Как и от десанта ЧК. Хорошо, что в нашем
случае малый патруль был вселённым. - Такэда помедлил. - Тебе надо
исчезнуть. Кит.
- Как это - исчезнуть? - повернул к нему голову Сухов. - Куда
исчезнуть?
- Совсем. Из города. Из страны. Надо инсценировать твою смерть.
Похороны.
- Ты с ума сошел! А мама? Ты о ней подумал? Ксения тоже...
У меня же куча родственников, друзей...
- Маму мы на некоторое время отправим куда-нибудь подальше, к
родственникам, пока ты будешь овладевать собой. А с Ксюшей... тоже
что-нибудь придумаем. Или у тебя есть другие идеи?
Никита отвернулся, несколько минут молчал.
- А я куда денусь? Буду жить под псевдонимом?
- Вместе со мной. Мне тоже придется "погибнуть". У японцев есть такой
обычай - дзюнси: вассал следует в могилу вслед за своим господином,
сюзереном.
Никита сел на кровати, бледный до синевы, грустно улыбнулся.
- Ну и судьбу ты мне накаркал... вассал.
- Старый ворон не каркнет даром. Ну что? Решено?
- Мне надо попрощаться с... Ксенией. - Имя девушки Сухов выговорил с
трудом. - Понимаешь? Или нельзя?
В прихожей раздался звонок. Никита подскочил, с испугом глянув на
друга, который рассматривал перстень, подмигивающий зеленым зрачком.
- Иди, прощайся, - вздохнул Толя. - Видимо, вы с ней одного поля
ягоды. Это Ксения.
Никита вихрем промчался по комнате, открыл дверь и встретил улыбку
художницы, одетой по-дорожному. У ног ее стояла огромная сумка.
- Вот и я, - сказала она певуче. - Не выдержала. Толя будет
ругаться...
Больше она ничего не успела сказать, потому что Никита уже целовал ее
в губы.
Похоронная процессия была не очень большой и шла недолго: от подъезда
дома, в котором жил погибший, до автобуса-катафалка с черной траурной
лентой насчитывалось всего полсотни шагов.
Хоронили двоих: молодого парня, бывшего акробата и танцора, и его
друга, бывшего инженера-электронщика. Одному едва исполнилось двадцать
шесть лет, второму тридцать два. Правда, увидеть, какими они были, не
представлялось возможным: хоронили их останки, завернутые в белое полотно.
Оба погибли в автокатастрофе - их машина врезалась на повороте в дерево и
загорелась, так что опознать их по лицам было невозможно, разве что по
личным вещам, да мать более молодого узнала сына по родинкам на плече.
На кладбище, пока произносили прощальные речи представители делегаций
театра, в котором выступал танцор, спортивного комитета и Института
электроники, где работал инженер, к одному из рабочих похоронной команды
подошел пожилой лысоватый мужчина с брюшком; он бродил среди могил, когда
привезли погибших.
- Кого хоронят?
Рабочий, молодой, загорелый, в черной рубашке, разматывающий длинное
полотенце, оглянулся.
- Говорят, какого-то мастера спорта по акробатике и его друга-японца.
- Молодые?
- Да кто их знает, отец. Говорят, молодые, разбились на машине и
сгорели.
- А как их опознали?
Рабочий пожал плечами.
- Что за интерес, отец? Опознали, иначе не хоронили бы. Да и кто мог
ехать в машине спортсмена, кроме него самого?
- Ну, угнал кто-то...
- А ты часом не из милиции, папаша? Так их спецы уже провели
расследование. - Парень отошел к гробам, возле которых стояли родственники
погибших, человек двадцать.
Пожилой мужчина проводил его взглядом, долго смотрел на гробы, на
которых заколачивались крышки, и тихонько отошел к деревьям у прохода. К
нему подошел еще один мужчина, совсем старик, они поговорили о чем-то, а
затем вдруг начали оглядываться в недоумении, будто не понимая, как и
зачем сюда попали. Они приходили в себя долго, в течение всей церемонии, и
по их лицам было видно, насколько они удивлены и напуганы. Правда, за ними
никто не наблюдал.
Похороны закончились. Гробы закопали, на холмиках установили обелиски
с крестами, обнесли оградой. Близкие родственники погибших сели в
микроавтобус и уехали, за ними потянулись автобусы с похоронной
делегацией. Кладбище в этом неуютном уголке, с готовыми ямами для
очередных умерших, опустело. А затем к свежим могилам подошел человек в
странном зелено-сером с разводами комбинезоне, огромный, широкий, с
бледным лицом и бездонно-черными глазами. Постоял в задумчивости у могил,
пристально глядя на обелиски с фотографиями похороненных, и тяжело, но
бесшумно, канул в заросли за оградой. На свежей земле у ограды остался
отпечаток его ботинка: рифленая подошва и в центре вдавленный трезубец.
Через час после окончания похорон в квартиру к матери более молодого
из погибших Никиты Сухова позвонил тот же человек в пятнистом комбинезоне,
с черным чемоданчиком в руках. Ему открыл один из родственников Сухова,
его дядя по материнской линии Федор Тихонович Симагин.
- Извините, здесь проживает гражданка Сухова Мария Ильинична?
- Проходите, - посторонился Симагин, круглый, потный, в костюме
несмотря на жару. - У нас тут похороны, помянете ее сына. А что вы хотели?
- Я не знал, извините. Газ-служба, обычная профилактика.
Я зайду в следующий раз. А что случилось?
- Погиб ее сын. - Симагин вытер лоб платком, поморщился. - Несчастный
случай, разбился с другом на машине, она загорелась... - Федор Тихонович
махнул рукой с платком. - В общем, еле узнали, да и то по родинкам на
плече.
Гость сожалеюще поцокал языком.
- Да, это неприятно. - Увидев удивленный взгляд родственника,
заторопился. - Извините, у меня еще много заказов.
- Ничего себе - "неприятно"! - пробормотал Симагин, провожая его
взглядом, но тут же забыл об этом, возвращаясь в квартиру, где царила
тягостная атмосфера воспоминаний и последних тостов вослед безвременно
ушедшему.
Самолет взлетел в девять часов вечера из Быково, и Сухов с каким-то
новым доя себя чувством потери глянул на город сверху: скопление
рукотворных холмов из бетона, кирпича, стали, стекла и асфальта, среди
которых сновали металлические жуки - автомобили и ползали мураши-люди. На
душе скребли кошки, было муторно и тоскливо, и до боли в желудке хотелось
проснуться и зажить прежней, расписанной по мелочам жизнью. Но танцор
знал, что это невозможно, возврата к прежней жизни не было, как бы ни
повернулось колесо судьбы. И все же сердце жаждало успокоения, а не
борьбы. Все еще помнились глаза матери, растерянные, ничего не понимающие,
не умеющие лгать, и сжималось сердце в тревоге за нее: сможет ли она
сыграть убитую горем мать, если кому-то из неведомых далей и времен
вздумается проверить, умер ее сын на самом деле или нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195
случае малый патруль был вселённым. - Такэда помедлил. - Тебе надо
исчезнуть. Кит.
- Как это - исчезнуть? - повернул к нему голову Сухов. - Куда
исчезнуть?
- Совсем. Из города. Из страны. Надо инсценировать твою смерть.
Похороны.
- Ты с ума сошел! А мама? Ты о ней подумал? Ксения тоже...
У меня же куча родственников, друзей...
- Маму мы на некоторое время отправим куда-нибудь подальше, к
родственникам, пока ты будешь овладевать собой. А с Ксюшей... тоже
что-нибудь придумаем. Или у тебя есть другие идеи?
Никита отвернулся, несколько минут молчал.
- А я куда денусь? Буду жить под псевдонимом?
- Вместе со мной. Мне тоже придется "погибнуть". У японцев есть такой
обычай - дзюнси: вассал следует в могилу вслед за своим господином,
сюзереном.
Никита сел на кровати, бледный до синевы, грустно улыбнулся.
- Ну и судьбу ты мне накаркал... вассал.
- Старый ворон не каркнет даром. Ну что? Решено?
- Мне надо попрощаться с... Ксенией. - Имя девушки Сухов выговорил с
трудом. - Понимаешь? Или нельзя?
В прихожей раздался звонок. Никита подскочил, с испугом глянув на
друга, который рассматривал перстень, подмигивающий зеленым зрачком.
- Иди, прощайся, - вздохнул Толя. - Видимо, вы с ней одного поля
ягоды. Это Ксения.
Никита вихрем промчался по комнате, открыл дверь и встретил улыбку
художницы, одетой по-дорожному. У ног ее стояла огромная сумка.
- Вот и я, - сказала она певуче. - Не выдержала. Толя будет
ругаться...
Больше она ничего не успела сказать, потому что Никита уже целовал ее
в губы.
Похоронная процессия была не очень большой и шла недолго: от подъезда
дома, в котором жил погибший, до автобуса-катафалка с черной траурной
лентой насчитывалось всего полсотни шагов.
Хоронили двоих: молодого парня, бывшего акробата и танцора, и его
друга, бывшего инженера-электронщика. Одному едва исполнилось двадцать
шесть лет, второму тридцать два. Правда, увидеть, какими они были, не
представлялось возможным: хоронили их останки, завернутые в белое полотно.
Оба погибли в автокатастрофе - их машина врезалась на повороте в дерево и
загорелась, так что опознать их по лицам было невозможно, разве что по
личным вещам, да мать более молодого узнала сына по родинкам на плече.
На кладбище, пока произносили прощальные речи представители делегаций
театра, в котором выступал танцор, спортивного комитета и Института
электроники, где работал инженер, к одному из рабочих похоронной команды
подошел пожилой лысоватый мужчина с брюшком; он бродил среди могил, когда
привезли погибших.
- Кого хоронят?
Рабочий, молодой, загорелый, в черной рубашке, разматывающий длинное
полотенце, оглянулся.
- Говорят, какого-то мастера спорта по акробатике и его друга-японца.
- Молодые?
- Да кто их знает, отец. Говорят, молодые, разбились на машине и
сгорели.
- А как их опознали?
Рабочий пожал плечами.
- Что за интерес, отец? Опознали, иначе не хоронили бы. Да и кто мог
ехать в машине спортсмена, кроме него самого?
- Ну, угнал кто-то...
- А ты часом не из милиции, папаша? Так их спецы уже провели
расследование. - Парень отошел к гробам, возле которых стояли родственники
погибших, человек двадцать.
Пожилой мужчина проводил его взглядом, долго смотрел на гробы, на
которых заколачивались крышки, и тихонько отошел к деревьям у прохода. К
нему подошел еще один мужчина, совсем старик, они поговорили о чем-то, а
затем вдруг начали оглядываться в недоумении, будто не понимая, как и
зачем сюда попали. Они приходили в себя долго, в течение всей церемонии, и
по их лицам было видно, насколько они удивлены и напуганы. Правда, за ними
никто не наблюдал.
Похороны закончились. Гробы закопали, на холмиках установили обелиски
с крестами, обнесли оградой. Близкие родственники погибших сели в
микроавтобус и уехали, за ними потянулись автобусы с похоронной
делегацией. Кладбище в этом неуютном уголке, с готовыми ямами для
очередных умерших, опустело. А затем к свежим могилам подошел человек в
странном зелено-сером с разводами комбинезоне, огромный, широкий, с
бледным лицом и бездонно-черными глазами. Постоял в задумчивости у могил,
пристально глядя на обелиски с фотографиями похороненных, и тяжело, но
бесшумно, канул в заросли за оградой. На свежей земле у ограды остался
отпечаток его ботинка: рифленая подошва и в центре вдавленный трезубец.
Через час после окончания похорон в квартиру к матери более молодого
из погибших Никиты Сухова позвонил тот же человек в пятнистом комбинезоне,
с черным чемоданчиком в руках. Ему открыл один из родственников Сухова,
его дядя по материнской линии Федор Тихонович Симагин.
- Извините, здесь проживает гражданка Сухова Мария Ильинична?
- Проходите, - посторонился Симагин, круглый, потный, в костюме
несмотря на жару. - У нас тут похороны, помянете ее сына. А что вы хотели?
- Я не знал, извините. Газ-служба, обычная профилактика.
Я зайду в следующий раз. А что случилось?
- Погиб ее сын. - Симагин вытер лоб платком, поморщился. - Несчастный
случай, разбился с другом на машине, она загорелась... - Федор Тихонович
махнул рукой с платком. - В общем, еле узнали, да и то по родинкам на
плече.
Гость сожалеюще поцокал языком.
- Да, это неприятно. - Увидев удивленный взгляд родственника,
заторопился. - Извините, у меня еще много заказов.
- Ничего себе - "неприятно"! - пробормотал Симагин, провожая его
взглядом, но тут же забыл об этом, возвращаясь в квартиру, где царила
тягостная атмосфера воспоминаний и последних тостов вослед безвременно
ушедшему.
Самолет взлетел в девять часов вечера из Быково, и Сухов с каким-то
новым доя себя чувством потери глянул на город сверху: скопление
рукотворных холмов из бетона, кирпича, стали, стекла и асфальта, среди
которых сновали металлические жуки - автомобили и ползали мураши-люди. На
душе скребли кошки, было муторно и тоскливо, и до боли в желудке хотелось
проснуться и зажить прежней, расписанной по мелочам жизнью. Но танцор
знал, что это невозможно, возврата к прежней жизни не было, как бы ни
повернулось колесо судьбы. И все же сердце жаждало успокоения, а не
борьбы. Все еще помнились глаза матери, растерянные, ничего не понимающие,
не умеющие лгать, и сжималось сердце в тревоге за нее: сможет ли она
сыграть убитую горем мать, если кому-то из неведомых далей и времен
вздумается проверить, умер ее сын на самом деле или нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195