Но Пол уже видел ее в минуты, когда она сидела, вперив в собор неподвижный взгляд, и глаза и лицо ее застыли, отражая неумолимость жизни. И чувствовал, эти морщинки в уголках глаз и стиснутые губы доводят его до безумия.
Они зашли перекусить, и миссис Морел это показалось неслыханным расточительством.
– Не воображай, будто я получаю удовольствие, – говорила она, пока ела телячью отбивную котлету. – Не получаю я удовольствия, можешь поверить, не получаю. Подумай только о своих выброшенных на ветер деньгах!
– Никогда не жалей моих денег, – сказал он. – Ты забыла, я молодой человек и сейчас вывожу на прогулку свою девушку.
И он купил ей синие фиалки.
– Немедленно прекратите, сэр! – распорядилась она. – Что мне с ними делать?
– Ничего не надо делать. Постой спокойно!
И прямо посреди Главной улицы он приколол ей букетик к пальто.
– Такой старухе, как я! – сказала она, нюхая фиалки.
– Понимаешь, – сказал он, – мне хочется, чтоб люди думали, будто мы с тобой страшно светские господа. Так что задери нос.
– Сейчас стукну тебя по голове, – засмеялась миссис Морел.
– Напусти на себя важность! – скомандовал он. – Распуши хвост.
Целый час ушел у него, чтоб провести мать по улице. Она постояла над окном древней стекловаренной печи, постояла перед каменной аркой, всюду она останавливалась и ахала.
Какой-то мужчина подошел к ней, снял шляпу и поклонился.
– Позвольте, я покажу вам город, сударыня.
– Нет, благодарю вас, – ответила она. – Я с сыном.
И Пол рассердился, надо было ей отвечать более величественно.
– Отстань ты от меня! Ха! А вот остатки дома рудокопа и древней печи для плавки олова. Помнишь ту лекцию. Пол?..
Но на соборный холм она поднялась с огромным трудом. Пол этого не заметил. Только вдруг оказалось, она не в силах произнести ни слова. Он завел ее в маленькую кофейню, и там она отдохнула.
– Это пустяки, – сказала она. – Просто сердце уже не молодое, чего ж от него ждать.
Сын не ответил, лишь посмотрел на нее. И душу его словно стиснули раскаленные клещи. Хотелось заплакать, хотелось яростно крушить все, что попадет под руку. Снова они пустились в путь, шли медленно, потихоньку. И каждый шаг, казалось, тяжестью ложился ему на грудь. Сердце его готово было разорваться. Наконец они дошли до вершины. Мать стояла, очарованно глядя на ворота замка, на фасад собора. Она вся погрузилась в созерцание.
– Это еще гораздо лучше, чем мне представлялось! – воскликнула она.
Но Полу все это было ненавистно. Он ходил за нею повсюду, и тоскливые мысли его одолевали. Они посидели в соборе. На хорах послушали небольшую службу. Мать робела.
– Собор ведь открыт для всех? – спросила она.
– Да, – ответил Пол. – Неужели, по-твоему, у них хватит нахальства нас выставить?
– Уж непременно выставили бы, если б услышали, как ты выражаешься, – возмутилась миссис Морел.
Во время службы лицо ее опять засияло радостью и покоем. А ему по-прежнему хотелось бушевать, и крушить все подряд, и плакать.
После службы, когда, перегнувшись через ограду, они смотрели на город внизу, Пол вдруг выпалил:
– Ну почему у человека не может быть молодой матери? Зачем ей быть старой?
– С этим она, знаешь ли, ничего не может поделать, – засмеялась мать.
– И почему я не старший сын? Послушай… говорят, у младших есть преимущество… но пойми, ведь это у старших мать молодая. Твоим старшим сыном должен был быть я.
– От меня-то это не зависело, – запротестовала миссис Морел. – Согласись, ты тут виноват не меньше меня.
Он весь побелел, глаза стали бешеные.
– Зачем ты старая? – сказал он вне себя от собственного бессилия. – Почему ты не можешь ходить? Почему не можешь всюду со мной бывать?
– Прежде я могла бы взбежать на этот холм получше тебя, – ответила она.
– А мне-то от этого что? – крикнул Пол, ударив кулаком по ограде. Потом сник, сказал печально: – Очень дурно с твоей стороны, что ты больна. Малышка, это…
– Больна! – воскликнула мать. – Просто я уже не молода, и ты должен с этим мириться, вот и все.
Они притихли. Но обоим стало безмерно тяжело. За чаем они опять повеселели. Когда они сидели на набережной Брейфорда, глядя на лодки, Пол рассказало встрече с Кларой. Мать засыпала его вопросами.
– С кем же она живет?
– Со своей матерью, на Блюбелл-хилл.
– И им есть на что жить?
– Не думаю. По-моему, они плетут кружева.
– И в чем ее очарованье, мой мальчик?
– Мне не кажется, что она очаровательна, мама. Но она милая. И знаешь, мне кажется, она искренняя… и никакой таинственности, никакой.
– Но она много старше тебя.
– Ей тридцать, а мне двадцать третий год.
– Ты не сказал, чем она тебя привлекает.
– Потому что я и сам не знаю… какая-то она непокорная… бунтующая, что ли.
Миссис Морел задумалась. Она рада была бы, если бы сын влюбился в какую-нибудь женщину, которая… которая… она сама не знала, в какую. Но он так был тревожен, впадал вдруг в такую ярость, а потом опять его охватывало уныние. Ей хотелось, чтоб он познакомился с какой-нибудь милой женщиной… Не знала она, чего же ей хочется, и не стала разбираться. Во всяком случае, мысль о Кларе не вызывала у нее враждебности.
Энни тоже собралась замуж. Леонард уехал работать в Бирмингем. Однажды, когда он приехал на субботу и воскресенье, миссис Морел ему сказала:
– Ты неважно выглядишь, дружок.
– Не знаю я, – сказал он. – Да я неплохо себя чувствую, ма, ничего такого.
Он по-мальчишески уже называл ее «ма».
– А комнату ты снимаешь хорошую, это правда? – спросила она.
– Да… да. Чудно только, что самому надо наливать себе чай… и некому ворчать, если перельешь, а потом прихлебываешь из блюдца. Вроде уж и вкуса не чувствуешь.
Миссис Морел рассмеялась.
– Значит, ты от этого устал? – сказала она.
– Сам не знаю я. Жениться я хочу, – выпалил он, сплетая и расплетая пальцы и потупясь. Стало тихо.
– Но ведь ты говорил, ты подождешь еще годок, – воскликнула миссис Морел.
– Ну, говорил, – упрямо ответил он.
Опять миссис Морел задумалась.
– И знаешь, – сказала она, – похоже, Энни транжира. Она скопила всего одиннадцать фунтов. И тебе, дружок, как я понимаю, тоже не много удалось отложить.
Он покраснел до ушей.
– У меня тридцать четыре соверена, – сказал он.
– Ненадолго этого хватит, – возразила миссис Морел.
Он ничего не ответил, только все сплетал и расплетал пальцы.
– И ты ведь знаешь, – сказала она, – у меня нет ничего…
– Мне не надо, ма! – вскричал он с упреком, с болью, густо покраснев.
– Конечно, дружок, я знаю. Я была бы очень рада, будь у меня деньги. Теперь вычти из своих пять фунтов на свадьбу и прочее… остается двадцать девять фунтов. На этом далеко не уедешь.
Он все сплетал и расплетал пальцы, беспомощный, упрямый, не поднимая глаз.
– Но ты всерьез хочешь жениться?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132
Они зашли перекусить, и миссис Морел это показалось неслыханным расточительством.
– Не воображай, будто я получаю удовольствие, – говорила она, пока ела телячью отбивную котлету. – Не получаю я удовольствия, можешь поверить, не получаю. Подумай только о своих выброшенных на ветер деньгах!
– Никогда не жалей моих денег, – сказал он. – Ты забыла, я молодой человек и сейчас вывожу на прогулку свою девушку.
И он купил ей синие фиалки.
– Немедленно прекратите, сэр! – распорядилась она. – Что мне с ними делать?
– Ничего не надо делать. Постой спокойно!
И прямо посреди Главной улицы он приколол ей букетик к пальто.
– Такой старухе, как я! – сказала она, нюхая фиалки.
– Понимаешь, – сказал он, – мне хочется, чтоб люди думали, будто мы с тобой страшно светские господа. Так что задери нос.
– Сейчас стукну тебя по голове, – засмеялась миссис Морел.
– Напусти на себя важность! – скомандовал он. – Распуши хвост.
Целый час ушел у него, чтоб провести мать по улице. Она постояла над окном древней стекловаренной печи, постояла перед каменной аркой, всюду она останавливалась и ахала.
Какой-то мужчина подошел к ней, снял шляпу и поклонился.
– Позвольте, я покажу вам город, сударыня.
– Нет, благодарю вас, – ответила она. – Я с сыном.
И Пол рассердился, надо было ей отвечать более величественно.
– Отстань ты от меня! Ха! А вот остатки дома рудокопа и древней печи для плавки олова. Помнишь ту лекцию. Пол?..
Но на соборный холм она поднялась с огромным трудом. Пол этого не заметил. Только вдруг оказалось, она не в силах произнести ни слова. Он завел ее в маленькую кофейню, и там она отдохнула.
– Это пустяки, – сказала она. – Просто сердце уже не молодое, чего ж от него ждать.
Сын не ответил, лишь посмотрел на нее. И душу его словно стиснули раскаленные клещи. Хотелось заплакать, хотелось яростно крушить все, что попадет под руку. Снова они пустились в путь, шли медленно, потихоньку. И каждый шаг, казалось, тяжестью ложился ему на грудь. Сердце его готово было разорваться. Наконец они дошли до вершины. Мать стояла, очарованно глядя на ворота замка, на фасад собора. Она вся погрузилась в созерцание.
– Это еще гораздо лучше, чем мне представлялось! – воскликнула она.
Но Полу все это было ненавистно. Он ходил за нею повсюду, и тоскливые мысли его одолевали. Они посидели в соборе. На хорах послушали небольшую службу. Мать робела.
– Собор ведь открыт для всех? – спросила она.
– Да, – ответил Пол. – Неужели, по-твоему, у них хватит нахальства нас выставить?
– Уж непременно выставили бы, если б услышали, как ты выражаешься, – возмутилась миссис Морел.
Во время службы лицо ее опять засияло радостью и покоем. А ему по-прежнему хотелось бушевать, и крушить все подряд, и плакать.
После службы, когда, перегнувшись через ограду, они смотрели на город внизу, Пол вдруг выпалил:
– Ну почему у человека не может быть молодой матери? Зачем ей быть старой?
– С этим она, знаешь ли, ничего не может поделать, – засмеялась мать.
– И почему я не старший сын? Послушай… говорят, у младших есть преимущество… но пойми, ведь это у старших мать молодая. Твоим старшим сыном должен был быть я.
– От меня-то это не зависело, – запротестовала миссис Морел. – Согласись, ты тут виноват не меньше меня.
Он весь побелел, глаза стали бешеные.
– Зачем ты старая? – сказал он вне себя от собственного бессилия. – Почему ты не можешь ходить? Почему не можешь всюду со мной бывать?
– Прежде я могла бы взбежать на этот холм получше тебя, – ответила она.
– А мне-то от этого что? – крикнул Пол, ударив кулаком по ограде. Потом сник, сказал печально: – Очень дурно с твоей стороны, что ты больна. Малышка, это…
– Больна! – воскликнула мать. – Просто я уже не молода, и ты должен с этим мириться, вот и все.
Они притихли. Но обоим стало безмерно тяжело. За чаем они опять повеселели. Когда они сидели на набережной Брейфорда, глядя на лодки, Пол рассказало встрече с Кларой. Мать засыпала его вопросами.
– С кем же она живет?
– Со своей матерью, на Блюбелл-хилл.
– И им есть на что жить?
– Не думаю. По-моему, они плетут кружева.
– И в чем ее очарованье, мой мальчик?
– Мне не кажется, что она очаровательна, мама. Но она милая. И знаешь, мне кажется, она искренняя… и никакой таинственности, никакой.
– Но она много старше тебя.
– Ей тридцать, а мне двадцать третий год.
– Ты не сказал, чем она тебя привлекает.
– Потому что я и сам не знаю… какая-то она непокорная… бунтующая, что ли.
Миссис Морел задумалась. Она рада была бы, если бы сын влюбился в какую-нибудь женщину, которая… которая… она сама не знала, в какую. Но он так был тревожен, впадал вдруг в такую ярость, а потом опять его охватывало уныние. Ей хотелось, чтоб он познакомился с какой-нибудь милой женщиной… Не знала она, чего же ей хочется, и не стала разбираться. Во всяком случае, мысль о Кларе не вызывала у нее враждебности.
Энни тоже собралась замуж. Леонард уехал работать в Бирмингем. Однажды, когда он приехал на субботу и воскресенье, миссис Морел ему сказала:
– Ты неважно выглядишь, дружок.
– Не знаю я, – сказал он. – Да я неплохо себя чувствую, ма, ничего такого.
Он по-мальчишески уже называл ее «ма».
– А комнату ты снимаешь хорошую, это правда? – спросила она.
– Да… да. Чудно только, что самому надо наливать себе чай… и некому ворчать, если перельешь, а потом прихлебываешь из блюдца. Вроде уж и вкуса не чувствуешь.
Миссис Морел рассмеялась.
– Значит, ты от этого устал? – сказала она.
– Сам не знаю я. Жениться я хочу, – выпалил он, сплетая и расплетая пальцы и потупясь. Стало тихо.
– Но ведь ты говорил, ты подождешь еще годок, – воскликнула миссис Морел.
– Ну, говорил, – упрямо ответил он.
Опять миссис Морел задумалась.
– И знаешь, – сказала она, – похоже, Энни транжира. Она скопила всего одиннадцать фунтов. И тебе, дружок, как я понимаю, тоже не много удалось отложить.
Он покраснел до ушей.
– У меня тридцать четыре соверена, – сказал он.
– Ненадолго этого хватит, – возразила миссис Морел.
Он ничего не ответил, только все сплетал и расплетал пальцы.
– И ты ведь знаешь, – сказала она, – у меня нет ничего…
– Мне не надо, ма! – вскричал он с упреком, с болью, густо покраснев.
– Конечно, дружок, я знаю. Я была бы очень рада, будь у меня деньги. Теперь вычти из своих пять фунтов на свадьбу и прочее… остается двадцать девять фунтов. На этом далеко не уедешь.
Он все сплетал и расплетал пальцы, беспомощный, упрямый, не поднимая глаз.
– Но ты всерьез хочешь жениться?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132