Вся моя жизнь была обещанием этого. Просто мне надо было подождать.
Я ждал в Иструмской средней школе - я вышел из семьи рабочего нефтеочистительного завода, - где считался отличным защитником в футбольной команде. И в Луизианском университете, когда жил на стипендию (в конце тридцатых годов можно было существовать на тридцатку в месяц) и был тоже известен как хороший защитник. В 1940 - 1941 годах, когда я был пехотным лейтенантом в Беннинге, в одной из комиссий резерва. И 7 декабря 1941 года, но уже чувствовал, что что-то вот-вот должно случиться. Через неделю меня сделали первым лейтенантом, а еще через месяц капитаном. В этом чине я и оставался до июня 1944 года.
В тот день, вооруженный до зубов, я стоял на носу десантного судна. Кругом, насколько хватал глаз, маячили круглые темные каски, а впереди длинные серые холмы воды и почти прямая линия белого прибоя на коричневом песке. А еще дальше в неподвижности застыли по пояс в воде какие-то черные предметы; над ними то и дело всплескивались оранжевые огоньки и кудрявились облачка черного дыма - огневые позиции противника. Стальная палуба под ногами ходила ходуном, к горлу подпирала тошнота, на губах ощущалась соль, а в воздухе непрерывно рвались снаряды. Я укрылся за стальным листом сходней, а когда услышал, как под килем судна заскрипел песок, и почувствовал, что нас сначала подняло над водой, а потом вдавило, когда увидел за опустившимися сходнями кусок коричневого берега, белую пену и серое небо, я, скользя и чертыхаясь, выбежал на берег и стрелял из автомата, всем сердцем ощущая, что ждал не напрасно, что что-то в моей жизни свершилось. Еще никогда я не ощущал в себе такой уверенности, такой реальности.
Через два дня меня произвели в майоры, представили сразу к двум наградам, а когда мы пришли на Рейн, я уже командовал батальоном в чине подполковника, и все это в двадцать семь лет. После Ремагена я получил второй крест, но осколком 88-миллиметрового снаряда мне раздробило ногу.
И все кончилось. То, чего я ждал, свершилось и ушло, как птица из рук. У меня ничего не осталось.
Из-за ноги я больше не мог оставаться в строевых частях. Еще три года я был на штабной работе и уже в чине полковника вернулся в Луизиану, где оказалось, что после Рэя Хафта у меня больше всех орденов и наград. Некоторое время я возглавлял отдел безопасности одной пароходной компании, но вся моя работа состояла лишь из сидения за письменным столом. Потом подвернулась должность начальника полиции, и я схватился за нее в надежде, что мне удастся хоть немного двигаться, но в действительности и из этого ничего не получилось. Я снова принялся ждать, на этот раз с ощущением того, что все уже позади, что ничего нового никогда не случится. Началась война в Корее, я подал заявление, но мне отказали: у меня было слишком большое звание и больная нога, хотя старая рана меня вовсе не беспокоила.
А затем я повез Аду Даллас на церемонию принятия ее мужем присяги, и ожидание мое кончилось.
В тот день:
- Спасибо, полковник. - Хлопнув дверцей машины, она нагнулась ко мне - я сидел за рулем - и ослепительно улыбнулась, а толпа вокруг нас продолжала скандировать ее имя. - Поездка была чудесной. Большое вам спасибо.
- И вправду чудесной, полковник, - подтвердил губернатор Томми Даллас.
- Благодарю вас, губернатор. Большое спасибо, миссис Даллас, - отозвался я.
Они поднимались по белым ступеням к двойным бронзовым дверям Капитолия, а я смотрел ей вслед и знал, что в моей жизни наступила перемена.
Я словно весь собрался, сосредоточился, как будто меня бросили в дуло орудия и направили на цель. Впервые за бог знает сколько лет ко мне пришло желание, и вместе с этим желанием я снова ожил.
Мне была нужна Ада Даллас.
И она не просто была мне нужна, хотя я очень хотел ее. Она была женой губернатора. Она была наверху. Поэтому мне предстояло совершить нечто большее и, быть может, отчаянное, чтобы овладеть ею. Я не знал, что именно. Но сидя за рулем и видя ее затянутую в белый шелк фигуру, я знал, что мне предстоит борьба, мне предстоит еще отыскать то, что я должен совершить. Я мечтал действовать, теперь меня ждали действия. Кампания будет нелегкой, затяжной, но меня это только радовало.
Конечно, предстоящую мне атаку нельзя было и сравнить со взятием моста через Рейн. Но это было первое начинание, которое мне хотелось осуществить за последние десять лет. Теперь, когда я обрел цель и знал, что буду действовать, чего бы это ни стоило, мне сразу стало легко, я ощущал себя полным сил и готовым к сражению. Я чувствовал себя так, словно внезапно пробудился после долгой летаргии.
Силы, таившиеся во мне, мгновенно вырвались наружу, свершив то, чему суждено было свершиться. И самому дьяволу не удалось бы этому помешать.
* * *
Мои сотрудники, а за ними и все полицейские сразу заметили происшедшую со мной перемену.
На следующее утро, например, я вызвал мою секретаршу.
- Мардж, принесите мне, пожалуйста, списки уличных происшествий.
Она вышла из кабинета, а затем вернулась бледная, с пустыми руками.
- Полковник, я... - Я видел, как она судорожно глотает, стараясь справиться с волнением. - Я не могу их найти. Наверное, куда-то засунула. Извините меня, прошу вас. - Ее голос звенел, и я почувствовал, что она вот-вот заплачет.
- Бог с ними, - как можно беззаботнее сказал я. - Не беспокойтесь. В отделе патрульной службы есть еще один экземпляр. Я сам возьму у них. Нет никакой проблемы.
Я похлопал ее по плечу и увидел удивленный взгляд, словно она не могла поверить услышанному.
- Спасибо, полковник, большое вам спасибо, - с тем же удивленным видом выдохнула она и, спотыкаясь, бросилась к дверям.
Я покраснел. Неужели меня считают таким негодяем, что не верят даже в самое пустяковое снисхождение с моей стороны? Наверно, да. Я кое-что припомнил и решил, что я действительно крупнокалиберный мерзавец.
Я выгнал двух секретарш за гораздо меньшую провинность, чем проступок, совершенный Мардж, придирался к своим сотрудникам до тех пор, пока они не начинали харкать кровью, а жизнь полицейских превратил в сущий ад проверками, тревогами, штрафами, дополнительными нарядами, выговорами и прочими подлостями.
Я вовсе не был подлым от природы. Просто мне нечем было заняться. Теперь все будет по-другому. Теперь у меня есть что делать. У меня есть Ада Даллас.
В ту первую неделю я обнаружил, что почти могу по ней ставить часы. Дневное заседание законодательного собрания начиналось в десять, поэтому каждое утро она выходила из дома в девять сорок пять, тратя на дорогу ровно десять минут. Она ехала одна, в собственной машине, которую ставила чаще перед зданием, чем в подземный гараж, и шла по заросшей зеленью аллее парка. В первый день я увидел ее, случайно оказавшись возле окна, на следующий день я специально подошел к окну, а на третий - переставил свой письменный стол так, что мне оставалось лишь повернуть голову, чтобы ее увидеть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104
Я ждал в Иструмской средней школе - я вышел из семьи рабочего нефтеочистительного завода, - где считался отличным защитником в футбольной команде. И в Луизианском университете, когда жил на стипендию (в конце тридцатых годов можно было существовать на тридцатку в месяц) и был тоже известен как хороший защитник. В 1940 - 1941 годах, когда я был пехотным лейтенантом в Беннинге, в одной из комиссий резерва. И 7 декабря 1941 года, но уже чувствовал, что что-то вот-вот должно случиться. Через неделю меня сделали первым лейтенантом, а еще через месяц капитаном. В этом чине я и оставался до июня 1944 года.
В тот день, вооруженный до зубов, я стоял на носу десантного судна. Кругом, насколько хватал глаз, маячили круглые темные каски, а впереди длинные серые холмы воды и почти прямая линия белого прибоя на коричневом песке. А еще дальше в неподвижности застыли по пояс в воде какие-то черные предметы; над ними то и дело всплескивались оранжевые огоньки и кудрявились облачка черного дыма - огневые позиции противника. Стальная палуба под ногами ходила ходуном, к горлу подпирала тошнота, на губах ощущалась соль, а в воздухе непрерывно рвались снаряды. Я укрылся за стальным листом сходней, а когда услышал, как под килем судна заскрипел песок, и почувствовал, что нас сначала подняло над водой, а потом вдавило, когда увидел за опустившимися сходнями кусок коричневого берега, белую пену и серое небо, я, скользя и чертыхаясь, выбежал на берег и стрелял из автомата, всем сердцем ощущая, что ждал не напрасно, что что-то в моей жизни свершилось. Еще никогда я не ощущал в себе такой уверенности, такой реальности.
Через два дня меня произвели в майоры, представили сразу к двум наградам, а когда мы пришли на Рейн, я уже командовал батальоном в чине подполковника, и все это в двадцать семь лет. После Ремагена я получил второй крест, но осколком 88-миллиметрового снаряда мне раздробило ногу.
И все кончилось. То, чего я ждал, свершилось и ушло, как птица из рук. У меня ничего не осталось.
Из-за ноги я больше не мог оставаться в строевых частях. Еще три года я был на штабной работе и уже в чине полковника вернулся в Луизиану, где оказалось, что после Рэя Хафта у меня больше всех орденов и наград. Некоторое время я возглавлял отдел безопасности одной пароходной компании, но вся моя работа состояла лишь из сидения за письменным столом. Потом подвернулась должность начальника полиции, и я схватился за нее в надежде, что мне удастся хоть немного двигаться, но в действительности и из этого ничего не получилось. Я снова принялся ждать, на этот раз с ощущением того, что все уже позади, что ничего нового никогда не случится. Началась война в Корее, я подал заявление, но мне отказали: у меня было слишком большое звание и больная нога, хотя старая рана меня вовсе не беспокоила.
А затем я повез Аду Даллас на церемонию принятия ее мужем присяги, и ожидание мое кончилось.
В тот день:
- Спасибо, полковник. - Хлопнув дверцей машины, она нагнулась ко мне - я сидел за рулем - и ослепительно улыбнулась, а толпа вокруг нас продолжала скандировать ее имя. - Поездка была чудесной. Большое вам спасибо.
- И вправду чудесной, полковник, - подтвердил губернатор Томми Даллас.
- Благодарю вас, губернатор. Большое спасибо, миссис Даллас, - отозвался я.
Они поднимались по белым ступеням к двойным бронзовым дверям Капитолия, а я смотрел ей вслед и знал, что в моей жизни наступила перемена.
Я словно весь собрался, сосредоточился, как будто меня бросили в дуло орудия и направили на цель. Впервые за бог знает сколько лет ко мне пришло желание, и вместе с этим желанием я снова ожил.
Мне была нужна Ада Даллас.
И она не просто была мне нужна, хотя я очень хотел ее. Она была женой губернатора. Она была наверху. Поэтому мне предстояло совершить нечто большее и, быть может, отчаянное, чтобы овладеть ею. Я не знал, что именно. Но сидя за рулем и видя ее затянутую в белый шелк фигуру, я знал, что мне предстоит борьба, мне предстоит еще отыскать то, что я должен совершить. Я мечтал действовать, теперь меня ждали действия. Кампания будет нелегкой, затяжной, но меня это только радовало.
Конечно, предстоящую мне атаку нельзя было и сравнить со взятием моста через Рейн. Но это было первое начинание, которое мне хотелось осуществить за последние десять лет. Теперь, когда я обрел цель и знал, что буду действовать, чего бы это ни стоило, мне сразу стало легко, я ощущал себя полным сил и готовым к сражению. Я чувствовал себя так, словно внезапно пробудился после долгой летаргии.
Силы, таившиеся во мне, мгновенно вырвались наружу, свершив то, чему суждено было свершиться. И самому дьяволу не удалось бы этому помешать.
* * *
Мои сотрудники, а за ними и все полицейские сразу заметили происшедшую со мной перемену.
На следующее утро, например, я вызвал мою секретаршу.
- Мардж, принесите мне, пожалуйста, списки уличных происшествий.
Она вышла из кабинета, а затем вернулась бледная, с пустыми руками.
- Полковник, я... - Я видел, как она судорожно глотает, стараясь справиться с волнением. - Я не могу их найти. Наверное, куда-то засунула. Извините меня, прошу вас. - Ее голос звенел, и я почувствовал, что она вот-вот заплачет.
- Бог с ними, - как можно беззаботнее сказал я. - Не беспокойтесь. В отделе патрульной службы есть еще один экземпляр. Я сам возьму у них. Нет никакой проблемы.
Я похлопал ее по плечу и увидел удивленный взгляд, словно она не могла поверить услышанному.
- Спасибо, полковник, большое вам спасибо, - с тем же удивленным видом выдохнула она и, спотыкаясь, бросилась к дверям.
Я покраснел. Неужели меня считают таким негодяем, что не верят даже в самое пустяковое снисхождение с моей стороны? Наверно, да. Я кое-что припомнил и решил, что я действительно крупнокалиберный мерзавец.
Я выгнал двух секретарш за гораздо меньшую провинность, чем проступок, совершенный Мардж, придирался к своим сотрудникам до тех пор, пока они не начинали харкать кровью, а жизнь полицейских превратил в сущий ад проверками, тревогами, штрафами, дополнительными нарядами, выговорами и прочими подлостями.
Я вовсе не был подлым от природы. Просто мне нечем было заняться. Теперь все будет по-другому. Теперь у меня есть что делать. У меня есть Ада Даллас.
В ту первую неделю я обнаружил, что почти могу по ней ставить часы. Дневное заседание законодательного собрания начиналось в десять, поэтому каждое утро она выходила из дома в девять сорок пять, тратя на дорогу ровно десять минут. Она ехала одна, в собственной машине, которую ставила чаще перед зданием, чем в подземный гараж, и шла по заросшей зеленью аллее парка. В первый день я увидел ее, случайно оказавшись возле окна, на следующий день я специально подошел к окну, а на третий - переставил свой письменный стол так, что мне оставалось лишь повернуть голову, чтобы ее увидеть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104