Что касается до Джона Пенденниса, отца семейства и проч., то все питали к нему величайшее уважение, и каждое его приказание исполнялось столь же послушно, как законы персидские и мидийские. Никому во всей империи так старательно не чистили шляпу. Кушать ему всегда подавали минута в минуту, и плохо приходилось тем, кто опаздывал к столу, как то случалось иногда с шаловливым и не слишком аккуратным маленьким Пеном. Неизменно в одни и те же часы он творил молитву, прочитывал письма, занимался делами, обходил конюшни и сад, заглядывал в курятник и на псарню, в амбар и в свинарник. После обеда он всегда засыпал, держа на коленях газету "Глобус" и прикрыв лицо ярко-желтым шелковым платком (желтые эти платки присылал ему из Индии майор Пенденнис, которому он содействовал в покупке майорского чина, так что теперь братья были друзьями). И так как обедал он ровно в шесть часов, а описанная выше сцена на закате происходила, надо полагать, примерно в половине восьмого, вполне вероятно, что он не уделял особенного внимания виду, открывавшемуся с его лужайки, и не приобщался к поэзии и нежностям, коими там занимались. Да он ничего о них и не знал. Вот так же и в гостиной - едва мистер Пенденнис входил туда с газетой под мышкой, как мать и сын, сколько бы они перед тем ни резвились, тотчас затихали... И здесь, в гостиной, пока маленький Пен, забравшись в глубокие кресла, читал подряд все, что попадалось ему под руку, помещик прочитывал собственные статьи в "Газете садовника" либо, храня на лице величайшую серьезность, играл в пикет с миссис Пенденнис или с каким-нибудь гостем из Клеверинга.
Пенденнис всегда старался о том, чтобы по крайней мере один из его званых обедов приходился на то время, когда в Фэроксе гостил его брат, майор, который, по возвращении его полка из Индии и Нового Южного Уэльса, продал свой офицерский патент и вышел в отставку на половинном окладе. "Мой брат майор Пенденнис" - не сходил с языка удалившегося от дел аптекаря. "Мой брат майор" был любимцем всего семейства. Он служил звеном, связующим их с широким миром Лондона и с высшим светом. Он всегда привозил последние новости о разных знатных особах и отзывался о них почтительно и пристойно, как и подобало военному. Так, он говаривал: "Милорд Бейракрс был столь любезен, что пригласил меня в Бейракрс пострелять фазанов", или: "Милорд Стайн изъявил желание видеть меня в Стилбруке на пасхальных каникулах"; и вы можете не сомневаться, что почтенный мистер Пенденнис спешил оповестить о местопребывании "моего брата майора" всех своих знакомых в клеверингской читальной комнате, на съездах мировых судей и в главном городе графства. Когда майор Пенденнис гостил в Фэроксе, они съезжались со всей округи, чтобы с ним повидаться; во все концы графства докатилась слава о его великосветских успехах. Ходили слухи о предстоящей его женитьбе на мисс Ханкл из Лилибенка, дочери старого стряпчего Ханкла, за которой тот давал не менее полутора тысяч годовых; но "мой брат майор" отклонил эту честь. "Пока я холост, - говорил он, - никому нет дела до моей бедности. Я имею счастье жить среди людей, занимающих столь высокое положение, что их милостивое ко мне отношение не изменится от того, будет у меня на сколько-то сот или тысяч в год больше или меньше. Мисс Ханкл хоть и прекрасная девица, однако ни по рождению своему, ни по воспитанию не может быть принята в тех кругах, в коих я имею честь вращаться. Нет, Джон, я как жил, так и умру холостяком; а твоя достойная приятельница мисс Ханкл, я в том уверен, найдет предмет более достойный ее нежной привязанности, нежели потрепанный жизнью старый отставной солдат". Бремя показало, что он был прав в своем предположении: мисс Ханкл вышла за молодого французского дворянина и ныне проживает в Лилибенке под именем баронессы де Карамболь - со своим непутевым повесой-бароном она разъехалась вскорости после свадьбы.
Майор питал к своей невестке искреннее и почтительное расположение, утверждая, и вполне справедливо, что она - самая что ни на есть подлинная английская леди. И правда, миссис Пенденнис с ее спокойной красотой, врожденной добротой и кротостью и тем безыскусственным благородством, какое придает красивой женщине совершенная чистота и невинность помыслов, была вполне достойна похвал своего деверя. Думается, не национальным предрассудком вызвано мое убеждение, что чистокровная английская леди самое законченное из божьих созданий на земле. В ком еще вы найдете столько любезности и добродетели, столько нежности и веры, и при том столько утонченности и целомудрия? И, говоря о чистокровных леди, я не имею в виду графинь и герцогинь. Как ни высоко их положение, они могут быть попросту леди, и не более того. Но будем надеяться, что каждому, кто живет в этом мире, доведется насчитать в кругу своих знакомых несколько таких созданий: женщин, в ангельской природе коих есть нечто не только прекрасное, но и грозное; к чьим ногам самые неистовые и злобные из нас должны смиренно припадать, поклоняясь небесной чистоте, не допускающей греха ни в поступках, ни в мыслях.
Артуру Пенденнису выпало счастье иметь такую мать. В детские и отроческие годы она представлялась ему чуть ли не ангелом сверхъестественным существом, сотканным из мудрости, любви и красоты. Когда супруг возил ее в главный город графства на концерт или на бал по случаю выездной судебной сессии, он входил в собрание под руку с женой и оглядывал местную знать с таким видом, словно говорил: "Ну-ка, милорд, а вы можете мне показать такую женщину?" Иные провинциальные дамы втрое ее богаче приходили в бешенство, усматривая в ней какое-то нестерпимое совершенство. Мисс Пайбус уверяла, что она холодна и надменна; мисс Пирс - что она слишком много мнит о себе; миссис Уопшот, как супруга доктора богословия, пыталась утвердить свое превосходство над ней, всего лишь женою лекаря. А она тем временем продолжала существовать, оставляя без внимания равно и добрую и дурную молву. Она словно и не знала, какое восхищение и ненависть вызывает своим совершенством; но спокойно шла своей дорогой: молилась богу, любила мужа и сына, помогала ближним, исполняла свой долг.
Однако полной безупречности природа не терпит, даже и в женщине; она наделяет нас духовными изъянами подобно тому, как насылает на нас головную боль, недуги и смерть: без них наш мир остановился бы в своем движении, и более того - не могли бы проявиться некоторые из лучших человеческих качеств. Как боль выявляет или развивает стойкость и выдержку; трудности упорство; бедность - трудолюбие и находчивость; опасность - мужество; так и некоторые добродетели, в свой черед, порождают пороки. Короче говоря, миссис Пенденнис страдала тем самым пороком, который обнаружили в ней мисс Пайбус и мисс Пирс, а именно гордостью, предметом коей была, впрочем, не столько она сама, сколько ее близкие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136