Плащ на груди незнакомца распахнулся, и Никита
невольно отшатнулся. Не раны на груди и животе человека потрясли его, а
глаза! Два нормальных человеческих глаза, разве что без ресниц, на месте
сосков на груди, и два под ребрами! Три из них были мутными, слепыми,
полузакрытыми, неживыми, а четвертый, полный муки и боли, смотрел на
Сухова пристально, изучающе и скорбно.
- Катакиути! - проговорил за спиной Такэда и добавил еще несколько
слов по-японски.
Никита оглянулся и снова, как зачарованный, уставился в глаз на груди
старика. Впрочем, стариком этого человека назвать было нельзя, несмотря на
седину и худобу, ему от силы исполнилось лет сорок, если не тридцать. И он
был еще жив, хотя и получил страшные раны.
Рука его шевельнулась, согнулись и разогнулись пальцы. Хриплый
клокочущий вздох выгнул грудь. Страшное лицо повернулось к людям,
исказилось гримасой боли, напряглось в натуге что-то сказать, но у старика
не было языка. Никита убедился в этом окончательно.
Рука незнакомца снова шевельнулась, приподнялась, словно он искал
опору, и вдруг затвердела, перестала дрожать, повернулась ладонью вверх.
Казалось, вся жизнь чужака, еще теплившаяся в теле, сосредоточилась сейчас
в его руке. И в глазу на груди.
В центре ладони разгорелась звездочка, сияние волнами пошло от нее к
пальцам и запястью. Рука приобрела оранжево-прозрачный цвет, словно
выточенная из раскаленного стекла. Звезда в центре ладони стала бледнеть,
превратилась в облачко свечения, начала формироваться в какой-то
геометрический знак: сначала это был круг, затем в нем проявился
треугольник, круг преобразовался в" квадрат, и наконец две эти фигуры
слились в одну - пятиконечную звезду, выпуклую, светящуюся, словно лед под
луной.
Незнакомец замычал, протягивая руку Сухову. Тот нерешительно глянул
на озабоченного товарища.
- Что ему надо?
Седой снова замычал, обреченно, тоскливо, жутко. Глаз на груди его
заполнился влагой, он умолял, он просил, он требовал чего-то: то ли
принять дар, то ли помочь встать.
Никита решился, осторожно берясь за ладонь незнакомца.
И получил знакомый леденяще-электрический удар, так что свело руку и
подогнулись ноги. Вскрикнув, он выдернул руку из горячей ладони старика,
отступил на шаг, хватая воздух ртом.
Рука седого упала безвольно, погасла. Знака в виде звезды на ее
ладони уже не было. На лице незнакомца проступило нечто вроде улыбки,
затем черты его разгладились, по лицу разлилась бледность. Глаз несколько
мгновений вглядывался в людей, потом внутри него словно отключили свет -
стал пустым и бледным.
- Умер! - констатировал Такэда, озабоченно поддержал Никиту под
локоть. - Что с тобой?
- Не знаю, - прохрипел танцор. - Такое впечатление, будто меня
трахнуло током... причем уже второй раз! Эти, которые его убили, тоже
имели разрядники... копья. О господи! Башка раскалывается! И рука болит...
Он разжал кулак и взглянул на ладонь. Точно посередине линии судьбы
виднелась черная отметина в виде пятиконечной звезды, словно кожа в этом
месте была сожжена. Такэда хмыкнул, рассматривая ладонь друга.
- Любопытно. В эзотерике пятиконечная звезда - символ вечности и
совершенства. Такая звезда была эмблемой Тота и Кецалькоатля, а также
ключом Соломона. Кстати, у японцев это знак высокого положения. - Такэда
спохватился, видя, что Никита побледнел и еле стоит на ногах. - Тебе
плохо?! Пошли, пошли отсюда, отвезу тебя домой. Хорошо, что я пошел за
тобой, интуиция подсказала.
- Его... надо... в скорую.
- Поздно, ему уже никто не поможет. Позвоним от тебя в милицию.
- Он... не человек.
- Ладно, успокойся. Обопрись о плечо.
- И те... амбалы пятнистые... тоже не люди.
Такэда не ответил, выбирая дорогу и почти волоча Никиту на себе, пока
не выбрались из парка на освещенную улицу.
Сухов не помнил, как добрался домой. Перед глазами все плыло, тянуло
на рвоту, рука горела и дергала, в ладони точно застрял раскаленный
гвоздь, не помогли ни йод, ни мази, ни таблетки.
В конце концов ему стало совсем плохо и он потерял сознание, уже не
видя и не слыша, как Такэда вызывал скорую и говорил с милицией об
инциденте в парке.
Двое суток Сухов провалялся дома с высокой температурой.
Его лихорадило, бросало то в жар, то в холод, а по ночам постоянно
снились кошмары: то один, то двое, а то и целый батальон "десантников" с
белыми лицами мертвецов гонялись за ним по парку, дырявили копьями,
выжигали на груди и руках странные клейма и гудели на все лады: "Слабый!
Шагай! Умрешь!.." Снился и многоглазый старик в плаще на голое тело, тянул
к нему руки и беззвучно кричал, разевая черный безъязыкий рот:
"Возьми-и-и! Это ключ власти! Будешь повелевать миром!" Никита хватал с
руки старика странной формы ключ, но тот превращался то в громадного жука,
то в скорпиона, а однажды в гранату, осколки которой после взрыва
превратили голову больного в решето...
Первые ночи у постели танцора дежурила мама; в больницу сына
отправить она не разрешила, хотя врач скорой, вызванной Такэдой, настаивал
на госпитализации. На третий день Никите стало легче, и Толя уговорил
маму, что теперь его очередь заботиться о больном, а в случае каких-либо
осложнений он тут же вызовет ее к сыну.
К вечеру лихорадка прошла окончательно, температура спала, и Сухов
почувствовал себя значительно лучше. С аппетитом поужинав (заодно и
пообедав), он сделал подушку повыше и с интересом принялся разглядывать
свою ладонь, сняв повязку. Пятно в форме пятиконечной звезды размером с
жетон метро уже посветлело, приобрело коричневый цвет и походило теперь на
вдавленное в кожу родимое пятно. А главное, оно сдвинулось с центра ладони
к запястью. Ладонь уже не жгло, как вначале, а лишь покалывало, причем
иногда это было даже приятно. Врач, осмотрев пятно, лишь хмыкнул, когда
ему сообщили о передаче звезды с ладони на ладонь.
Однако мазать "родинку" не стал, ограничившись спиртовым
обеззараживающим тампоном. Сказал: это не рак и не СПИД, будет болеть -
выпишу УВЧ.
Допив кофе, Такэда убрал посуду и устроился возле рабочего стола
Никиты, разложив на нем какой-то старинный с виду манускрипт. Разговаривал
он мало, в отличие от матери, и Сухову это нравилось. Правда, после
случившегося его самого тянуло к разговору. Из головы не шла фраза,
произнесенная гигантом-"десантником": "Слабый. Не для Пути. Умрешь".
Интуитивно Никита чувствовал, что речь шла не о физической силе, и это
уязвляло и заставляло искать причины оценки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195
невольно отшатнулся. Не раны на груди и животе человека потрясли его, а
глаза! Два нормальных человеческих глаза, разве что без ресниц, на месте
сосков на груди, и два под ребрами! Три из них были мутными, слепыми,
полузакрытыми, неживыми, а четвертый, полный муки и боли, смотрел на
Сухова пристально, изучающе и скорбно.
- Катакиути! - проговорил за спиной Такэда и добавил еще несколько
слов по-японски.
Никита оглянулся и снова, как зачарованный, уставился в глаз на груди
старика. Впрочем, стариком этого человека назвать было нельзя, несмотря на
седину и худобу, ему от силы исполнилось лет сорок, если не тридцать. И он
был еще жив, хотя и получил страшные раны.
Рука его шевельнулась, согнулись и разогнулись пальцы. Хриплый
клокочущий вздох выгнул грудь. Страшное лицо повернулось к людям,
исказилось гримасой боли, напряглось в натуге что-то сказать, но у старика
не было языка. Никита убедился в этом окончательно.
Рука незнакомца снова шевельнулась, приподнялась, словно он искал
опору, и вдруг затвердела, перестала дрожать, повернулась ладонью вверх.
Казалось, вся жизнь чужака, еще теплившаяся в теле, сосредоточилась сейчас
в его руке. И в глазу на груди.
В центре ладони разгорелась звездочка, сияние волнами пошло от нее к
пальцам и запястью. Рука приобрела оранжево-прозрачный цвет, словно
выточенная из раскаленного стекла. Звезда в центре ладони стала бледнеть,
превратилась в облачко свечения, начала формироваться в какой-то
геометрический знак: сначала это был круг, затем в нем проявился
треугольник, круг преобразовался в" квадрат, и наконец две эти фигуры
слились в одну - пятиконечную звезду, выпуклую, светящуюся, словно лед под
луной.
Незнакомец замычал, протягивая руку Сухову. Тот нерешительно глянул
на озабоченного товарища.
- Что ему надо?
Седой снова замычал, обреченно, тоскливо, жутко. Глаз на груди его
заполнился влагой, он умолял, он просил, он требовал чего-то: то ли
принять дар, то ли помочь встать.
Никита решился, осторожно берясь за ладонь незнакомца.
И получил знакомый леденяще-электрический удар, так что свело руку и
подогнулись ноги. Вскрикнув, он выдернул руку из горячей ладони старика,
отступил на шаг, хватая воздух ртом.
Рука седого упала безвольно, погасла. Знака в виде звезды на ее
ладони уже не было. На лице незнакомца проступило нечто вроде улыбки,
затем черты его разгладились, по лицу разлилась бледность. Глаз несколько
мгновений вглядывался в людей, потом внутри него словно отключили свет -
стал пустым и бледным.
- Умер! - констатировал Такэда, озабоченно поддержал Никиту под
локоть. - Что с тобой?
- Не знаю, - прохрипел танцор. - Такое впечатление, будто меня
трахнуло током... причем уже второй раз! Эти, которые его убили, тоже
имели разрядники... копья. О господи! Башка раскалывается! И рука болит...
Он разжал кулак и взглянул на ладонь. Точно посередине линии судьбы
виднелась черная отметина в виде пятиконечной звезды, словно кожа в этом
месте была сожжена. Такэда хмыкнул, рассматривая ладонь друга.
- Любопытно. В эзотерике пятиконечная звезда - символ вечности и
совершенства. Такая звезда была эмблемой Тота и Кецалькоатля, а также
ключом Соломона. Кстати, у японцев это знак высокого положения. - Такэда
спохватился, видя, что Никита побледнел и еле стоит на ногах. - Тебе
плохо?! Пошли, пошли отсюда, отвезу тебя домой. Хорошо, что я пошел за
тобой, интуиция подсказала.
- Его... надо... в скорую.
- Поздно, ему уже никто не поможет. Позвоним от тебя в милицию.
- Он... не человек.
- Ладно, успокойся. Обопрись о плечо.
- И те... амбалы пятнистые... тоже не люди.
Такэда не ответил, выбирая дорогу и почти волоча Никиту на себе, пока
не выбрались из парка на освещенную улицу.
Сухов не помнил, как добрался домой. Перед глазами все плыло, тянуло
на рвоту, рука горела и дергала, в ладони точно застрял раскаленный
гвоздь, не помогли ни йод, ни мази, ни таблетки.
В конце концов ему стало совсем плохо и он потерял сознание, уже не
видя и не слыша, как Такэда вызывал скорую и говорил с милицией об
инциденте в парке.
Двое суток Сухов провалялся дома с высокой температурой.
Его лихорадило, бросало то в жар, то в холод, а по ночам постоянно
снились кошмары: то один, то двое, а то и целый батальон "десантников" с
белыми лицами мертвецов гонялись за ним по парку, дырявили копьями,
выжигали на груди и руках странные клейма и гудели на все лады: "Слабый!
Шагай! Умрешь!.." Снился и многоглазый старик в плаще на голое тело, тянул
к нему руки и беззвучно кричал, разевая черный безъязыкий рот:
"Возьми-и-и! Это ключ власти! Будешь повелевать миром!" Никита хватал с
руки старика странной формы ключ, но тот превращался то в громадного жука,
то в скорпиона, а однажды в гранату, осколки которой после взрыва
превратили голову больного в решето...
Первые ночи у постели танцора дежурила мама; в больницу сына
отправить она не разрешила, хотя врач скорой, вызванной Такэдой, настаивал
на госпитализации. На третий день Никите стало легче, и Толя уговорил
маму, что теперь его очередь заботиться о больном, а в случае каких-либо
осложнений он тут же вызовет ее к сыну.
К вечеру лихорадка прошла окончательно, температура спала, и Сухов
почувствовал себя значительно лучше. С аппетитом поужинав (заодно и
пообедав), он сделал подушку повыше и с интересом принялся разглядывать
свою ладонь, сняв повязку. Пятно в форме пятиконечной звезды размером с
жетон метро уже посветлело, приобрело коричневый цвет и походило теперь на
вдавленное в кожу родимое пятно. А главное, оно сдвинулось с центра ладони
к запястью. Ладонь уже не жгло, как вначале, а лишь покалывало, причем
иногда это было даже приятно. Врач, осмотрев пятно, лишь хмыкнул, когда
ему сообщили о передаче звезды с ладони на ладонь.
Однако мазать "родинку" не стал, ограничившись спиртовым
обеззараживающим тампоном. Сказал: это не рак и не СПИД, будет болеть -
выпишу УВЧ.
Допив кофе, Такэда убрал посуду и устроился возле рабочего стола
Никиты, разложив на нем какой-то старинный с виду манускрипт. Разговаривал
он мало, в отличие от матери, и Сухову это нравилось. Правда, после
случившегося его самого тянуло к разговору. Из головы не шла фраза,
произнесенная гигантом-"десантником": "Слабый. Не для Пути. Умрешь".
Интуитивно Никита чувствовал, что речь шла не о физической силе, и это
уязвляло и заставляло искать причины оценки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195