Возвышавшийся справа от них Мейблторп казался крохотным. Им одним принадлежал сейчас весь этот простор – плоский берег, море, и восходящее солнце, и негромкий шум волн, и резкие крики чаек.
Они нашли теплую впадину среди дюн, куда не достигал ветер. Пол стоял и смотрел на море.
– Красиво как, – сказал он.
– Пожалуйста, не сентиментальничай, – сказала Клара.
Ей досадно было, что он стоит и не сводит глаз с моря, точно какой-то одинокий романтик. Пол засмеялся. Она быстро разделась.
– Сегодня хорошая волна, – с торжеством сказала она.
Она плавала лучше него; он стоял и лениво глядел на нее.
– Ты не идешь? – спросила она.
– Сейчас, – ответил он.
Кожа у нее очень светлая, бархатистая, полные плечи. Налетающий с моря ветерок обдувает ее тело, ерошит волосы.
Утро окрасилось чудесным прозрачным золотом. Призрачные покровы теней, казалось, уплывают прочь на север и на юг. Клара стояла, чуть поеживаясь от прикосновения ветра, что шевелил пряди волос. За белотелой обнаженной женщиной поднимается морская трава. Вот Клара глянула на море, потом посмотрела на него. Он не сводил с нее темных глаз, которые она любила, а понять не могла. Поеживаясь, смеясь, она скрестила руки на груди.
– У-у, как холодно-то будет! – сказала она.
Пол подался вперед и поцеловал ее, вдруг крепко прижал к себе и опять поцеловал. Она ждала. Он посмотрел ей в глаза, потом вдаль, на бледные пески.
– Иди же! – спокойно сказал он.
Клара обняла его, притянула к себе, страстно поцеловала и пошла.
– Но ты будешь купаться? – спросила она.
– Сейчас.
Она шла, тяжело ступая по мягкому, словно бархат, песку. А Пол, стоя на дюне, смотрел, как просторный бледный берег принимает ее в свои объятия. Она становилась все меньше, очертания стирались, казалось, большая белая птица с трудом движется по песку.
Будто белый камешек на пляже, будто клок пены перекатывается по песку, сказал он себе.
Как медленно-медленно бредет она по широкому звучащему взморью. Но вот пропала из виду. Солнечное сиянье затмило ее. И опять он ее увидел, всего лишь белое пятнышко, что движется у белой ворчащей кромки моря.
Какая же она крохотная! – сказал он себе. Потерялась, точно песчинка на песчаном берегу, – просто крупинка, которую несет по берегу, крохотный белый пузырек пены, можно сказать, ничто среди этого утра. Почему же она увлекла, поглотила меня?
Утро было полностью нарушено – Клара скрылась в воде. Во всю даль и ширь взморья песчаные дюны, поросшие синим песчаным тростником, и сверкающие воды дружно сияли в необъятном, ничем не нарушаемом уединении.
Что она такое, в конце концов? – думал он. Вот приморское утро, огромное, извечное и прекрасное; а вон она, беспокойная, всегда неудовлетворенная и недолговечная, как пузырек пены. Что в конце концов она для меня значит? Она частица чего-то большого, как пузырек пены – частица моря. Но она-то что такое? Не ее я люблю.
Испуганный собственными невольными мыслями, которые, казалось, звучали так отчетливо, что само утро могло их услышать, Пол разделся и быстро побежал по песку. Клара его ждала. Она махнула ему рукой, волна подняла ее, опустила, плечи ее – в море жидкого серебра. Пол перепрыгнул через буруны, и вот уже ее рука у него на плече.
Пол был неважный пловец и не мог долго оставаться в воде. Клара, торжествуя, резвилась вокруг него, щеголяя своим превосходством, которому он завидовал. Солнечное сияние щедро и празднично разливалось по морю. Минуту-другую они смеялись, потом наперегонки побежали назад к песчаным дюнам.
Тяжело дыша, они вытирались, и Пол не сводил с нее глаз, она запыхалась, лицо смеялось, блестели мокрые плечи, покачивалась и пугала его грудь, которую она сильно терла полотенцем, и он опять подумал: «Но она великолепна, она даже важнее и этого утра, и моря. Ведь верно?.. Верно?..»
Увидев устремленный на нее взгляд темных глаз, Клара со смехом остановилась.
– На что ты смотришь? – спросила она.
– На тебя, – смеясь, отвечал Пол.
Глаза их встретились, и вот он уже целует ее плечо в пупырышках гусиной кожи и при этом думает: «Что же она такое? Что она такое?»
В то утро она любила его. Была в его поцелуях какая-то отрешенность, безжалостность, неудержимость, словно им движет лишь его воля и никак не Клара, не ее желание.
Позднее он ушел писать этюды.
– Съезди с матерью в Саттон. Я такой скучный.
Клара стояла и смотрела на него. Он понимал, она хотела бы пойти с ним, но он предпочитал быть один. Когда Клара с ним, он будто узник, не может глубоко вздохнуть, будто что-то на него давит. Она чувствовала, он хочет от нее освободиться.
Вечером он опять к ней вернулся. В темноте они ходили по берегу, потом немного посидели, укрывшись в дюнах.
– Похоже, – сказала она, когда они сидели, глядя на темное море, где не видно было ни огонька, – похоже, ты любишь меня только ночью… а днем не любишь.
Он чувствовал себя виноватым и все пропускал меж пальцев холодный песок.
– Ночь – для тебя, – ответил он, – а днем я хочу быть сам по себе.
– Но почему? – спросила Клара. – Почему даже теперь, когда мы с тобой на отдыхе?
– Не знаю. Не могу я днем заниматься любовью.
– Но быть рядом вовсе не всегда значит заниматься любовью, – сказала она.
– Когда мы вместе, всегда, – возразил Пол.
Горько ей стало.
– Ты вообще-то хотела бы, чтоб мы поженились? – с любопытством спросил он.
– А ты? – в свою очередь спросила Клара.
– Да, да. И пускай бы у нас были дети, – медленно ответил Пол.
Клара сидела, опустив голову, ковыряла песок.
– Но ты же, в сущности, не хочешь развестись с Бакстером? – сказал он.
Она ответила не сразу.
– Нет, – это прозвучало очень продуманно, – пожалуй, нет.
– Почему?
– Не знаю.
– У тебя такое чувство, что ты – его?
– Нет, пожалуй, нет.
– Тогда что же?
– Я думаю, это он – мой, – ответила она.
Некоторое время Пол молчал, слушал ветер, дующий с хрипло ворчащего темного моря. Потом сказал:
– И ты, в сущности, никогда не хотела быть совсем моей?
– Конечно же, я – твоя, – ответила она.
– Нет, – возразил Пол, – ты ведь не хочешь развестись.
Этот узел они развязать не могли, и они отказались от этого, взяли то, что могли, а чего достичь не могли, на то закрыли глаза.
– По-моему, ты обращалась с Бакстером ужасно, – как-то раз сказал он.
Он почти ждал, что Клара ответит ему, как ответила бы его мать:
– Ты думаешь о собственных делах, а о других людях мало что знаешь.
Но, к его удивлению, Клара не отмахнулась от него.
– Почему? – спросила она.
– Наверно, ты приняла его за ландыш, посадила в подходящий горшок и соответственно за ним ухаживала. Ты решила, что он очень нежное растение и незачем ему быть каким-то сорняком. Ты этого не допустишь.
– Никаким ландышем я его не воображала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132
Они нашли теплую впадину среди дюн, куда не достигал ветер. Пол стоял и смотрел на море.
– Красиво как, – сказал он.
– Пожалуйста, не сентиментальничай, – сказала Клара.
Ей досадно было, что он стоит и не сводит глаз с моря, точно какой-то одинокий романтик. Пол засмеялся. Она быстро разделась.
– Сегодня хорошая волна, – с торжеством сказала она.
Она плавала лучше него; он стоял и лениво глядел на нее.
– Ты не идешь? – спросила она.
– Сейчас, – ответил он.
Кожа у нее очень светлая, бархатистая, полные плечи. Налетающий с моря ветерок обдувает ее тело, ерошит волосы.
Утро окрасилось чудесным прозрачным золотом. Призрачные покровы теней, казалось, уплывают прочь на север и на юг. Клара стояла, чуть поеживаясь от прикосновения ветра, что шевелил пряди волос. За белотелой обнаженной женщиной поднимается морская трава. Вот Клара глянула на море, потом посмотрела на него. Он не сводил с нее темных глаз, которые она любила, а понять не могла. Поеживаясь, смеясь, она скрестила руки на груди.
– У-у, как холодно-то будет! – сказала она.
Пол подался вперед и поцеловал ее, вдруг крепко прижал к себе и опять поцеловал. Она ждала. Он посмотрел ей в глаза, потом вдаль, на бледные пески.
– Иди же! – спокойно сказал он.
Клара обняла его, притянула к себе, страстно поцеловала и пошла.
– Но ты будешь купаться? – спросила она.
– Сейчас.
Она шла, тяжело ступая по мягкому, словно бархат, песку. А Пол, стоя на дюне, смотрел, как просторный бледный берег принимает ее в свои объятия. Она становилась все меньше, очертания стирались, казалось, большая белая птица с трудом движется по песку.
Будто белый камешек на пляже, будто клок пены перекатывается по песку, сказал он себе.
Как медленно-медленно бредет она по широкому звучащему взморью. Но вот пропала из виду. Солнечное сиянье затмило ее. И опять он ее увидел, всего лишь белое пятнышко, что движется у белой ворчащей кромки моря.
Какая же она крохотная! – сказал он себе. Потерялась, точно песчинка на песчаном берегу, – просто крупинка, которую несет по берегу, крохотный белый пузырек пены, можно сказать, ничто среди этого утра. Почему же она увлекла, поглотила меня?
Утро было полностью нарушено – Клара скрылась в воде. Во всю даль и ширь взморья песчаные дюны, поросшие синим песчаным тростником, и сверкающие воды дружно сияли в необъятном, ничем не нарушаемом уединении.
Что она такое, в конце концов? – думал он. Вот приморское утро, огромное, извечное и прекрасное; а вон она, беспокойная, всегда неудовлетворенная и недолговечная, как пузырек пены. Что в конце концов она для меня значит? Она частица чего-то большого, как пузырек пены – частица моря. Но она-то что такое? Не ее я люблю.
Испуганный собственными невольными мыслями, которые, казалось, звучали так отчетливо, что само утро могло их услышать, Пол разделся и быстро побежал по песку. Клара его ждала. Она махнула ему рукой, волна подняла ее, опустила, плечи ее – в море жидкого серебра. Пол перепрыгнул через буруны, и вот уже ее рука у него на плече.
Пол был неважный пловец и не мог долго оставаться в воде. Клара, торжествуя, резвилась вокруг него, щеголяя своим превосходством, которому он завидовал. Солнечное сияние щедро и празднично разливалось по морю. Минуту-другую они смеялись, потом наперегонки побежали назад к песчаным дюнам.
Тяжело дыша, они вытирались, и Пол не сводил с нее глаз, она запыхалась, лицо смеялось, блестели мокрые плечи, покачивалась и пугала его грудь, которую она сильно терла полотенцем, и он опять подумал: «Но она великолепна, она даже важнее и этого утра, и моря. Ведь верно?.. Верно?..»
Увидев устремленный на нее взгляд темных глаз, Клара со смехом остановилась.
– На что ты смотришь? – спросила она.
– На тебя, – смеясь, отвечал Пол.
Глаза их встретились, и вот он уже целует ее плечо в пупырышках гусиной кожи и при этом думает: «Что же она такое? Что она такое?»
В то утро она любила его. Была в его поцелуях какая-то отрешенность, безжалостность, неудержимость, словно им движет лишь его воля и никак не Клара, не ее желание.
Позднее он ушел писать этюды.
– Съезди с матерью в Саттон. Я такой скучный.
Клара стояла и смотрела на него. Он понимал, она хотела бы пойти с ним, но он предпочитал быть один. Когда Клара с ним, он будто узник, не может глубоко вздохнуть, будто что-то на него давит. Она чувствовала, он хочет от нее освободиться.
Вечером он опять к ней вернулся. В темноте они ходили по берегу, потом немного посидели, укрывшись в дюнах.
– Похоже, – сказала она, когда они сидели, глядя на темное море, где не видно было ни огонька, – похоже, ты любишь меня только ночью… а днем не любишь.
Он чувствовал себя виноватым и все пропускал меж пальцев холодный песок.
– Ночь – для тебя, – ответил он, – а днем я хочу быть сам по себе.
– Но почему? – спросила Клара. – Почему даже теперь, когда мы с тобой на отдыхе?
– Не знаю. Не могу я днем заниматься любовью.
– Но быть рядом вовсе не всегда значит заниматься любовью, – сказала она.
– Когда мы вместе, всегда, – возразил Пол.
Горько ей стало.
– Ты вообще-то хотела бы, чтоб мы поженились? – с любопытством спросил он.
– А ты? – в свою очередь спросила Клара.
– Да, да. И пускай бы у нас были дети, – медленно ответил Пол.
Клара сидела, опустив голову, ковыряла песок.
– Но ты же, в сущности, не хочешь развестись с Бакстером? – сказал он.
Она ответила не сразу.
– Нет, – это прозвучало очень продуманно, – пожалуй, нет.
– Почему?
– Не знаю.
– У тебя такое чувство, что ты – его?
– Нет, пожалуй, нет.
– Тогда что же?
– Я думаю, это он – мой, – ответила она.
Некоторое время Пол молчал, слушал ветер, дующий с хрипло ворчащего темного моря. Потом сказал:
– И ты, в сущности, никогда не хотела быть совсем моей?
– Конечно же, я – твоя, – ответила она.
– Нет, – возразил Пол, – ты ведь не хочешь развестись.
Этот узел они развязать не могли, и они отказались от этого, взяли то, что могли, а чего достичь не могли, на то закрыли глаза.
– По-моему, ты обращалась с Бакстером ужасно, – как-то раз сказал он.
Он почти ждал, что Клара ответит ему, как ответила бы его мать:
– Ты думаешь о собственных делах, а о других людях мало что знаешь.
Но, к его удивлению, Клара не отмахнулась от него.
– Почему? – спросила она.
– Наверно, ты приняла его за ландыш, посадила в подходящий горшок и соответственно за ним ухаживала. Ты решила, что он очень нежное растение и незачем ему быть каким-то сорняком. Ты этого не допустишь.
– Никаким ландышем я его не воображала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132