- Вы что же, хотите сказать, что мы не должны хвалить книгу, если ее выпустил Бэкон? Что даже если его книги хороши, мы должны их ругать?
- Мой милый юный друг, как вы думаете, ради чего благонамеренный издатель заводит в своей газете отдел критики? Рада пользы своего конкурента?
- Нет, конечно, ради собственной пользы, но и для того, чтобы говорить правду - ruat ooelum Пусть хоть небеса упадут (лат.)., говорить правду.
- А мой проспект, - невесело рассмеялся Шендон, - расцениваете ли вы его как образец математически точного соответствия истине?
- Простите меня, но речь не о нем, - сказал Пен, - и не думаю, чтобы вам так уж хотелось его обсуждать. Кое-какие сомнения этот ваш проспект у меня вызвал, я поделился ими с моим другом Уорингтоном. Но, - продолжал он, - мы решили презреть то обстоятельство, что проспект сверх меры поэтичен и содержит мелкие неточности, что великан на афише намалеван крупнее, чем тот, живой, который прячется в балагане; а значит, мы можем участвовать в представлении, не теряя доброго имени и не греша против совести. Ведь мы только музыканты, а зазывала - вы.
- И хозяин цирка я, - сказал Шендон. - Ну что ж, очень рад, что совесть позволила вам играть в нашем оркестре.
- Все это так, - возразил Пен, не желая отступать от своей благородной позиции, - но в Англии мы все - члены той или иной партии, и я буду верен своей партии, как истинный британец. Я буду всячески поддерживать свою сторону - дурак тот, кто ссорится со своими; и я готов бить противника - но лишь по правилам честной игры, капитан, имейте это в виду. Всю правду, очевидно, не скажешь; но говорить только правду можно, и, клянусь честью, я лучше буду голодать, лучше не заработаю больше ни пенса своим пером (этим грозным оружием Пен пользовался уже недель шесть и говорил о нем с уважением и восторгом), нежели нанесу противнику запрещенный удар или не отдам ему должного, если мне предложат о нем высказаться.
- Ладно, мистер Пенденнис, когда нам потребуется сокрушить Бэкона, мы подберем для этого какой-нибудь другой молот, - сказал Шендон с неизлечимым благодушием, а про себя, вероятно, подумал: "Долго ли ты, братец, останешься таким чистюлей?" Сам он уже давно не был так щепетилен. Он столько лет сражался и убивал под любыми знаменами, что теперь никаких мучений от этого не испытывал. - Очень уж у вас нежная совесть, мистер Пенденнис, - продолжал он вслух. - Это - привилегия всех новичков, я и сам, может быть, когда-то был таким же, но после того как потолкаешься в свете, этот пушок стирается, и я лично не считаю нужным наводить искусственный румянец, как то делает наш благочестивый друг Уэнхем или образец добродетели - Уэг.
- Право не знаю, капитан, что хуже - ханжество или цинизм.
- Первое, во всяком случае, прибыльнее, - сказал Шендон, кусая ногти. Этот Уэнхем - тупой и скучный шарлатан, а видали, в какой коляске он ездит на обеды? Миссис Шендон, бедняжка, не скоро дождется собственного выезда!
Шагая по улице после этой словесной схватки, Пен мысленно дописывал мораль к басне капитана: "Вот человек, щедро наделенный талантом, умом, знаниями, чувствами, - и все это он загубил, потому что пошел на сделку со своей совестью и перестал себя уважать. А ты, Пен, сумеешь ли сохранить себя? Самомнения у тебя хоть отбавляй. Неужели ты продашь честь за бутылку? Нет, если будет на то милость божия, мы будем честны, что бы ни случилось, и уста наши, когда раскроются, будут произносить только правду".
Вскоре мистер Пен был наказан или, по крайней мере подвергся испытанию. В ближайшем же номере "Пэл-Мэл" Уорингтон, покатываясь со смеху, прочел вслух статью, отнюдь не развеселившую Артура Пенденниса, который сам в это время трудился над критическим разбором для следующего номера того же еженедельника. Неизвестный автор разносил на все корки "Весенний альманах", причем больше всего досталось именно Пену. Стихи его появились альманахе под псевдонимом. Поскольку сам он отказался писать отзыв на эту книгу, Шендон передал заказ Блодьеру с указанием рубить с плеча, что и было сделано. Мистер Блодьер, человек весьма одаренный, представитель журнального племени, которое сейчас как будто уже вымерло, славился своим свирепым юмором. Он топтал бедные весенние цветочки без всякой жалости, резвился, как бык в цветнике; а когда вдоволь поиздевался над книгой, снес ее лоточнику и на вырученные деньги купил бутылку брэнди.
Глава XXXVI,
в которой Лев появляется в городе и в деревне
Да будет нам позволено пропустить в жизнеописании мистера Артура Пенденниса несколько месяцев, заполненных событиями более интересными и волнующими для него самого, чем для читателей этой повести.
В предыдущей главе мы оставили его прочно ступившим на путь профессионального писателя, или литературного поденщика, как предпочитал называть себя и своего друга мистер Уорингтон; а мы ведь знаем, как однообразна жизнь любого поденщика - будь то в литературе или в юриспруденции, в сельском приходе, в полку или в конторе купца, - и как скучно ее описывать. Слишком уж один день похож на другой. Ради хлеба насущного литератору, так же как и всякому другому труженику, часто приходится работать в спешке, против воли, во вред здоровью, превозмогая лень или отвращение к тому делу, на которое его заставляют тратить силы. Когда Пегаса используют для заработка (а тот, кому нечего продать, бывает к этому вынужден), тогда прощай, поэзия и высокие взлеты! Теперь Пегас взлетает уже только как воздушный шар мистера Грина - в заранее назначенное время и после того как зрители уплатили деньги. Пегас трусит в упряжке по булыжной мостовой, таща подводу или карету. Пегас, бывает, тяжело носит боками, и ноги у него дрожат, а возница еще нет-нет да и огреет его кнутом.
Однако не будем чрезмерно сокрушаться о бедном Пегасе. На каком бы основании именно этому животному, в отличие от других богом созданных тварей, не нести свою долю тягот, трудов и болезней? Если Пегаса бьют, так обычно бьют за дело; и я со своей стороны, так же как мой друг Джордж Уорингтон, решительно не согласен с теми сердобольными людьми, которые не прочь выдвинуть теорию, что, мол, писатель, "талант", должен быть избавлен от нудных обязанностей нашей повседневной жизни, что нельзя заставлять его, как прочих смертных, честно работать и платить налоги.
Итак, газета "Пэл-Мэл" была учреждена, и Пен, получив признание как бойкий, остроумный и забавный критик, стал из недели в неделю трудиться над отзывами о новых книгах, и писал он свои статьи, хоть порой и не в меру бойко, но честно, и в полную меру своих способностей. Мы допускаем, что престарелый историк, посвятивший четверть века труду, с которым наш легкомысленный критик считал возможным расправиться, посидев два дня в библиотеке Британского музея, получал на страницах "Пэл-Мэл" не вполне справедливую оценку;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136