И я стану поэтом, я, пожалуй, и сейчас поэт, ты совершенно прав, хоть другие так и не считают. Тебе что понравилось, "Ариадна на острове Наксос" (я ее написал восемнадцати лет) или поэма на конкурс?
Уорингтон так и покатился со смеху.
- Ну и дурак! - выкрикнул он. - Да такого беспомощного, слезливого вздора, как твоя "Ариадна" я в жизни не читал. А поэма на конкурс до того напыщенная и слабая, что я решительно удивляюсь, как ей не присудили медаль. Ты что же, решил, что ты серьезный поэт, вознамерился переплюнуть Мильтона и Эсхила? Ты возомнил себя Пиндаром, безмозглый пигмей, и готов, как орел, владыка бурь, воспарить, взмахнув крылами, в беспредельную лазурь? Нет, мой милый, если хочешь знать мое мнение - тебе по силам написать журнальную статью и сочинить приятные стишки, но и только.
- Неправда! - вскричал Пен, вскакивая с места и топая ногой. - Клянусь, я тебе докажу, что способен на большее.
А Уорингтон в ответ только пуще смеялся и часто-часто попыхивал трубкой.
Возможность показать свое искусство представилась Пену довольно скоро. Известный издатель мистер Бэкон (в прошлом - "Бэкон и Бангэй") с Патерностер-роу, владелец "Юридического обозрения", в котором писал мистер Уорингтон, и ряда других столь же почтенных изданий, вдобавок еще ежегодно выпускал роскошно переплетенный том под названием "Весенний альманах", редактором коего была леди Вайолет Либас, а сотрудниками - не только самые видные, но и самые высокородные молодые поэты наших дней. В "Весеннем альманахе" (который с тех пор разделил участь других недолговечных весенних цветов) читатели впервые узрели стихи молодого лорда Додо, рыцарские баллады высокочтимого Перси Попджоя, снискавшие ему громкую славу, "Восточные газели" Бедуина Сэндса и многие другие произведения вашей знати. Сборник был богато иллюстрирован портретами царствующих особ и другими гравюрами в нежном и сладострастном духе; и поскольку изготовление гравюр требовало времени и их заказывали задолго вперед, получалось так, что не художники иллюстрировали стихи, а видные поэты писали стихи к картинкам.
Однажды, как раз перед выпуском этого альманаха, мистер Уорингтон зашел побеседовать с мистером Хеком, литературным редактором Бэкона (ибо последний, ничего не смысля в поэзии да и вообще в изящной словесности, благоразумно пользовался услугами профессионала). Итак, мистер Уорингтон, зайдя по своим делам в кабинет к мистеру Хеку, увидел на его столе кучу оттисков и гранок для "Весеннего альманаха" и: стал их просматривать.
Перси Попджой написал стихи к картинке под названием "Церковное крыльцо": молодая женщина с огромным молитвенником в руках спешит в церковь, а из-за выступа дома за ней следит глазами юноша в черном плаще. Картинка была очень мила; но Перси Попджою на этот раз изменил его могучий талант: он написал самые дрянные стихи, какие когда-либо выходили из-под пера молодого английского вельможи.
Читая их, Уорингтон громко смеялся; смеялся и мистер Хек, но лицо его было озабоченно.
- Стихи не годятся, - сказал он, - публика их не примет. У Бангэя выпускают отличную книгу, они там ставят на мисс Бэньян против нашей леди Вайолет. Титулов у нас, правда, больше... но стихи эти из ряда вон плохи. Это и сама леди Вайолет признала, но она занята - кончает собственное стихотворение. Что теперь делать - ума не приложу. Гравюру бросить нельзя хозяин заплатил за нее шестьдесят фунтов.
- Один мой знакомый мог бы, думаю, вас выручить, - сказал Уорингтон. Дайте мне оттиск, а завтра утром присылайте ко мне за стихами. Заплатите вы, конечно, хорошо?
- Конечно, - сказал мистер Хек, и Уорингтон, покончив со своим делом, возвратился домой и протянул оттиск Пену.
- Ну, малыш, вот тебе случай показать себя. Сочини-ка мне к этому стихи.
- Что такое? Церковное крыльцо... какая-то девица входит в церковь, а на нее пялит глаза подвыпивший молодой человек... Что с этим можно сделать, черт побери?
- А ты попробуй. Тебе ведь так хотелось зарабатывать на жизнь, вот и начинай.
- Что ж, попробую, - сказал Пен.
- А я пойду обедать. - И Уорингтон ушел, оставив Пена в довольно-таки мрачном состоянии духа.
Когда он поздно вечером возвратился домой, стихи были готовы.
- Вот, - сказал Пен. - Выжал все, что мог. Авось сгодится.
- Думаю, что сгодится, - подтвердил Уорингтон, прочитав стихи.
Вот что написал Пен:
Церковное крыльцо
Я в церковь не вхожу,
Но медленно брожу
Все вдоль ограды.
Жду у церковных врат,
Мечтая встретить взгляд
Моей отрады.
Средь шумов городских
Зов колокола тих,
Он умолкает.
Чу! Загудел орган,
И вот девичий стан
Вдали мелькает.
Она идет, она!
Пуглива и скромна,
Спешит, не смея
Прекрасных глаз поднять.
Господня благодать
Пусть будет с нею.
Я не войду с тобой.
Молись же, ангел мой,
Излей всю душу.
Невинный твой покой
Недолжною мечтой
Я не нарушу.
Но на тебя позволь
Смотреть, скрывая боль,
Моя святая;
Так у запретных врат
На недоступный сад
Бросает скорбный взгляд
Изгнанник рая *.
* Перевод Э. Линецкой.
- А еще у тебя что-нибудь есть? - спросил Уорингтон. - Нужно сделать так, чтобы тебе платили не меньше двух гиней за страницу; если твои стихи понравятся, Бэкон откроет тебе доступ в свои журналы, и тогда ты сможешь недурно зарабатывать.
Порывшись в своей папке, Пен нашел стихотворение, которое, на его взгляд, тоже могло украсить страницы "Весеннего альманаха". Он вручил оба своих сокровища Уорингтону, и они вместе отправились в прибежище муз и их покровителей - на Патерностер-роу. Фирма Бэкона помещалась в старинном доме с низко нависающей крышей; в окне, под бюстом лорда Верулама, были выставлены книги, изданные Бэконом, а на двери в жилые покои прибита медная доска с его именем. Как раз напротив, через улицу, стоял дом мистера Бангэя, заново покрашенный и отделанный в стиле семнадцатого века, так что легко было вообразить, что порог его вот-вот переступит представительный мистер Эвелин либо любопытный мистер Пепис остановится у витрины поглазеть на книги. Уорингтон вошел, а Пен, предоставив своему поверенному свободу действий, стал беспокойно шагать взад-вперед по улице, ожидая, чем кончатся переговоры. Много несчастных, чья слава и пропитание зависели от милостивого решения здешних меценатов, вот так же мерили шагами эти панели, и такие же заботы и тревоги ходили за ними по пятам. Чтобы скоротать время, Пен разглядывал выставленные в окнах чудеса и дивился их разнообразию. В одной витрине красовались старопечатные фолианты, набранные четким, бледным шрифтом эльзевиры и альдины; в другой теснились "Еженедельник ужасов", "Календарь преступлений", "История самых прославленных убийц всех стран", "Журнал Раффа", "Весельчак" и прочие грошовые издания;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136