Лошадь вскинула голову, энергично встряхнула гривой, пытаясь смахнуть жалящие ледяные шарики. Я поспешно натянула поводья и отвела коня под укрытие ветвей огромного старого каштана. Шум здесь стоял точно такой же, но градины соскальзывали по густым листьям, и нам почти ничего не доставалось.
— Вот и хорошо, — сказала я. С некоторым усилием я разжала пальцы, выпустила повод и похлопала конягу по шее. — Немножко отдохнем. Ничего, все будет в порядке, если, конечно, в нас не шарахнет молния.
Похоже, мои слова кому-то о чем-то напомнили; бесшумный ослепительный зигзаг расколол черное небо над Овечьей горой. Через несколько мгновений глухой раскат грома пронесся над нами, заглушив стук градин по листве каштана.
Молнии одна за другой вспыхивали вдали, за вершинами гор. Потом последовали несколько более ярких и близких вспышек, сопровождаемых куда более громкой небесной канонадой. Град наконец иссяк, но зато дождь возобновился с прежней силой, или даже с большей. Лежавшая внизу долина скрылась в брызгах воды и тумане, но зато молнии высвечивали горные вершины, превращая их в некие неясные силуэты, как будто я рассматривала рентгеновский снимок ближайшего горного хребта.
— Один гиппопотам, два гиппопотама, три гиппопотама, четыре гиппопо…
БАБАХ!!! Лошадь дернулась, тряхнула головой, начала нервно перебирать ногами.
— Догадываюсь, как ты должен сейчас себя чувствовать, — сказала я, вглядываясь вниз, в долину. — Но — держись, друг, держись!
И снова сверкнула молния, настолько яркая и близкая, что осветила весь склон, и впечатала в сетчатку моих глаз черный силуэт лошади с настороженными ушами.
— Один гиппопотам, два гиппопо… — Я могла бы поклясться, что земля под нами содрогнулась. Лошадь пронзительно заржала и попятилась, не обращая внимания на натянутые поводья, ее копыта расшвыривали старую листву во все стороны. В воздухе сильно запахло озоном.
Вспышка.
— Один, — прошипела я сквозь зубы. — Черт тебя побери, да стой же ты! Один гиппо…
Вспышка.
— Один…
Вспышка.
— А-ай!..
Я просто не успела уловить тот момент, когда вылетела из седла; и момент приземления я тоже не успела осознать. Просто я вот только что сидела, отчаянно натягивая поводья, а подо мной бесновалась тысяча фунтов паникующей конины, готовой просто взорваться от страха, — а в следующее мгновение я уже лежала на спине, моргала, глядя в пылающее молниями черное небо, и пыталась восстановить дыхание.
Удар был достаточно сильным, чтобы вытряхнуть душу из тела, и я отчаянно принялась возвращать почти утраченное единство духа и плоти. Потом я наконец воздохнула, и вздох отозвался болью во всех костях, а потом обнаружила, что дрожу с головы до ног, мысленно воображая последствия падения.
Я довольно долго лежала не шевелясь, закрыв глаза, сосредоточившись на дыхании, мысленно исследуя свое тело. Дождь все так же колотил по моему лицу, причиняя заметную боль векам и стекая прямиком в уши. Подбородок и руки у меня совершенно онемели. Но тем не менее руками я могла пошевелить. Я вздохнула с некоторым облегчением.
Ноги! Что с моими ногами? Левая точно пострадала, но не слишком сильно; я просто ушибла коленку. Я с трудом перевернулась набок — мне мешала тяжелая мокрая одежда. Однако именно она уберегла меня от серьезных повреждений.
Где-то над моей головой послышалось жалобное ржание, едва различимое между непрерывными раскатами грома. Я удивленно посмотрела вверх — и увидела лошадиную голову, торчавшую из густого переплетения веток невысокого кустарника футах в тридцати над моей головой. А под кустами падал вниз крутой каменистый обрыв; длинный след показывал линию моего падения к основанию обрыва, — а тут уже я, судя по всему, стукнулась о камень и перевернулась пару раз, прежде чем очутилась в нынешней позиции.
Теперь мне стало ясно, что я остановила коня почти на самом краю вот этой не слишком глубокой, но опасной пропасти; я просто не заметила ее, потому что край обрыва прятался за плотными зарослями кустов. Лошадь, запаниковав, метнулась в эту сторону, но явно почуяла опасность и успела вовремя остановиться — но, конечно же, она не могла помешать мне вылететь из седла и свалиться вниз.
— Ну, чертов содомит! — выругалась я. И тут же подумала: а что, если и незнакомый мне немец назвал конягу как-то в этом роде? — Я же могла шею сломать!
Я все еще дрожащей рукой стерла с лица грязь и осмотрела обрыв в поисках пути наверх.
Но как раз его-то и не было. Передо мной вправо и влево тянулась сплошная каменная стена, вливавшаяся в один из гранитных рогов. Прямо передо мной стена была абсолютно вертикальной, и внизу у ее основания была впадина. Склон, на котором я очутилась, сплошь зарос желтокорнем и сумахом; он начинался от этой впадины, а потом спускался к берегу небольшого ручья футах в шестидесяти от меня.
Я долго стояла совершенно неподвижно, пытаясь обдумать ситуацию. Никто не знал, где я. Я и сама в точности не знала, где нахожусь, если уж на то пошло. Хуже того, никто и искать меня не станет в ближайшее время. Джейми подумает, что я осталась у Мюллеров из-за дождя. У Мюллеров, само собой, не будет никаких оснований для тревоги; с чего бы им вдруг заподозрить, что я не добралась до дома? Да даже если бы им и пришло в голову такое, они все равно не смогли бы отправиться вслед за мной, потому что их ручей слишком разлился. А к тому времени, когда меня спохватятся, все мои следы окажутся давным-давно смытыми этим чертовым непрерывным дождем.
Однако я осталась цела и невредима, а это что-нибудь да значило. А также я лишилась лошади, была одна-одинешенька, без крошки еды при себе, абсолютно не представляла, где нахожусь и насквозь промокла. Но что мне уж точно не грозило, так это смерть от жажды.
Молнии все еще прорезали небо тут и там, как будто небожители взялись за огненные вилы и принялись шпынять друг друга, но гром уже превратился в глухое рычание где-то далеко-далеко. Я уже не боялась, что в меня угодит молния, — в конце концов, наверху, над обрывом, имелось куда больше подходящих кандидатов в виде гигантских деревьев, — но тем не менее мне подумалось, что найти какое-нибудь укрытие от дождя было бы совсем неплохо.
Дождь все не утихал; капли стекали с кончика моего носа с удручающей монотонностью. Прихрамывая на ушибленную ногу и ругаясь сверх всякой меры, я пошла вниз по скользкому склону к берегу ручья.
Этот ручей тоже разбух от дождя; из воды то и дело выскакивали на поверхность обломки ветвей, вырванные с корнем кусты, — потом их снова затягивало под воду, и над ними бешено кружились листья. О береге как таковом говорить не приходилось; я с треском продиралась сквозь сплошные колючие заросли падуба и можжевельника к небольшому голому утесу к югу от меня;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201