- В лесу.
- Когда? - спросил опять чужой голос.
Она перестала улыбаться и, взяв меня за руку, ответила:
- Через час.
Удар в челюсть. Ноги у меня стали ватными.
Она прижалась ко мне, прильнула к моим губам, уже не отталкивая мои руки, и я понял, что ради нее готов совершить десяток убийств.
- После, - прошептала она мне на ухо. - После.
Она отодвинулась и с минуту молчала, давая мне возможность перевести дыхание. Затем она сказала, тщательно подбирая слова:
- А теперь слушай. Обычно я встречаюсь с ней на шоссе у рекламного щита в трех или четырех милях отсюда. Она влезает в машину, я отдаю ей деньги и везу ее мили две к ее машине. Она уезжает, и мы не видимся до следующего раза. Сегодня я должна встретиться с ней в четыре часа. Осталось пятьдесят минут. - Она замолчала. - Что... - Она снова остановилась. - Что ты предлагаешь?
Я приказал себе думать, но не мог собраться с мыслями.
- Я... Я не знаю.
Она глубоко вздохнула.
- Что ты скажешь насчет такого плана: ты спрячешься на заднем сиденье, а когда она сядет и я поеду, ты... ты что-нибудь сделаешь.
Колесики завертелись.
- Я ничего не смогу сделать. Слишком опасно. - Небо над мостом было ослепительно синим, облака белыми и пушистыми. Я сидел в машине, замышляя убийство. - Я арестую ее, и мы отвезем ее куда-нибудь...
- Туда, где мы были сейчас.
- Пусть так. Мы отвезем ее туда.
Нам обоим трудно было досказать остальное.
- Отлично, милый, - нашлась она. - Я так и знала, что ты что-нибудь придумаешь.
В машине повисла тишина. Снаружи доносились рокот моторов, шуршанье шин. Чирикала поблизости какая-то птица, на этот раз не сойка. По зеленому полю шел человек.
- А как... Каким образом ты... Как ты это сделаешь?
- Может, мне выстрелить в нее, когда она будет брать у тебя деньги?
- Нет, это надо делать бесшумно. - Секунду она молчала. - Своим пистолетом тебе, наверное, нельзя пользоваться?
- Нельзя. Легко определить, из какого пистолета выпущена пуля. И шум от выстрела.
- А нож?
- Нож годится. Но у меня другая мысль.
Какая?
- Я просто сверну ей шею.
Я слышал, как она ахнула. Впервые она проявила свои истинные чувства. И мне сразу стало легче. Да, замышлять убийство куда легче, чем его совершить.
- Если ее найдут, не станут ли искать человека, знакомого с приемами дзюдо или с чем-то вроде этого? - спросила она.
- Может, и станут.
Мы опять замолчали.
- У меня нет ножа, - сказал я.
- У меня есть.
Она открыла свою сумку и достала небольшой нож с черной рукояткой. Я увидел на нем желтый бойскаутский знак.
- Где ты его взяла?
- Несколько месяцев назад в Капитолии побывал отряд бойскаутов. Когда они ушли, я нашла этот нож и сохранила его, сама не знаю для чего.
Я ничего не сказал. Она продолжала:
- Наверное, понимала для чего.
- Нужно что-то придумать и насчет ее машины, - сказал я. Мне явно стало лучше. Теперь это уже была обычная полицейская задача, решить которую мне предстояло, исходя из чуть других условий. - Ты знаешь, где она ее оставляет?
- Прямо на обочине. Возьмем ключи и отвезем ее куда-нибудь.
- Откуда эта женщина?
- Из Алабамы, - не сразу ответила она.
- Придется, когда стемнеет, отвезти ее машину в Алабаму. Ты будешь ехать за мной, я потом пересяду к тебе.
- Хорошо. - Она помолчала минуту. - Ты можешь снять форму?
- У меня всегда с собой спортивные брюки и рубашка.
- Тогда лучше переодеться.
Правильно. И как это мне не пришло в голову? Я понял, что все еще не хочу об этом думать. Когда ты в форме, все по-другому. Ты почти солдат или почти полицейский. А без формы ты - это ты.
Я взял с заднего сиденья рубашку и брюки, зашел за машину и переоделся.
Мы выкурили по сигарете, и Ада сказала:
- Пора.
Я включил зажигание.
* * *
За целых полмили я увидел на обочине шоссе худощавую женщину в коричневом платье и коричневой шляпе. Я узнал ее в ту же секунду и сообразил, что ее мне предстоит убить.
Ада ехала медленно. Коричневая фигура приближалась, я мог различить лицо под шляпой. Оно было не старым, но и не молодым. Оно было никаким, и только ожидание застыло на нем. Лицо хищника. Нет. Паука. Только на этот раз, красотка, ты и не ведаешь, что тебя ждет. Нет, не ведаешь.
Мы были совсем близко, и я видел, что это злое лицо. Как сказала Ада, этой женщине не место на земле. Убив ведьму, я сделал бы миру одолжение. Старую ведьму-паука.
Тщетно я пытался вызвать в себе ненависть. Я смотрел на нее - она ходила взад и вперед на своих высоких каблуках, - на ее уродливое, застывшее в ожидании лицо, жадно обращенное к потоку машин на шоссе, вглядывающееся и не ведающее, что это мы, потому что она не могла знать моей машины, и думал: "Через полчаса ты будешь мертвой. Сейчас ты жива, но скоро умрешь. В течение секунды ты перейдешь из мира живых в мир мертвых и никогда не вернешься обратно. Никогда".
Я смотрел на нее, и на мгновенье мне почудилось, что это я сам стою на дороге в ожидании смерти.
Если бы я был в форме!
Я дрожал, как дрожишь, когда не знаешь, от холода или от страха. Но день-то был теплым. Я дотронулся до ножа, достал из кобуры свой пистолет и укрылся за спинку переднего сиденья. Пистолет ледяным холодом обжигал мне руку. Машина остановилась, открылась дверца, и сквозь щель у сиденья я увидел две костлявые, обтянутые шелком чулок ноги. Я поднялся, держа в одной руке пистолет, а в другой полицейский знак, и сказал:
- Сидеть тихо!
Женщина крякнула, как утка, и ее злое уродливое лицо налилось темной, как свекла, краской.
- Ты пожалеешь! - крикнула она Аде. - Подожди, ты еще пожалеешь, черт бы тебя побрал!
Она даже не обернулась ко мне, увидев пистолет и знак. Не сводя с Ады безумного взгляда, она не переставала повторять, словно утратив разум:
- Ты пожалеешь, пожалеешь.
Ада не спеша ехала по шоссе. Солнце озаряло своими лучами зеленые плантации хлопка на коричневых полях. Мы миновали приземистый белый дом, одна сторона которого была освещена солнцем, а другая оставалась в тени. Во дворе стояли мужчина и женщина и чему-то смеялись. Наша пассажирка продолжала хныкать.
- Молчать! - приказал я, ткнув пистолетом в жилистую шею.
Она смотрела теперь только перед собой, бормоча все те же слова. Я взглянул на ее жилистую шею, куда мне предстояло нанести удар, потом перевел взгляд на зеркало заднего обзора и увидел длинные черные фермы моста, сходящиеся вместе по мере того, как мы удалялись.
И снова мы очутились на той же дороге, колеи которой уходили в лес.
Я следил за лицом, которое было так близко от моего пистолета, и видел, что выражение этого лица менялось. Сначала на нем было написано удивление, потом появился испуг, означавший, что она начала о чем-то догадываться.
- Не хочу сюда. Не хочу. Куда вы меня везете?
Затем она стала кричать, и лицо ее снова изменилось - она поняла, что ее ждет.
Я ткнул ее пистолетом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104
- Когда? - спросил опять чужой голос.
Она перестала улыбаться и, взяв меня за руку, ответила:
- Через час.
Удар в челюсть. Ноги у меня стали ватными.
Она прижалась ко мне, прильнула к моим губам, уже не отталкивая мои руки, и я понял, что ради нее готов совершить десяток убийств.
- После, - прошептала она мне на ухо. - После.
Она отодвинулась и с минуту молчала, давая мне возможность перевести дыхание. Затем она сказала, тщательно подбирая слова:
- А теперь слушай. Обычно я встречаюсь с ней на шоссе у рекламного щита в трех или четырех милях отсюда. Она влезает в машину, я отдаю ей деньги и везу ее мили две к ее машине. Она уезжает, и мы не видимся до следующего раза. Сегодня я должна встретиться с ней в четыре часа. Осталось пятьдесят минут. - Она замолчала. - Что... - Она снова остановилась. - Что ты предлагаешь?
Я приказал себе думать, но не мог собраться с мыслями.
- Я... Я не знаю.
Она глубоко вздохнула.
- Что ты скажешь насчет такого плана: ты спрячешься на заднем сиденье, а когда она сядет и я поеду, ты... ты что-нибудь сделаешь.
Колесики завертелись.
- Я ничего не смогу сделать. Слишком опасно. - Небо над мостом было ослепительно синим, облака белыми и пушистыми. Я сидел в машине, замышляя убийство. - Я арестую ее, и мы отвезем ее куда-нибудь...
- Туда, где мы были сейчас.
- Пусть так. Мы отвезем ее туда.
Нам обоим трудно было досказать остальное.
- Отлично, милый, - нашлась она. - Я так и знала, что ты что-нибудь придумаешь.
В машине повисла тишина. Снаружи доносились рокот моторов, шуршанье шин. Чирикала поблизости какая-то птица, на этот раз не сойка. По зеленому полю шел человек.
- А как... Каким образом ты... Как ты это сделаешь?
- Может, мне выстрелить в нее, когда она будет брать у тебя деньги?
- Нет, это надо делать бесшумно. - Секунду она молчала. - Своим пистолетом тебе, наверное, нельзя пользоваться?
- Нельзя. Легко определить, из какого пистолета выпущена пуля. И шум от выстрела.
- А нож?
- Нож годится. Но у меня другая мысль.
Какая?
- Я просто сверну ей шею.
Я слышал, как она ахнула. Впервые она проявила свои истинные чувства. И мне сразу стало легче. Да, замышлять убийство куда легче, чем его совершить.
- Если ее найдут, не станут ли искать человека, знакомого с приемами дзюдо или с чем-то вроде этого? - спросила она.
- Может, и станут.
Мы опять замолчали.
- У меня нет ножа, - сказал я.
- У меня есть.
Она открыла свою сумку и достала небольшой нож с черной рукояткой. Я увидел на нем желтый бойскаутский знак.
- Где ты его взяла?
- Несколько месяцев назад в Капитолии побывал отряд бойскаутов. Когда они ушли, я нашла этот нож и сохранила его, сама не знаю для чего.
Я ничего не сказал. Она продолжала:
- Наверное, понимала для чего.
- Нужно что-то придумать и насчет ее машины, - сказал я. Мне явно стало лучше. Теперь это уже была обычная полицейская задача, решить которую мне предстояло, исходя из чуть других условий. - Ты знаешь, где она ее оставляет?
- Прямо на обочине. Возьмем ключи и отвезем ее куда-нибудь.
- Откуда эта женщина?
- Из Алабамы, - не сразу ответила она.
- Придется, когда стемнеет, отвезти ее машину в Алабаму. Ты будешь ехать за мной, я потом пересяду к тебе.
- Хорошо. - Она помолчала минуту. - Ты можешь снять форму?
- У меня всегда с собой спортивные брюки и рубашка.
- Тогда лучше переодеться.
Правильно. И как это мне не пришло в голову? Я понял, что все еще не хочу об этом думать. Когда ты в форме, все по-другому. Ты почти солдат или почти полицейский. А без формы ты - это ты.
Я взял с заднего сиденья рубашку и брюки, зашел за машину и переоделся.
Мы выкурили по сигарете, и Ада сказала:
- Пора.
Я включил зажигание.
* * *
За целых полмили я увидел на обочине шоссе худощавую женщину в коричневом платье и коричневой шляпе. Я узнал ее в ту же секунду и сообразил, что ее мне предстоит убить.
Ада ехала медленно. Коричневая фигура приближалась, я мог различить лицо под шляпой. Оно было не старым, но и не молодым. Оно было никаким, и только ожидание застыло на нем. Лицо хищника. Нет. Паука. Только на этот раз, красотка, ты и не ведаешь, что тебя ждет. Нет, не ведаешь.
Мы были совсем близко, и я видел, что это злое лицо. Как сказала Ада, этой женщине не место на земле. Убив ведьму, я сделал бы миру одолжение. Старую ведьму-паука.
Тщетно я пытался вызвать в себе ненависть. Я смотрел на нее - она ходила взад и вперед на своих высоких каблуках, - на ее уродливое, застывшее в ожидании лицо, жадно обращенное к потоку машин на шоссе, вглядывающееся и не ведающее, что это мы, потому что она не могла знать моей машины, и думал: "Через полчаса ты будешь мертвой. Сейчас ты жива, но скоро умрешь. В течение секунды ты перейдешь из мира живых в мир мертвых и никогда не вернешься обратно. Никогда".
Я смотрел на нее, и на мгновенье мне почудилось, что это я сам стою на дороге в ожидании смерти.
Если бы я был в форме!
Я дрожал, как дрожишь, когда не знаешь, от холода или от страха. Но день-то был теплым. Я дотронулся до ножа, достал из кобуры свой пистолет и укрылся за спинку переднего сиденья. Пистолет ледяным холодом обжигал мне руку. Машина остановилась, открылась дверца, и сквозь щель у сиденья я увидел две костлявые, обтянутые шелком чулок ноги. Я поднялся, держа в одной руке пистолет, а в другой полицейский знак, и сказал:
- Сидеть тихо!
Женщина крякнула, как утка, и ее злое уродливое лицо налилось темной, как свекла, краской.
- Ты пожалеешь! - крикнула она Аде. - Подожди, ты еще пожалеешь, черт бы тебя побрал!
Она даже не обернулась ко мне, увидев пистолет и знак. Не сводя с Ады безумного взгляда, она не переставала повторять, словно утратив разум:
- Ты пожалеешь, пожалеешь.
Ада не спеша ехала по шоссе. Солнце озаряло своими лучами зеленые плантации хлопка на коричневых полях. Мы миновали приземистый белый дом, одна сторона которого была освещена солнцем, а другая оставалась в тени. Во дворе стояли мужчина и женщина и чему-то смеялись. Наша пассажирка продолжала хныкать.
- Молчать! - приказал я, ткнув пистолетом в жилистую шею.
Она смотрела теперь только перед собой, бормоча все те же слова. Я взглянул на ее жилистую шею, куда мне предстояло нанести удар, потом перевел взгляд на зеркало заднего обзора и увидел длинные черные фермы моста, сходящиеся вместе по мере того, как мы удалялись.
И снова мы очутились на той же дороге, колеи которой уходили в лес.
Я следил за лицом, которое было так близко от моего пистолета, и видел, что выражение этого лица менялось. Сначала на нем было написано удивление, потом появился испуг, означавший, что она начала о чем-то догадываться.
- Не хочу сюда. Не хочу. Куда вы меня везете?
Затем она стала кричать, и лицо ее снова изменилось - она поняла, что ее ждет.
Я ткнул ее пистолетом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104