— Нет, — сказал Джейми, слегка подергиваясь. Я решила, что он намерен удрать, но прежде чем я его отпустила, он уже дозрел.
— Мм… — снова прогудела я, крепче прижимаясь к нему. Но, хотя я и была под основательным кайфом, я все-таки сумела сообразить, что Дункан вряд ли проведет всю ночь в загонах, а скорее всего вернется в дом и уляжется на ковре перед очагом, да и Ян водрузится на свою низенькую кровать. Но в данный момент меня охватил порыв чувств, и я не способна была заглядывать так далеко вперед.
— Мой отец не раз говорил мне, что самое последнее дело — это воспользоваться тем, что пьяная женщина плохо соображает, — сказал Джейми. Он на какое-то время справился с собой, но теперь его снова начало потряхивать, чуть слабее, как будто он не в силах был остановить свой порыв.
— Я не плохо соображаю, наоборот, очень хорошо, — заверила я его. — Кроме того… — тут я и сама содрогнулась с головы до ног, стремясь к его телу, — кроме того, мне казалось, он говорил еще, что ты не пьян, пока можешь обеими руками отыскать собственную задницу.
Джейми окинул меня оценивающим взглядом.
— Мне неприятно говорить тебе это, Сасснек, но ты держишься не за свою собственную задницу… это моя.
— Ничего, все в порядке, — сообщила я. — Мы женаты. У нас все общее. Едина душа, едина плоть, так говорил священник.
— Может, и не надо было мазать тебя этим маслом, — пробормотал Джейми, обращаясь скорее к себе, чем ко мне. — Мне оно никогда не помогало.
— Ну, ты же мужчина.
Джейми предпринял последнюю попытку.
— А ты не хочешь сначала что-нибудь съесть, малышка? Ты, должно быть, умираешь от голода.
— Мм-м… — ответила я. И, зарывшись лицом в рубашку Джейми, легонько укусила его. — Умираю. От страсти.

* * *
Есть некая история о графе Монтрозе — та самая, в которой говорится, как однажды после битвы его, полумертвого от холода и голода, нашла на поле брани некая молодая женщина. Эта женщина сняла свой башмак, смешала в нем ячмень и холодную воду, получившейся смесью накормила лежавшего без сил графа и таким образом спасла его от смерти.
В чашке, которую в данный момент подсунули мне под нос, содержалась порция точно такой же возвращающей жизнь субстанции, с той небольшой разницей, что вода была теплая.
— Что это такое? — спросила я, глядя на бледные раздувшиеся зерна, плававшие на поверхности водянистой жидкости. Выглядело это так, словно в чашку сыпанули сушеных личинок мух.
— Ячменная каша, — ответил Ян, глядя на чашку с такой гордостью, как будто это была никакая не чашка, а его первенец. — Я ее сам сварил, из того зерна, что бы привезла от Мюллеров.
— Спасибо, — поблагодарила я и осторожно отпила глоточек. Ну, не думаю все-таки, чтобы он смешивал все это в сапоге, хотя от чашки и пахло пылью. — Отлично, — похвалила я. — Как мило с твоей стороны, Ян.
Племянник порозовел от удовольствия.
— Ну, не стоит благодарности, — сказал он. — Там ее полно. А может, поискать для тебя еще и кусочек сыра, тетя? Я всю зелень срежу как следует…
— Нет, нет… мне и каши хватит, — поспешно сказала я. — А… а почему бы тебе не взять ружье, Ян, и не попытаться подстрелить белку или кролика? Я уверена, к вечеру я буду в порядке и смогу приготовить ужин.
Ян просиял, и улыбка совершенно преобразила его длинное, худое лицо.
— Как хорошо, тетя, я рад, — воскликнул он. — Если бы ты видела, чем мы тут с дядей Джейми кормились, пока тебя не было!
Ян ушел, оставив меня с чашкой «каши» в руках и наедине с раздумьями на тему: и что же мне делать с этим продуктом? Мне не хотелось глотать эту жидкость, но я чувствовала себя так, будто мое тело было изготовлено из куска мягкого, подтаявшего масла… и я просто представить не могла, что вот сейчас выберусь из кровати; это потребовало бы слишком больших затрат энергии.
Джейми, быстро и тщательно проведя еще несколько процедур ради моего окончательного оттаивания, уложил меня в постель, не слушая дальнейших возражений. Я подумала, что ему бы не следовало отправляться на охоту вместе с Яном. От него точно так же несло камфарой, как и от меня; любой зверь учуял бы его за милю, а то и больше.
Тщательно укрыв меня стеганым одеялом, он оставил меня, уже засыпающую, а сам пошел искать Дункана, чтобы наконец поздороваться с ним как следует и продемонстрировать шотландское гостеприимство нашего дома. А сейчас я смутно слышала их голоса, доносившиеся снаружи; мужчины сидели на скамье у двери, наслаждаясь остатками дневного тепла, — длинные бледные лучи солнца сочились через окно, заставляя мягко поблескивать оловянную посуду и деревянные поверхности в комнате.
Солнце коснулось и моей находки, черепа. Он лежал на моем письменном столе в другом конце комнаты, создавая очень уютную и симпатичную композицию вместе с глиняным кувшином, полным цветов, и моей тетрадью для записей.
Именно вид тетради и вывел меня из апатии. Роды, которые я принимала на ферме Мюллера, уже и теперь помнились мне весьма смутно; я подумала, что лучше бы мне записать все детали прямо сейчас, пока я вообще могу их вспомнить.
И вот, движимая профессиональным долгом, я потянулась, застонала и села в кровати. У меня все еще слегка кружилась голова, а в ушах звенело вследствие неумеренного приема бренди. Тело также побаливало в разных местах… собственно, практически во всех местах, где-то посильнее, где-то поменьше, — но в общем и целом я была вполне в рабочем состоянии. Хотя и жутко хотела есть.
Я надеялась, что племянник вернется с каким-нибудь мясом для ужина; я слишком хорошо знала, что сейчас не следует набивать желудок сыром и соленой рыбой, но вот симпатичный, наваристый супчик из белки, приправленный зеленым луком и сушеными грибами, мог бы стать воистину целебным средством.
Да, стоило только подумать о наваристом супе… Я неохотно выбралась из-под одеяла и проковыляла через комнату к очагу, чтобы вылить обратно в котелок ячменное варево. Ян наварил этой штуки столько, что хватило бы на полк солдат, — если, конечно, этот полк состоял бы из шотландцев. Живя в бесплодной стране, где трудно найти вообще что-то съедобное, шотландцы всегда были способны слопать что угодно, они наслаждались клейким варевом из любого зерна, лишенным малейших признаков вкуса или запаха. Но я принадлежала к куда более изнеженному народу и не в состоянии была следовать их примеру.
Открытый мешок с ячменем стоял возле очага, и его джутовая ткань все еще была очень влажной. Мне бы следовало высыпать из него зерно, для просушки, иначе оно могло заплесневеть. Мое ушибленное колено выразило легкий протест, но я все же достала большую плоскую корзину-поднос, сплетенную из тростника, и опустилась на коленки, чтобы тонким слоем рассыпать по ней ячмень.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201