Сухов первым направился к избе по высокой траве, которая
заволновалась, стала хватать человека за зеркально блестящие сапоги, в
которые превратилась нижняя часть существа-скафандра, но бессильно опала,
вырываемая с корнями. Такэда шагнул на поляну, с любопытством понаблюдал
за действиями травы, такой мягкой и нежной на вид, хотел высказать Сухову
свои соображения, и в это время с неба послышался шипящий свист.
Какая-то тень мелькнула над избой, метнулась вниз, к людям.
Никита разглядел раскаленную докрасна ступу, а в ней уже знакомую
фигуру в меховой дохе, с филином на плече и с посохом в руке.
- Праселк? - омрачился Толя.
Но это оказался не колдун Праселк, встретивший их на тропе.
Ступа с глухим стоном ударилась о землю, окуталась дымом и почти
сразу же остыла. На замерших людей смотрела суровая седая старуха с
мохнатыми бровями и хищным крючковатым носом.
Она так здорово походила на Праселка, что тот вполне мог быть ей если
и не братом, то родственником уж точно.
- Фу! - сказала старуха хриплым мужским голосом. - Никак витязским
духом запахло.
- А в книгах баба Яга говорит "русским" духом, - негромко ввернул
Такэда, поклонился. - Добрый день, бабушка Ягойой.
Никита сделал то же самое. У него вдруг сильно задергало плечо, до
боли, сердце дало сбой и вдобавок ко всему в голове зазвенело, как от
удара по уху. Показалось, будто у хозяйки ступы три головы.
Правда, наваждение тут же прошло, но было ясно, что старуха опыталась
его прощупать в пси-диапазоне! И ей это почти удалось, несмотря на
своевременную защиту диморфанта!
На коричнево-сером морщинистом лице Ягойой отразилось разочарование,
разбавленное каплей уважения.
- Вижу, гости вы непростые. Что ж, заходите в избу, покалякаем.
Ступа со старухой метнулась в дверь, сшибла заросшего сторожа и
исчезла.
- Не верю я, что Она нам поможет, - ровным голосом проговорил Такэда.
- Кстати, заметил? - она горбатая.
Никита молча подтолкнул его ко входу.
Они сидели за огромным деревянным столом и глядели, как старуха
Ягойой колдовала у гигантской русской печи, доставая оттуда
разнокалиберную снедь. Домовой с заросшим лицом, которого старуха называла
Жива, относясь к нему безлично, как к предмету обихода, постанывая, носил
блюда и расставлял по столу.
Перед тем, как сесть трапезничать, гости умылись над лоханью, сливая
на руки друг другу из красивого ковша с ручкой в форме Медвежьей лапы, и
вытерлись полотенцем, которое хозяйка назвала "убрус". Глянув на их модные
костюмы, она проворчала:
- Переоделись бы в домашнее, а то за версту чужаками несет.
"Домашнего" ничего, однако, не дала, хотя в углу громадной
горницы-комнаты, сочетавшей приметы прихожей и гостиной, несмотря на
имевшиеся в избе сени, стоял такой же великанский разверстый сундук с
одеждой.
Горница казалась такой огромной, что в ней можно было играть в
хоккей. Кроме сундука, стола и печи, занимавшей треть пространства, в ней
стояла кровать-лежанка величиной в две земных двухспальных, с горой
подушек, еще один сундук поменьше, окованный железными полосами,
деревянный шкаф без дверок, с посудой, бадья с водой и лохань, две скамьи
и столец - большое деревянное кресло с резной спинкой и ручками в форме
все тех же медвежьих лап.
В горнице было светло, как днем, хотя ни свечей, ни лучин, ни тем
более электрических ламп гости не заметили. Казалось, светился сам воздух,
причем избирательно: в углах и у сундука с металлическими полосами стыла
темнота.
Потолок, сколоченный из грубо обработанных досок, нависал над головой
метрах в четырех, и Никита подумал, что изба изнутри гораздо больше, чем
кажется снаружи, хотя и внешне впечатляет.
Точно такое же ощущение внушал и дома Зу-л-Кифла, что говорило о
некоем родстве строений, магическом родстве. Ягойой была если и не магом в
полном смысле этого слова, то ведьмой, колдуньей с высоким уровнем
воздействия.
- Мовницу истопи, - приказала старуха слуге, подразумевая баню, но
гости твердо отказались мыться, не желая рисковать.
Ягойой их поняла, насмешливо сверкнув глазами, и настаивать не стала,
но увидев у Никиты перстень, изменилась в лице.
- Я так и чуяла, что у вас оберега! Спаси и помилуй! Кто дал-то? Уж
не Яросвет ли?
- А кто такой Яросвет? - простодушно спросил Такэда.
- Будто не знаете. - Настроение у бабы Яги, не слишком схожей с
образом из русских сказок, упало, и она принялась яростно орудовать у
печи, то и дело пихая бедного Живу то в бок, то в спину.
Смотрелась она, во-первых, вовсе не дряхлой старухой, жаждущей
сожрать любого, кто попадется. Высокая, статная, одетая в длинную
цветастую поневу и пушистую кофту, с аккуратно уложенными седыми волосами,
она выглядела бы даже привлекательной, если бы не горб и не крючковатый
нос, а также слишком глубоко посаженные глаза, в которых иногда вспыхивал
мрачный черный огонь.
Никита было подумают, уж не наложено и на нее заклятие, как на Тааль,
бывшую жену Вуккуба, из-за ее участия в Битве на стороне сил Люцифера, но
спросить у самой Ягойой не решился.
Перед едой Жива налил гостям в деревянные кубки белого кваса,
сваренного на меду, и оба, отведав напитка после сигнала эрцхаора "все в
порядке", едва не окосели. Хотя алкоголя в напитке не чувствовалось,
голова от него закружилась, как от стакана шампанского.
- Ощущение такое, будто голова - прямое продолжение желудка! -
тихонько пожаловался Никита Такэде.
- Алкоголик ты, Сухов, - заявил Толя. - Те тоже от запаха балдеют.
Однако, признаться, и я поплыл. Может быть, она специально в квас чего-то
подмешала?
- Индикатор дал бы знать.
- Тогда давай быстренько заедать.
На первое оказалась ботвинья, единственным недостатком которой было
отсутствие соли. На второе ели пироги с вязигой - жилами из хребта если и
не осетра, то какой-то другой подобной ему рыбы, разваренными в
студенистую прозрачную массу и придающими пирогам сочность и изумительный
вкус, а также блины с вареньем. Варенье было подано разных сортов: из
морошки, ежевики, черники, земляники и брусники, и глядя, как гости
уплетают блины, Ягойой заметно подобрела.
Сидела она на своем "княжеском" кресле-стольце прямо и неподвижно,
разглядывая едоков по очереди, и не произнесла ни слова, пока те не
насытились. Лишь когда они запили обед калиновым морсом, Ягойой наконец
перестала сверлить их взглядом.
Небрежно махнув посохом-клюкой, она длинной чередой отправила всю
посуду со стола прямо в печь, очистив таким образом стол, а Живу той же
клюкой пихнула в угол, где он забился в лежавшие грудой овчины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195