— Это была большая работа. Представляю, как ты счастлива, что уже почти все закончено.
— Да.
— Послушай, я…— Он замолчал и облизнул нижнюю губу, радуясь, что жена не видит этого. — Я никогда не говорил раньше. Но я действительно очень благодарен тебе за все.
Она кивнула. Ее взгляд по-прежнему не отрывался от пола возле носков ее испачканных теннисных туфель.
— Я знаю это, — наконец произнесла она.
— Не понимаю, откуда ты можешь знать,-сказал он, пытаясь говорить легким шутливым тоном, — ведь я был довольно скуп в выражении своей благодарности.
Эдис покачала головой:
— Это не так. Просто ты логически мыслящий человек. А любой логически мыслящий человек увидел бы то, что увидел ты. И почувствовал бы…— Она замолчала. Палмер видел, что ее губы какое-то мгновение двигались беззвучно, — благодарность, — закончила она.
— Я чувствую, и очень большую, и я…— Он сделал жест, пытаясь с его помощью закончить без слов свою мысль.
— И ты хотел внести этот пункт в свой отчет, — сказала она за него.
— Примерно, так.
Ее взгляд скользнул вверх и чуть в сторону, к его лицу.
— Отчетность для тебя очень важна, Вудс. Для банкира это самое главное, не правда ли?
— В какой-то степени, да.
— Отчет, — повторила она, продолжая глядеть на него, — это, в сущности, подведение итогов. Я имею в виду, м-м-м, годовой баланс. Как вы называете это? Итоговая черта?
— Итоговая черта. Да.
— И фактически ничто, кроме итоговой черты, не имеет значения, — говорила она так тихо, что Палмеру пришлось наклониться, чтобы расслышать. — Она венчает дело. До этого может происходить любое — хорошее, ужасное, прекрасное, мучительное, — любое. Но если итоговая черта подведена черными чернилами, то все в порядке.
— Ну…— Он дал междометию повисеть некоторое время в воздухе, поскольку не был уверен, к чему она клонит, хотя совершенно ясно чувствовал ее враждебность. — Я никогда не слышал, чтобы дебет и кредит объясняли так поэтично, но боюсь, что ты права. Итоговая черта — только она имеет значение.
— И самое важное то, чтобы она показывала кредит.
— Да.
Она кивнула:
— Хорошо. Ты подвел черную итоговую черту, дорогой. Тебе повезло.
— Эдис. — Он увидел, что ее спина выпрямилась и еще более напряглась, как бы приготовившись к защите от надвигающейся атаки. — Я хотел только сказать тебе, что я чувствую.
— Ты сказал.
— И что же?
— И спасибо, дорогой. — Она опять уставилась в пол. — Я серьезно. Спасибо.
— Ты не должна благодарить меня. Это мое дело.
Она засмеялась коротким резким смешком:
— Рыцарски вежливые Альфонс и Гастон?
— И ты еще говоришь, что я выдаю свой возраст.
Линия ее спины смягчилась, и Эдис повернулась к мужу. Ему даже показалось, что на ее лице мелькнула улыбка. — Я просто разгадала, от чего мы страдаем, дорогой, — сказала она. — От ньюйоркской болезни. Симптомы — полное отсутствие общения. А причина — переутомление.
— Может быть, ты и права.
— Но послезавтра, — продолжала она, — или по крайней мере к концу недели, когда мы окончательно устроимся, я намерена отдохнуть. Просто отдохнуть. А как ты?
— Еще не сейчас. Предстоит небольшое турне с выступлениями.
— Ох!
— И еще такие же турне до перерыва заседаний законодательного собрания в Олбани.
— Который будет когда?
— Март. Апрель. Точно не знаю.
— Дорогой, это больше четырех месяцев.
— Что поделаешь.
Она постояла молча, потом нахмурилась, потянулась назад и захлопнула дверцу холодильника. — Прости, — сказала она тут же. — Может быть, ты будешь немного отдыхать по воскресеньям и в праздничные дни?
— Надеюсь.
— Хорошо. Кончай свою работу и приходи спать.
Он попытался усмехнуться:
— Ладно, увидимся позже.
— Ненамного позже.
Палмер вернулся в библиотеку и снова уселся в кресло. Странно, что она преднамеренно создала напряжение и затем сняла его, словно она на его стороне — союзник, а не враг. Он полистал списки акционеров ЮБТК и дошел до листка шершавой бумаги, на котором делал какие-то расчеты. По крайней мере, подумал Палмер, он зафиксировал свою благодарность. Но манера, с какой она приняла его благодарность, лишила этот жест всякой значимости.
Он поудобнее устроился в кресле и начал списывать номера страниц. Завтра утром он заставит секретаршу переписать имена и адреса двадцати пяти последних покупателей акций ЮБТК. Но можно ли ей поручить такое дело и быть уверенным, что об этом не узнает Бэркхардт?
Палмер понимал, что ему нельзя положиться ни на кого в банке, кроме, конечно, Вирджинии Клэри.
Он услышал, как Эдис снова открыла холодильник. Он оторвался от бумаг и, чувствуя внезапное напряжение, готовый к чему-то неизвестному, уставился в окружающую его темноту. Долго он сидел в этом напряженном ожидании. Но что бы это ни было, оно не пришло. Пока.
Глава тридцать четвертая
Палмер сидел за столиком на четырех человек в дальнем углу рыбного ресторана на Западной Сорок пятой улице. Он посмотрел на свои часы, потом на стенные, надеясь обнаружить расхождение. Но и те и другие показывали час дня, а это означало, что Мак Бернс и их гость, корреспондент газеты, опаздывают на полчаса.
Палмер наблюдал, как официант церемонно повязывает бумажные салфетки двум мужчинам, сидящим за соседним столиком. Им только что подали омаров, которые были необычно велики для ленча. Всего минут пятнадцать назад эти омары были живыми, и, когда официант принес их показать заказчикам, клешни еще двигались в последних предсмертных судорогах. Теперь же красные недвижимые омары подвергались атаке разнообразными смертоносными инструментами.
Как многие жители Среднего Запада США, Палмер не любил блюда, приготовленные из обитателей морских глубин. Ему были до тошноты противны любые животные, имеющие раковину. Омары, креветки и крабы казались ему похожими на гигантских насекомых из бредовых кошмаров. Устрицы и моллюски, подаваемые на одной половинке раковины, слишком живо напоминали ему запекшуюся слизь. Кроме того, как и многие жители Среднего Запада, он никак не мог привыкнуть к тому, что в Нью-Йорке назначенное для свидания время соблюдалось весьма относительно, особенно если свидание включало в себя такой вид общественной деятельности, как, например, ленч. Послеобеденная встреча, назначенная на 8 часов, никогда не начиналась по крайней мере до 9. А ленч, назначенный на 12.30, сказал себе Палмер, просто означает любое время после часа.
В этот момент он увидел Вирджинию Клэри, влетевшую в ресторан в сопровождении какого-то мужчины. Она быстро пробежала глазами по комнате и, найдя Палмера, устремилась к его столику.
— Извините за опоздание, — сказала она, едва переводя дух. — Мак позвонил мне пятнадцать минут назад и сказал, что не может прийти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191
— Да.
— Послушай, я…— Он замолчал и облизнул нижнюю губу, радуясь, что жена не видит этого. — Я никогда не говорил раньше. Но я действительно очень благодарен тебе за все.
Она кивнула. Ее взгляд по-прежнему не отрывался от пола возле носков ее испачканных теннисных туфель.
— Я знаю это, — наконец произнесла она.
— Не понимаю, откуда ты можешь знать,-сказал он, пытаясь говорить легким шутливым тоном, — ведь я был довольно скуп в выражении своей благодарности.
Эдис покачала головой:
— Это не так. Просто ты логически мыслящий человек. А любой логически мыслящий человек увидел бы то, что увидел ты. И почувствовал бы…— Она замолчала. Палмер видел, что ее губы какое-то мгновение двигались беззвучно, — благодарность, — закончила она.
— Я чувствую, и очень большую, и я…— Он сделал жест, пытаясь с его помощью закончить без слов свою мысль.
— И ты хотел внести этот пункт в свой отчет, — сказала она за него.
— Примерно, так.
Ее взгляд скользнул вверх и чуть в сторону, к его лицу.
— Отчетность для тебя очень важна, Вудс. Для банкира это самое главное, не правда ли?
— В какой-то степени, да.
— Отчет, — повторила она, продолжая глядеть на него, — это, в сущности, подведение итогов. Я имею в виду, м-м-м, годовой баланс. Как вы называете это? Итоговая черта?
— Итоговая черта. Да.
— И фактически ничто, кроме итоговой черты, не имеет значения, — говорила она так тихо, что Палмеру пришлось наклониться, чтобы расслышать. — Она венчает дело. До этого может происходить любое — хорошее, ужасное, прекрасное, мучительное, — любое. Но если итоговая черта подведена черными чернилами, то все в порядке.
— Ну…— Он дал междометию повисеть некоторое время в воздухе, поскольку не был уверен, к чему она клонит, хотя совершенно ясно чувствовал ее враждебность. — Я никогда не слышал, чтобы дебет и кредит объясняли так поэтично, но боюсь, что ты права. Итоговая черта — только она имеет значение.
— И самое важное то, чтобы она показывала кредит.
— Да.
Она кивнула:
— Хорошо. Ты подвел черную итоговую черту, дорогой. Тебе повезло.
— Эдис. — Он увидел, что ее спина выпрямилась и еще более напряглась, как бы приготовившись к защите от надвигающейся атаки. — Я хотел только сказать тебе, что я чувствую.
— Ты сказал.
— И что же?
— И спасибо, дорогой. — Она опять уставилась в пол. — Я серьезно. Спасибо.
— Ты не должна благодарить меня. Это мое дело.
Она засмеялась коротким резким смешком:
— Рыцарски вежливые Альфонс и Гастон?
— И ты еще говоришь, что я выдаю свой возраст.
Линия ее спины смягчилась, и Эдис повернулась к мужу. Ему даже показалось, что на ее лице мелькнула улыбка. — Я просто разгадала, от чего мы страдаем, дорогой, — сказала она. — От ньюйоркской болезни. Симптомы — полное отсутствие общения. А причина — переутомление.
— Может быть, ты и права.
— Но послезавтра, — продолжала она, — или по крайней мере к концу недели, когда мы окончательно устроимся, я намерена отдохнуть. Просто отдохнуть. А как ты?
— Еще не сейчас. Предстоит небольшое турне с выступлениями.
— Ох!
— И еще такие же турне до перерыва заседаний законодательного собрания в Олбани.
— Который будет когда?
— Март. Апрель. Точно не знаю.
— Дорогой, это больше четырех месяцев.
— Что поделаешь.
Она постояла молча, потом нахмурилась, потянулась назад и захлопнула дверцу холодильника. — Прости, — сказала она тут же. — Может быть, ты будешь немного отдыхать по воскресеньям и в праздничные дни?
— Надеюсь.
— Хорошо. Кончай свою работу и приходи спать.
Он попытался усмехнуться:
— Ладно, увидимся позже.
— Ненамного позже.
Палмер вернулся в библиотеку и снова уселся в кресло. Странно, что она преднамеренно создала напряжение и затем сняла его, словно она на его стороне — союзник, а не враг. Он полистал списки акционеров ЮБТК и дошел до листка шершавой бумаги, на котором делал какие-то расчеты. По крайней мере, подумал Палмер, он зафиксировал свою благодарность. Но манера, с какой она приняла его благодарность, лишила этот жест всякой значимости.
Он поудобнее устроился в кресле и начал списывать номера страниц. Завтра утром он заставит секретаршу переписать имена и адреса двадцати пяти последних покупателей акций ЮБТК. Но можно ли ей поручить такое дело и быть уверенным, что об этом не узнает Бэркхардт?
Палмер понимал, что ему нельзя положиться ни на кого в банке, кроме, конечно, Вирджинии Клэри.
Он услышал, как Эдис снова открыла холодильник. Он оторвался от бумаг и, чувствуя внезапное напряжение, готовый к чему-то неизвестному, уставился в окружающую его темноту. Долго он сидел в этом напряженном ожидании. Но что бы это ни было, оно не пришло. Пока.
Глава тридцать четвертая
Палмер сидел за столиком на четырех человек в дальнем углу рыбного ресторана на Западной Сорок пятой улице. Он посмотрел на свои часы, потом на стенные, надеясь обнаружить расхождение. Но и те и другие показывали час дня, а это означало, что Мак Бернс и их гость, корреспондент газеты, опаздывают на полчаса.
Палмер наблюдал, как официант церемонно повязывает бумажные салфетки двум мужчинам, сидящим за соседним столиком. Им только что подали омаров, которые были необычно велики для ленча. Всего минут пятнадцать назад эти омары были живыми, и, когда официант принес их показать заказчикам, клешни еще двигались в последних предсмертных судорогах. Теперь же красные недвижимые омары подвергались атаке разнообразными смертоносными инструментами.
Как многие жители Среднего Запада США, Палмер не любил блюда, приготовленные из обитателей морских глубин. Ему были до тошноты противны любые животные, имеющие раковину. Омары, креветки и крабы казались ему похожими на гигантских насекомых из бредовых кошмаров. Устрицы и моллюски, подаваемые на одной половинке раковины, слишком живо напоминали ему запекшуюся слизь. Кроме того, как и многие жители Среднего Запада, он никак не мог привыкнуть к тому, что в Нью-Йорке назначенное для свидания время соблюдалось весьма относительно, особенно если свидание включало в себя такой вид общественной деятельности, как, например, ленч. Послеобеденная встреча, назначенная на 8 часов, никогда не начиналась по крайней мере до 9. А ленч, назначенный на 12.30, сказал себе Палмер, просто означает любое время после часа.
В этот момент он увидел Вирджинию Клэри, влетевшую в ресторан в сопровождении какого-то мужчины. Она быстро пробежала глазами по комнате и, найдя Палмера, устремилась к его столику.
— Извините за опоздание, — сказала она, едва переводя дух. — Мак позвонил мне пятнадцать минут назад и сказал, что не может прийти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191