– спросила она.
– Нам пришлось бежать к поезду.
– Ты себя загоняешь. Поди-ка выпей горячего молока.
Молоко отлично бы его подбодрило, но он отказался и пошел к себе. Не сняв покрывала, повалился ничком на кровать и заплакал слезами ярости и боли. Было и физически больно, так что он в кровь искусал губы, а смута в душе мешала думать, даже чувствовать.
Вот как она со мной обходится, а? – снова и снова мысленно повторял он, прижимаясь лицом к одеялу. И ненавидел Клару. Опять он возвращался к той сцене, и опять в нем вспыхивала ненависть.
Назавтра он держался замкнуто, отчужденно, как никогда. Клара была очень кроткая, можно сказать ласковая. Но он был сух, с оттенком презренья. Она вздыхала, оставалась все так же кротка.
Однажды вечером на той же неделе в Ноттингеме в Королевском театре в «Даме с камелиями» играла Сара Бернар. Полу хотелось увидеть эту старую знаменитую актрису, и он пригласил на спектакль Клару. Мать он попросил оставить для него-ключ на окне.
– Значит, брать билеты? – спросил он Клару.
– Да. И надень смокинг, пожалуйста! Я никогда не видела тебя в смокинге.
– Да что ты, Клара! Надо же, я – в театре в смокинге! – запротестовал он.
– Ты не любишь смокинг? – спросила она.
– Ну раз тебе очень хочется, надену. Но буду чувствовать себя дураком.
Она посмеялась над ним.
– Тогда почувствуй себя дураком, ради меня, согласен?
От такой просьбы у него кровь забурлила в жилах.
– Видно, не миновать мне этого.
– Зачем тебе понадобился чемоданчик? – спросила Пола мать.
Он отчаянно покраснел.
– Клара просила, чтобы я… – начал он.
– Какие же у вас места?
– Первый ярус… по три с половиной шиллинга!
– Ого! – насмешливо воскликнула мать.
– Ну это же в кои веки, – сказал Пол.
Он переоделся на фабрике, надел пальто и шапку и встретился с Кларой в кафе. Она была с одной из своих подруг-суфражисток. На ней было старое длинное пальто, которое совсем ей не шло, голова повязана полушалком, который Пол терпеть не мог. К театру пошли втроем.
Клара еще на лестнице сняла пальто, и оказалось, она в подобии вечернего платья, открывающего руки, шею и часть груди. Волосы модно причесаны. В этом платье, зеленом, шелковом, простого покроя, она была очень хороша. Да, она великолепна. Видишь всю фигуру, словно обтянутую легкой тканью. Пол смотрел на нее и прямо ощущал упругость и нежность этого стройного тела. Он крепко сжал кулаки.
И ему предстояло весь вечер сидеть, касаясь ее прекрасной обнаженной руки, смотреть на сильную шею, гордо поднятую над сильными плечами, на грудь под зеленым шелком, на изгибы рук и ног под облегающим платьем. Каким-то уголком души он опять ее возненавидел – зачем обрекает его на муку этой близости. Но и любил ее, когда, вскинув голову, она смотрела прямо перед собой, чуть надув губы, задумчивая, неподвижная, будто покорилась судьбе, которая сильнее ее. Ничего она не могла с собой поделать; она оказалась во власти чего-то, что важнее ее самой. Вечностью веяло от нее, будто от задумчивого сфинкса, и Пол ощутил властное желание ее поцеловать. Он уронил программку и низко нагнулся, чтобы, поднимая, украдкой поцеловать Кларину ладонь и запястье. Как мучительна ее красота. Она сидела не шевелясь. Лишь когда погас свет, чуть склонилась, подалась к нему, и он тихонько гладил ее кисть, руку. Слабый запах духов исходил от нее. Опять и опять накатывали раскаленные волны крови, каждая на миг глушила его сознание.
Спектакль шел своим чередом. Пол видел его будто из дальней дали, будто драма развертывалась неведомо где, но, кажется, где-то в глубинах его существа. Он стал Клариными полными руками, ее шеей, ее вздымающейся грудью. Кажется, это и есть он. Где-то там все еще играют актеры, и он сливается с драмой. Сам по себе он не существует. Серые, а то черные глаза Клары, ее грудь, что льнет к нему, ее рука, что он сжимает в своих руках, – только это и есть на свете. И он мал, беспомощен, а она, облеченная силой, возвышается над ним.
Лишь антракты, когда загорался свет, причиняли ему четко выраженную боль. И хотелось куда-нибудь сбежать, пока снова не станет темно. Сбитый с толку, он плутал в поисках выпивки. Потом огни гасли, и он опять оказывался во власти странной безумной реальности, в которой слились Клара и драма на сцене.
Спектакль продолжался. Пол был одержим желанием поцеловать крохотную голубую венку, что примостилась в изгибе Клариного локтя. Он чувствовал эту жилку. Кажется, пока он не прижался к ней губами, жизнь его приостановилась. Поцеловать ее, непременно! Но кругом люди! И все-таки он быстро наклонился и коснулся ее губами. Усы пощекотали нежную плоть. Клара вздрогнула, отдернула руку.
Но вот спектакль кончился, зажгли свет, публика аплодировала, Пол очнулся, глянул на часы. Его поезд уже ушел.
– Придется мне идти домой пешком! – сказал он.
Клара посмотрела на него.
– Уже так поздно? – спросила она.
Пол кивнул. Потом подал ей пальто.
– Люблю тебя! Ты так хороша в этом платье, – пробормотал он, пригнувшись к ее плечу, среди шумной толчеи.
Она все молчала. Они вышли из театра. Пол увидел идущих мимо людей, извозчиков, что поджидали седоков. Ему показалось, он встретился с горящими ненавистью карими глазами. Но не узнал их. Они с Кларой повернули, бессознательно направляясь к вокзалу.
Поезд уже ушел. Придется идти пешком десять миль.
– Не страшно, – сказал Пол. – Мне будет только приятно…
– А может, переночуешь у нас? – краснея, предложила Клара. – Я могу лечь с мамой.
Пол посмотрел на нее. Глаза их встретились.
– А что скажет твоя мама? – спросил он.
– Она не будет против.
– Ты уверена?
– Конечно!
– Значит, я пойду к тебе?
– Если хочешь.
– Хорошо.
И они повернули в другую сторону. На первой же остановке сели в трамвай. Свежий ветер дул им в лицо. Улицы были темны. Трамвай поспешал, покачивался. Пол сидел, крепко зажав в руке Кларину руку.
– А твоя мама уже легла? – спросил он.
– Возможно. Надеюсь, что нет.
Единственные прохожие, они быстро шли по молчаливой темной улочке. Клара юркнула в дом. Пол замешкался.
– Входи, – сказала она.
Пол мигом оказался на крыльце, и вот он уже в комнате. В двери напротив появилась мать, большая, недружелюбная.
– Кого это ты привела? – спросила она.
– Это мистер Морел, он опоздал на поезд. Я подумала, мы можем приютить его на ночь, не то ему придется отшагать десять миль.
Миссис Рэдфорд хмыкнула.
– Твое дело! Раз ты его пригласила, будет гостем, я-то не против. Хозяйка здесь ты!
– Если я вам не по душе, я могу и уйти, – сказал Пол.
– Не, не, еще чего! Заходите, располагайтесь! Вот только по вкусу ли вам будет, что я ей на ужин сготовила.
Ужин состоял из тарелочки жареной картошки и кусочка бекона. Стол был накрыт кое-как, на одного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132
– Нам пришлось бежать к поезду.
– Ты себя загоняешь. Поди-ка выпей горячего молока.
Молоко отлично бы его подбодрило, но он отказался и пошел к себе. Не сняв покрывала, повалился ничком на кровать и заплакал слезами ярости и боли. Было и физически больно, так что он в кровь искусал губы, а смута в душе мешала думать, даже чувствовать.
Вот как она со мной обходится, а? – снова и снова мысленно повторял он, прижимаясь лицом к одеялу. И ненавидел Клару. Опять он возвращался к той сцене, и опять в нем вспыхивала ненависть.
Назавтра он держался замкнуто, отчужденно, как никогда. Клара была очень кроткая, можно сказать ласковая. Но он был сух, с оттенком презренья. Она вздыхала, оставалась все так же кротка.
Однажды вечером на той же неделе в Ноттингеме в Королевском театре в «Даме с камелиями» играла Сара Бернар. Полу хотелось увидеть эту старую знаменитую актрису, и он пригласил на спектакль Клару. Мать он попросил оставить для него-ключ на окне.
– Значит, брать билеты? – спросил он Клару.
– Да. И надень смокинг, пожалуйста! Я никогда не видела тебя в смокинге.
– Да что ты, Клара! Надо же, я – в театре в смокинге! – запротестовал он.
– Ты не любишь смокинг? – спросила она.
– Ну раз тебе очень хочется, надену. Но буду чувствовать себя дураком.
Она посмеялась над ним.
– Тогда почувствуй себя дураком, ради меня, согласен?
От такой просьбы у него кровь забурлила в жилах.
– Видно, не миновать мне этого.
– Зачем тебе понадобился чемоданчик? – спросила Пола мать.
Он отчаянно покраснел.
– Клара просила, чтобы я… – начал он.
– Какие же у вас места?
– Первый ярус… по три с половиной шиллинга!
– Ого! – насмешливо воскликнула мать.
– Ну это же в кои веки, – сказал Пол.
Он переоделся на фабрике, надел пальто и шапку и встретился с Кларой в кафе. Она была с одной из своих подруг-суфражисток. На ней было старое длинное пальто, которое совсем ей не шло, голова повязана полушалком, который Пол терпеть не мог. К театру пошли втроем.
Клара еще на лестнице сняла пальто, и оказалось, она в подобии вечернего платья, открывающего руки, шею и часть груди. Волосы модно причесаны. В этом платье, зеленом, шелковом, простого покроя, она была очень хороша. Да, она великолепна. Видишь всю фигуру, словно обтянутую легкой тканью. Пол смотрел на нее и прямо ощущал упругость и нежность этого стройного тела. Он крепко сжал кулаки.
И ему предстояло весь вечер сидеть, касаясь ее прекрасной обнаженной руки, смотреть на сильную шею, гордо поднятую над сильными плечами, на грудь под зеленым шелком, на изгибы рук и ног под облегающим платьем. Каким-то уголком души он опять ее возненавидел – зачем обрекает его на муку этой близости. Но и любил ее, когда, вскинув голову, она смотрела прямо перед собой, чуть надув губы, задумчивая, неподвижная, будто покорилась судьбе, которая сильнее ее. Ничего она не могла с собой поделать; она оказалась во власти чего-то, что важнее ее самой. Вечностью веяло от нее, будто от задумчивого сфинкса, и Пол ощутил властное желание ее поцеловать. Он уронил программку и низко нагнулся, чтобы, поднимая, украдкой поцеловать Кларину ладонь и запястье. Как мучительна ее красота. Она сидела не шевелясь. Лишь когда погас свет, чуть склонилась, подалась к нему, и он тихонько гладил ее кисть, руку. Слабый запах духов исходил от нее. Опять и опять накатывали раскаленные волны крови, каждая на миг глушила его сознание.
Спектакль шел своим чередом. Пол видел его будто из дальней дали, будто драма развертывалась неведомо где, но, кажется, где-то в глубинах его существа. Он стал Клариными полными руками, ее шеей, ее вздымающейся грудью. Кажется, это и есть он. Где-то там все еще играют актеры, и он сливается с драмой. Сам по себе он не существует. Серые, а то черные глаза Клары, ее грудь, что льнет к нему, ее рука, что он сжимает в своих руках, – только это и есть на свете. И он мал, беспомощен, а она, облеченная силой, возвышается над ним.
Лишь антракты, когда загорался свет, причиняли ему четко выраженную боль. И хотелось куда-нибудь сбежать, пока снова не станет темно. Сбитый с толку, он плутал в поисках выпивки. Потом огни гасли, и он опять оказывался во власти странной безумной реальности, в которой слились Клара и драма на сцене.
Спектакль продолжался. Пол был одержим желанием поцеловать крохотную голубую венку, что примостилась в изгибе Клариного локтя. Он чувствовал эту жилку. Кажется, пока он не прижался к ней губами, жизнь его приостановилась. Поцеловать ее, непременно! Но кругом люди! И все-таки он быстро наклонился и коснулся ее губами. Усы пощекотали нежную плоть. Клара вздрогнула, отдернула руку.
Но вот спектакль кончился, зажгли свет, публика аплодировала, Пол очнулся, глянул на часы. Его поезд уже ушел.
– Придется мне идти домой пешком! – сказал он.
Клара посмотрела на него.
– Уже так поздно? – спросила она.
Пол кивнул. Потом подал ей пальто.
– Люблю тебя! Ты так хороша в этом платье, – пробормотал он, пригнувшись к ее плечу, среди шумной толчеи.
Она все молчала. Они вышли из театра. Пол увидел идущих мимо людей, извозчиков, что поджидали седоков. Ему показалось, он встретился с горящими ненавистью карими глазами. Но не узнал их. Они с Кларой повернули, бессознательно направляясь к вокзалу.
Поезд уже ушел. Придется идти пешком десять миль.
– Не страшно, – сказал Пол. – Мне будет только приятно…
– А может, переночуешь у нас? – краснея, предложила Клара. – Я могу лечь с мамой.
Пол посмотрел на нее. Глаза их встретились.
– А что скажет твоя мама? – спросил он.
– Она не будет против.
– Ты уверена?
– Конечно!
– Значит, я пойду к тебе?
– Если хочешь.
– Хорошо.
И они повернули в другую сторону. На первой же остановке сели в трамвай. Свежий ветер дул им в лицо. Улицы были темны. Трамвай поспешал, покачивался. Пол сидел, крепко зажав в руке Кларину руку.
– А твоя мама уже легла? – спросил он.
– Возможно. Надеюсь, что нет.
Единственные прохожие, они быстро шли по молчаливой темной улочке. Клара юркнула в дом. Пол замешкался.
– Входи, – сказала она.
Пол мигом оказался на крыльце, и вот он уже в комнате. В двери напротив появилась мать, большая, недружелюбная.
– Кого это ты привела? – спросила она.
– Это мистер Морел, он опоздал на поезд. Я подумала, мы можем приютить его на ночь, не то ему придется отшагать десять миль.
Миссис Рэдфорд хмыкнула.
– Твое дело! Раз ты его пригласила, будет гостем, я-то не против. Хозяйка здесь ты!
– Если я вам не по душе, я могу и уйти, – сказал Пол.
– Не, не, еще чего! Заходите, располагайтесь! Вот только по вкусу ли вам будет, что я ей на ужин сготовила.
Ужин состоял из тарелочки жареной картошки и кусочка бекона. Стол был накрыт кое-как, на одного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132