если партия прикажет.
- Барух ата адонай … - начал читать Макс молитву.
«Благословен ты Господь… - автоматически перевел Виктор и вспомнил, как много лет назад, в Иерусалиме, они сидели в маленькой кофейне и Макс рассказывал о своем детстве в Праге. Когда это было? Кажется, в тридцать первом. Да, точно, в тридцать первом. А кофейня принадлежала армянину, сын которого, Ашот, был коммунистом. От воспоминаний его оторвал дружный вопль собравшихся: «Разливай!» - и Виктор стремительно переключился на шампанское.
Обед удался. Макс сделал невозможное. На столе были тушенные с сублимированным луком грибы, запеченная в углях утка и, наконец, как апофеоз, стейки из медвежатины.
- По-умному, - благодушно рокотал басом Макс, - медвежатину надо есть с яблочным соусом, но яблок я не нашел. Поэтому решил поэкспериментировать с медом.
- С медом? - Виктор отвлекся от созерцания великолепного куска мяса, лежащего перед ним на тарелке, и, потянувшись к заветной сургучной головке, спросил:
- А где ты мед тут умудрился достать?
- Пчелы, Федя, - наставительно поднял вверх указательный палец Макс, - бывают домашними и дикими. Как по-русски называются эти люди, которые собирают дикий мед?
- Так ты что, бортничал, что ли?
- Как ты сказал?
- Бортник, - старательно проартикулировал Виктор. - Бортничать.
- О да! - согласился Макс. - Я бортничал. Я был бортник. Я собирал дикий мед.
Виктор усмехнулся. Русский язык Макса качался, как маятник. Макс то говорил по-русски совершенно гладко, даже акцент смягчался, то его стопорило, и он начинал, как казалось, переводить с немецкого.
Стейки оказались выше всяческих похвал. Закончив со вторым и опрокинув очередную стопочку («Слеза, ну, чисто, слеза. «Поповка» - она и через сто лет «Поповка»!), Виктор оглядел повеселевших друзей (даже Лика раскраснелась, и ее усталые больные глаза засветились прежней живой зеленью) и сказал:
- А знаете что, ледиз энд джентльмен, давайте-ка сваливать с этой дачки!
- Что ты сказал, любимый? - подняла бровь Вика.
- Что отпуск закончился.
- Побежим сегодня? - по-английски спросила Вика. Она не была удивлена.
- А почему бы и нет? Выпили, закусили… Кураж есть?
- Есть!
- Ну так вперед! А скажи, Макс, мазаль еврейский гоям тоже положен или как?
- Обязательно, - серьезно ответил ему Макс. - Я же вас всех в евреи, властью данной мне императором, уже произвел.
- Да, - сказал вдруг с грустинкой в голосе Виктор. - Жалко мне Саргона нашего. Старик был не без дури в башке, но личность. Ладно, выпьем на посошок, и в дорогу!
МАЛЕНЬКАЯ НОЧНАЯ СЕРЕНАДА
Они расположились на полу за прилавком слабо освещенного (ночь на дворе, темная октябрьская ночь) обширного торгового зала. Молодая высокая женщина быстро работает с крошечным прибором (возможно, это какой-то компьютер), а рядом с ней в вольной позе расположился высокий крепкий мужчина, в обеих руках которого зажаты какие-то то ли большие пистолеты, то ли маленькие автоматы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144
- Я что-то пропустил? - спросил он, подходя к столу и беря в руки водочную бутылку с сургучной головкой.
- Еще нет, но обязательно пропустишь, - ответила ему Вика. - А ну, марш одеваться!
Все еще не пришедший в себя Виктор продолжал крутить в руках бутылку («Надо же, хлебное вино нумер…»).
- Где ты нашел? - спросил он, наконец, поднимая взгляд на Макса.
- В этом доме, если поискать, и не такое сыщется, я так понимаю.
- Да! - только и смог выговорить ошеломленный Виктор. - Подожди! - встрепенулся он. - А что все-таки случилось?
- С Новым годом тебя, Федя, - улыбнулся Макс.
- С каким Новым годом? - снова опешил Виктор. Женщины, прежде лишь улыбавшиеся загадочно, веселились уже вовсю.
- С пять тысяч семьсот шестидесятым, - серьезно ответил Макс.
- Ой, вейз мир! Я сейчас! - вскричал Виктор и рванул наверх.
Взлетев по лестнице и ворвавшись в их с Викой спальню, он первым делом достал из шкафа свои памятные боем в «Невском Паласе» костюм, рубашку и галстук и быстро переоделся. Затем достал с верхней полки белую картонную коробку и, держа ее на вытянутых руках, пошел обратно.
- С праздничком! - объявил он, входя. - Макс, вам Деды Морозы положены или как?
- Нам нет, но поскольку у нас тут интернационал…
- Да уж! - хмыкнул Виктор. - Интернационал три с половиной! Ладно, объявляю себя еврейским Дедом Морозом и предъявляю подарок.
Он поставил коробку на стол, и все увидели, что сверху к ней приклеен скотчем листок бумаги, на котором фломастером написано:
«Дорогому товарищу Хрусталеву от благодарных авиастроителей Союза ССР».
Дав присутствующим прочесть надпись, Виктор движением волшебника открыл коробку, и взглядам его друзей предстало весьма впечатляющее зрелище. Впрочем, интересны, как всегда, были детали, оценить которые, к сожалению, мог лишь Макс. Поэтому Виктор взял на себя функцию глашатая, когда Макс начал извлекать дары волхвов («Или, лучше сказать, данайцев? - мимолетно подумал он) на свет божий и передавать Виктории, которая вместе с Ликой встречала каждый новый предмет счастливым смехом.
- Je demande de l'attention, les dames et messieurs! Champenois Dom Perignon! - возвестил он, когда из коробки появилась пузатая бутылка. - Папиросы «Беломор» (две пачки). Обратите внимание, дамы и господа, что это не просто так «Беломор», а «Голубой Беломор» фабрики Урицкого. Шоколад бельгийский (только две плитки, к сожалению), курага тегеранской расфасовки (один пакет), чай цейлонский (одна пачка), сыр камамбер австрийского производства (одна коробочка). Все!
Утес не обманул. В тюках оказалось все, о чем просил Виктор, и даже немного сверх того, что неизвестный ему Утес счел правильным добавить к списку Виктора. И среди всего этого добра Вика нашла вот эту коробку, и сразу сообразив, кому она предназначена, передала ее Виктору. Сохранив посылочку в секрете, Виктор предполагал предъявить ее накануне прорыва. А что касается ее содержимого, то циничный Утес был в своем репертуаре. Виктор понимал, что вкусности подобраны впопыхах, на бегу, но все равно со смыслом.
«Да, - усмехнулся он про себя. - Широка страна моя родная…»
- Ну, за работу! - объявил Виктор, беря в руки бутылку шампанского. - Все ли готовы? Все ли готово? Тогда прошу приготовить бокалы!
- Не торопись, Федя. - Макс встал и, обведя взглядом собравшихся, остановил его на Лике, хотя говорить он продолжал, обращаясь вроде бы к Виктору: - Сегодня еврейский Новый год, поэтому, Федя, я тебя прошу, побудь пять минут евреем, пожалуйста. Я скажу браху - это благословение на пищу, если кто не знает, - и можно будет разливать и пить. Идет?
- Как скажешь! Мы, коммунисты, кем только не были, можем и евреями, если партия прикажет.
- Барух ата адонай … - начал читать Макс молитву.
«Благословен ты Господь… - автоматически перевел Виктор и вспомнил, как много лет назад, в Иерусалиме, они сидели в маленькой кофейне и Макс рассказывал о своем детстве в Праге. Когда это было? Кажется, в тридцать первом. Да, точно, в тридцать первом. А кофейня принадлежала армянину, сын которого, Ашот, был коммунистом. От воспоминаний его оторвал дружный вопль собравшихся: «Разливай!» - и Виктор стремительно переключился на шампанское.
Обед удался. Макс сделал невозможное. На столе были тушенные с сублимированным луком грибы, запеченная в углях утка и, наконец, как апофеоз, стейки из медвежатины.
- По-умному, - благодушно рокотал басом Макс, - медвежатину надо есть с яблочным соусом, но яблок я не нашел. Поэтому решил поэкспериментировать с медом.
- С медом? - Виктор отвлекся от созерцания великолепного куска мяса, лежащего перед ним на тарелке, и, потянувшись к заветной сургучной головке, спросил:
- А где ты мед тут умудрился достать?
- Пчелы, Федя, - наставительно поднял вверх указательный палец Макс, - бывают домашними и дикими. Как по-русски называются эти люди, которые собирают дикий мед?
- Так ты что, бортничал, что ли?
- Как ты сказал?
- Бортник, - старательно проартикулировал Виктор. - Бортничать.
- О да! - согласился Макс. - Я бортничал. Я был бортник. Я собирал дикий мед.
Виктор усмехнулся. Русский язык Макса качался, как маятник. Макс то говорил по-русски совершенно гладко, даже акцент смягчался, то его стопорило, и он начинал, как казалось, переводить с немецкого.
Стейки оказались выше всяческих похвал. Закончив со вторым и опрокинув очередную стопочку («Слеза, ну, чисто, слеза. «Поповка» - она и через сто лет «Поповка»!), Виктор оглядел повеселевших друзей (даже Лика раскраснелась, и ее усталые больные глаза засветились прежней живой зеленью) и сказал:
- А знаете что, ледиз энд джентльмен, давайте-ка сваливать с этой дачки!
- Что ты сказал, любимый? - подняла бровь Вика.
- Что отпуск закончился.
- Побежим сегодня? - по-английски спросила Вика. Она не была удивлена.
- А почему бы и нет? Выпили, закусили… Кураж есть?
- Есть!
- Ну так вперед! А скажи, Макс, мазаль еврейский гоям тоже положен или как?
- Обязательно, - серьезно ответил ему Макс. - Я же вас всех в евреи, властью данной мне императором, уже произвел.
- Да, - сказал вдруг с грустинкой в голосе Виктор. - Жалко мне Саргона нашего. Старик был не без дури в башке, но личность. Ладно, выпьем на посошок, и в дорогу!
МАЛЕНЬКАЯ НОЧНАЯ СЕРЕНАДА
Они расположились на полу за прилавком слабо освещенного (ночь на дворе, темная октябрьская ночь) обширного торгового зала. Молодая высокая женщина быстро работает с крошечным прибором (возможно, это какой-то компьютер), а рядом с ней в вольной позе расположился высокий крепкий мужчина, в обеих руках которого зажаты какие-то то ли большие пистолеты, то ли маленькие автоматы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144