Слышался шум колес. На темной улице внизу Пол увидел лошадей, повозку, фонарь и чьи-то бледные лица; он разглядел нескольких человек, углекопов, все в одних рубашках, казалось, они с трудом что-то ворочают в темноте. Наконец появились двое, сгибаясь под тяжелой ношей. То были Морел и его сосед.
– Ровней! – запыхавшись, крикнул Морел.
Вдвоем они поднимались на крутую садовую приступку, пошатываясь вместе с мерцающим в свете свечи краем гроба. Позади видны были руки других мужчин, поднимающих гроб. Морел и Берне, идущие первыми, покачнулись, огромный темный груз накренился.
– Ровней, ровней! – закричал Морел, словно от боли.
Все шестеро, несущие на поднятых руках большой гроб, были уже в садике. Надо было одолеть еще три ступеньки крыльца. Внизу, на черной дороге, светил желтый фонарь похоронных дрог.
– Ну-ка! – сказал Морел.
Гроб накренился, вместе со своей ношей мужчины стали взбираться по ступеням крыльца. Свеча в руках Энни трепетала; когда появились первые мужчины, несущие гроб, девушка всхлипнула, и вот над склоненными головами всех шестерых, на их напряженных руках усилиями этой живой плоти в дом медленно вплывает гроб, точно сама скорбь.
– Ох, сыночек… сыночек! – тихонько причитала миссис Морел, и каждый раз мужчины сбивались с шага и гроб покачивался. – Ох, сыночек… сыночек… сыночек!
– Мама! – всхлипнул Пол, все прижимая ее к себе. – Мама!
Она не слышала.
– Сыночек… сыночек, – повторяла она.
Пол видел, у отца со лба скатываются капли пота. Шестеро мужчин вступили в гостиную, шестеро без курток, в одних рубашках, все заполнили собой, натыкаются на мебель, руки напряжены, ноги подкашиваются. Гроб повернули, осторожно опустили на стулья. На доски его с лица Морела скатился пот.
– Ну и тяжесть! – сказал один углекоп, и пятеро вздохнули, поклонились и, еще дрожа от усилий, вышли за дверь, притворили ее и спустились с крыльца.
Семья осталась в гостиной наедине с большим полированным ящиком. Когда Уильяма убрали и уложили, оказалось, его рост шесть футов четыре дюйма. Блестящий, коричневый, массивный гроб возвышался точно памятник. Полу подумалось, он теперь останется здесь навсегда. Мать гладила полированное дерево.
Уильяма похоронили в понедельник на маленьком кладбище на склоне холма, что смотрит через поля на большую церковь и дома поселка. Было солнечно, и в тепле пышно распускались белые хризантемы.
После смерти старшего сына миссис Морел невозможно было вызвать на разговор, пробудить в ней былой неугасимый интерес к жизни. Ода замкнулась в себе. Возвращаясь домой из Лондона в день смерти сына, она в поезде всю дорогу думала об одном: «Лучше бы это я умерла!»
Когда вечером Пол приходил домой, домашние дела были уже окончены, и мать сидела, уронив руки на колени, на грубый рабочий фартук. Прежде она переодевалась и надевала черный фартук. Теперь ужин Полу подавала Энни, а мать все сидела, безучастно глядя перед собой, крепко сжав губы. Пол ломал голову, о чем бы ей порассказать.
– Ма, знаешь, сегодня заходила мисс Джордан и говорит, мой набросок шахты очень хорош.
Но миссис Морел не отзывалась. Она не слушала его, но вечер за вечером он все равно заставлял себя что-нибудь рассказывать. Видеть ее такой было нестерпимо. И наконец он спросил:
– В чем дело, мама?
Она не слышала.
– В чем деле? – настаивал он. – Мама, в чем дело?
– Ты знаешь, в чем дело, – гневно ответила она и отвернулась. Пол – ему было уже шестнадцать – пошел спать с тяжелым сердцем. Он был отторгнут и несчастен весь октябрь, ноябрь и декабрь. Мать пыталась очнуться, но тщетно. Она только и могла, что горевать об умершем сыне – такая мучительная выпала ему смерть.
Наконец, двадцать третьего декабря с пятью шиллингами в кармане – хозяйский подарок на Рождество – Пол брел домой, ничего не замечая вокруг. Мать взглянула на вошедшего сына, и сердце ее замерло.
– В чем дело? – спросила она.
– Неможется мне! – отвечал он. – Мистер Джордан дал мне на Рождество пять шиллингов.
Дрожащими руками Пол отдал матери конверт. Она положила его на стол.
– Ты не рада! – упрекнул он, но его била дрожь.
– Где у тебя болит? – спросила миссис Морел, расстегивая на нем пальто.
То был вопрос из прежних времен.
– Просто плохо себя чувствую, ма.
Она раздела сына и уложила в постель. У него воспаление легких, и опасное, сказал доктор.
– Может, он не заболел бы, если б я держала его дома, а не пустила работать в Ноттингеме? – был один из первых ее вопросов.
– Может быть, заболел бы не так тяжело, – сказал доктор.
Миссис Морел поняла, что изменила первейшему своему долгу.
– Надо было думать о живом, а не о мертвом, – сказала она себе.
Пол болел тяжело. Ночами мать спала рядом с ним, сиделку они не могли себе позволить. Ему становилось все хуже, приближался кризис. Однажды ночью он метался, вырываясь из беспамятства с ужасным, отвратительным ощущением, будто тело его разрушается, все клетки неистово стремятся распасться, и его сознание, подобно безумию, вспыхнуло в последней попытке противоборства.
– Мама, умираю! – вскрикнул он, тяжело приподнялся на подушке, силясь вздохнуть.
Она подняла его, приговаривая вполголоса:
– Ох, сынок мой… сынок!
Это привело его в себя. Он узнал ее. Вся воля его собралась и удержала его. Он припал головой к материнской груди, и от ее любви ему полегчало.
– Даже хорошо, что на Рождество Пол заболел, – сказала его тетушка. – Я уверена, это спасло его мать.
Пол пролежал в постели семь недель. Встал он бледный и хрупкий. Отец еще раньше купил ему алых и золотых тюльпанов в горшке. И вот Пол сидит на диване и оживленно разговаривает с матерью, а тюльпаны пламенеют на окне в лучах мартовского солнца. Этих двоих связывает теперь самая тесная дружба. Жизнь миссис Морел отныне держится Полом.
Уильям как в воду глядел. На Рождество миссис Морел получила от Лили небольшой подарок и письмецо. Сестра миссис Морел получила от девушки письмо к Новому году:
«Вчера вечером я была на балу. Там была очень милая публика, и я чудесно провела время, – говорилось в письме. – Танцевала все танцы, ни разу не сидела».
С тех пор о ней не было ни слуху ни духу.
После смерти Уильяма Морел и его жена какое-то время были добры друг к другу. Он часто впадал в своего рода оцепенение, сидел, бессмысленно уставясь в пространство широко раскрытыми глазами. Потом вдруг вскакивал и поспешно уходил в трактир «Три очка», однако возвращался совершенно трезвый. Но больше ни за что не пошел бы он прогуляться в сторону Шепстона, мимо конторы, где прежде служил Уильям, и всегда избегал кладбища.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
7. ЮНОШЕСКАЯ ЛЮБОВЬ
В ту осень Пол много раз бывал на Ивовой ферме. Он подружился с двумя младшими мальчиками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132