– Все равно.
– Тогда поднимемся по лестнице.
Он круто повернул назад. Они как раз прошли мимо парковой лестницы. Клара стояла, не двигаясь, недовольная, что он вдруг ее оставил. Пол ждал ее. Она стояла отчужденно. Он вдруг обнял ее, недвижимую, всю застывшую, задержал на миг и поцеловал. Потом отпустил.
– Пошли, – виновато сказал он.
Клара пошла за ним. Он взял ее руку, поцеловал кончики пальцев. Шли молча. Когда вышли из тени на свет, он отпустил ее руку. До самого вокзала оба не вымолвили ни слова. Потом поглядели друг другу в глаза.
– До свиданья, – сказала Клара.
И Пол пошел к поезду. Он двигался машинально. Люди заговаривали с ним. До него слабым эхом доносились собственные ответы. Он был как в бреду. Чувствовал одно – если понедельник не настанет сейчас же, он сойдет с ума. В понедельник он опять ее увидит. Он весь был устремлен туда, вперед. Но вмешалось воскресенье. Невыносимо. Он не увидит ее до понедельника. Помеха – воскресенье, час за часом нестерпимого ожидания. Хоть бейся головой о дверь вагона. Но он сидел не шевелясь. По дороге домой зашел выпить виски, но стало только хуже. Нельзя огорчать мать, вот что важно. Он прикинулся усталым и поспешно ушел к себе. Сидел не раздеваясь, упершись подбородком в колени, и смотрел в окно, вдаль, на гору, где светились редкие огоньки. Ни о чем не думал, не спал, так и сидел, не шевелясь, уставясь невидящим взглядом в окно. Наконец он так замерз, что опомнился, его часы остановились на половине третьего. А уже четвертый час. Он измучился, и однако, нестерпимо знать, что еще только утро воскресенья. Он лег в постель и уснул. Потом весь день до изнеможения ездил на велосипеде. И едва ли помнил, куда его носило. Но завтра уже понедельник. Он спал до четырех утра. Потом лежал и думал. Он понемногу приходил в себя – уже видел себя со стороны, такого, как он есть. После полудня она пойдет с ним пройтись. После полудня! Казалось, ждать еще годы.
Медленно ползли часы. Поднялся отец; Пол слышал, как он бродит по дому. Потом он отправился в шахту – тяжелые башмаки проскрипели по гравию. Петухи все пели. По дороге прогрохотала повозка. Поднялась мать. Расшевелила огонь в камине. Ласково окликнула его. Он отозвался будто со сна. Его маска вела себя как надо.
Он шагает на станцию – еще одна миля! Поезд приближается к Ноттингему. Остановится ли он перед туннелями? Да неважно, все равно он прибудет до обеда. Пол уже на фабрике. Через полчаса придет Клара. Будет хотя бы тут же. Он покончил с письмами. Она будет здесь. А вдруг она не пришла. Пол кинулся вниз. У него перехватило дыхание – он увидел ее сквозь стеклянную дверь. Увидел чуть склоненные над работой плечи и почувствовал, нет сил двинуться с места; и стоять невозможно. Он вошел. Он был бледен, беспокоен, неловок и совершенно холоден. А вдруг она поймет его не так? Не может он быть самим собой в этой маске.
– А после полудня вы придете? – еле выговорил он.
– Я думаю, да, – чуть слышно ответила Клара.
Пол стоял перед ней, не в силах вымолвить ни слова. Она спрятала от него лицо. Опять он почувствовал, что вот-вот потеряет сознание. Он сжал зубы и пошел наверх. Но пока что он все делал правильно, так будет и дальше. Все утро ему казалось, он видит все в отдалении, как бывает под наркозом, а сам он будто накрепко связан, не шевельнуться. И видит поодаль свое другое «я», вносящее записи в гроссбух, и пристально следит, чтобы тот, далекий, он не допустил ошибки.
Но долго он не сможет терпеть эту боль и напряжение. Он работал не отрываясь. Но все еще только двенадцать. Он будто пригвоздил себя к конторке, стоит и работает, работает, с трудом выжимает из себя каждую строчку. Без четверти час, можно все убрать. Он кинулся вниз.
– Встретимся у Фонтана в два, – сказал он.
– Раньше половины третьего я не смогу.
– Хорошо! – сказал Пол.
Клара глянула в его безумные темные глаза.
– Я постараюсь в четверть.
Надо было этим удовольствоваться. Он пошел обедать. И все оставался под наркозом, а минуты тянулись нескончаемо. Он шагал по улицам милю за милей. Потом подумал, как бы не опоздать к месту встречи. В пять минут третьего он был у Фонтана. Последние четверть часа пытка была такой утонченной, никакими словами не выразишь. Сущее мученье слить себя живого со своей маской. Потом он увидел Клару. Пришла! Дождался.
– Вы опоздали, – сказал он.
– Всего на пять минут, – возразила она.
– Я бы вас так не подвел, – засмеялся он.
На ней был темно-синий костюм. Пол любовался ее прелестной фигурой.
– Вам не хватает цветов, – сказал он и пошел в ближайший цветочный магазин.
Клара молча вошла за ним. Он купил ей яркие, кирпично-красные гвоздики. Вспыхнув, Клара приколола их к жакету.
– Цвет красивый, – сказал Пол.»
– Я предпочла бы не такой резкий, – сказала Клара.
Пол засмеялся.
– Вы шествуете, точно алый цветок, и боитесь ослепить людей, – сказал он.
Клара опустила голову, стесняясь встречных. Они шли по улице, и Пол посмотрел на нее сбоку. Ушко – так хочется его коснуться, нежный овал лица. И своеобразная полнота во всем облике, словно наполненность спелого колоса, что чуть клонится под ветром, кружит ему голову. Будто его волчком запустили по улице и все перед глазами идет кругом.
Потом они сидели в трамвае, Клара прислонилась к нему полным плечом, и он держал ее за руку. Он чувствовал, что наркоз проходит и уже можно дышать. Кларино ухо, полускрытое светлыми волосами, совсем близко. Так трудно справиться с искушением его поцеловать. Но они не одни в вагоне. И все-таки, может, поцеловать? Он ведь сейчас не существует сам по себе, он неотделим от нее, так же как озаряющий ее солнечный свет.
Он мельком глянул в окно. Шел дождь. Увенчанная замком скала, что возвышалась над городом, была иссечена дождем. Трамвай пересек широкое черное полотно Центральной железной дороги, миновали белую ограду загона для скота. Потом покатили по грязной Уилфорд-роуд.
Клара легонько покачивалась в лад движению трамвая, а так как она прислонилась к Полу, она, покачиваясь, опиралась на него. Сильный, гибкий, он был полон неисчерпаемой энергии. Лицо грубое, грубо высеченные черты, совсем заурядные; но глубоко сидящие глаза полны жизни и совсем околдовали ее. В них пляшут веселые искорки, и, однако, они спокойны, но вот-вот в них вспыхнет смех. С губ тоже готов сорваться торжествующий смех, но нет, они не смеются. В нем таится острая тревога ожиданья. Клара задумчиво прикусила губу. Рука Пола крепко сжимала ее руку.
Они отдали две монетки по полпенни у турникета и прошли по мосту. В Тренте вода поднялась очень высоко. Бесшумно, вкрадчиво скользил полноводный поток под мостом. Дождь лил вовсю. Половодье выплеснулось и на берег, там и сям мерцали плоские озерца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132