Вот, кстати, Универсиада в Кобе -
представительство, считай, не слабее Олимпиады в Лос-Анджелесе.
Американцы, так те просто все пороги обили - интересовались, поедем ли мы
в Кобе. Вишь, как наш бойкот их Игр обеспокоил, забегали, паршивцы!
- Что касается нашего отсутствия в Лос-Анджелесе, не лучший был
выбран вариант.
- Как это понимать? Нет, тут ты мне не совет - зто было политическое
решение. Этим мы хотели показать тем силам, что стояли за Рейганом
накануне выборов, что мы никаких дел иметь с ним не желаем.
- Достигли же обратного эффекта - шовинизм вырос в Штатах до
неимоверных размеров, и Рейган буквально разгромил остальных претендентов
на Белый дом. И "блестящая" победа американцев на Олимпиаде - тоже
сослужила неплохую службу в этом. Нет, ты меня прости, но Олимпийские игры
были задуманы как средство объединения народов и без того разъединенных
границами, языками, политическими системами, военными блоками и т.д., а уж
не как способ усиления конфронтации!
- Ну, Олег Иванович, вы ведь против официальной линии идете, - мягко,
но очень-очень холодно произнес он. - Ну да не на партсобрании... Ведь ты
не за тем пришел, чтоб обсуждать дела минувших дней. Кстати, ты в Кобе
будешь?
- Собираюсь.
- Лады, увидишь нашу Универсиаду - стоящее зрелище, я тебе скажу.
Слушаю тебя. Самым внимательным образом.
- Николай, ты в курсе дел Добротвора. Ему нужно помочь.
- Добротвору? А какое отношение мы к нему или он к нам имеет?
- Виктор Добротвор вырос в обществе, работал на него - на его славу и
авторитет...
- Сраму до сих пор не можем обобраться! - Он явно был раздражен, но
пока сдерживал себя. - Пусть скажет спасибо, что в тюрьму не угодил.
- Не спеши. Я не пытаюсь оправдать его поступок никоим образом. Но
ведь нужно протянуть человеку руку, чтоб он окончательно не свернул на
дурную дорожку... У него сынишка во второй класс пошел, живет с ним,
потому что жена ушла еще два года назад...
- Видишь, жена раньше других раскусила его! А ты защищаешь...
- Да не защищаю - жить-то ему нужно, а из университета, где он
работал почасовиком на кафедре физкультуры, его уволили.
- Правильно поступили. Таким ли типам доверять воспитание молодежи?
На каком примере? На предательстве интересов страны?
- Не перегибай, Николай, не нужно. Тем более в его истории есть еще
неясные мотивы... - После этих моих слов он совсем озверел и едва скрывал
свое настроение.
- Неясные, для кого неясные?
- Для меня!
- Извините, Олег Иванович, а вы, собственно, какое имеете отношение к
Добротвору? Кажись, юридический не кончали, и мне странно видеть вас,
известного спортсмена, уважаемого публициста, в роли адвоката...
преступника. П-Р-Е-С-Т-У-П-Н-И-К-А!
- Вы ведь юрист, конечно же, знаете, что называть человека
преступником без приговора суда нельзя? - Я попытался сбить накал страстей
- не затем, вовсе не затем явился в этот кабинет.
- Для меня, для всех честных советских людей он - преступник, и иной
оценки быть не может, и закончим эту бесплодную дискуссию.
- Согласен, закончим. Но я прошу помочь Добротвору с работой. Ему
нужно жить, кормить и одевать, воспитывать, в конце концов, сына. А никто
не хочет палец о палец ударить, чтоб дать человеку подняться. Ну,
оступился, не убивать же его!
- Общество, наше спортивное общество, никакого отношения к Добротвору
не имеет. Мы не знаем такого спортсмена. - Голосу его мог позавидовать
прокурор.
- Вон за твоей спиной кубок, да-да, тот, с серебряной розой на овале!
Он завоеван Виктором Добротвором на первенстве Европы. И прославлял он не
одного себя - весь наш спорт. Почему же так легко сбрасываем человека со
счетов, вычеркиваем из жизни? Разве не такие, как Виктор Добротвор, своими
успехами, своим трудом - тяжким, нередко опасным для здоровья - не
работали на нас всех, на тебя, Миколя? В конце-концов, он твою зарплату
тоже отрабатывал. Не по-нашему, не по-советски поступаете: вышел спортсмен
в тираж - и скатертью дорога. А как мы молодежь будем звать в спорт, чем
привлекать? Выжали и выбросили?
- Я еще раз повторяю, Олег Иванович, не по адресу обратились... - Его
не пробьешь, как это я не догадался сразу, едва вступив в кабинет и увидев
то неуловимое, что выдает, выделяет среди других людей начальников,
уверовавших, что кресло обеспечивает им беспрекословное право
распоряжаться судьбами людей...
- Жаль. Жаль потраченного времени. - Я вышел не попрощавшись.
И вот теперь мы летим в одном самолете, сидим рядом, и он ни словом,
ни взглядом не напомнил о том полугодовой давности разговоре. А я его не
мог забыть - и все тут. Как не мог забыть ничего, малейшей детали
добротворовской истории, в которую был втянут волей случая, а теперь уже
не мог представить себе отступления, в какой бы благоприятной форме оно не
состоялось...
2
Тогда, поздним декабрьским вечером 1984 года, я позвонил Виктору
Добротвору буквально через пять минут после того, как переступил порог
дома.
Никто долго не брал трубку, и я уже подумал, что Виктор ушел, когда
раздался знакомый низкий, чуть хрипловатый баритон. Но как он изменился!
Мне почудилось, что я разговариваю со смертельно больным человеком,
подводящим итог жизни. У меня спазм сдавил горло, и я не сразу смог
ответить на вопрос Добротвора:
- Что нужно?
- Здравствуй, Витя, это Олег Романько. Я только что из Монреаля,
хотел бы с тобой встретиться.
- Зачем?.
- Нужно поговорить с тобой.
- У меня нет свободного времени.
- Виктор, да ведь это я, Олег!
- Cлышу, не глухой.
- Я еще раз повторяю: мне крайне нужно с тобой встретиться. Кое о чем
спросить.
- Возьмите газету, там есть ответы на все ваши вопросы, - прохрипел
Добротвор и повесил трубку.
- С кем это ты? - спросила Наташка, увидев мое вконец обескураженное
лицо. - Что с тобой, Олег?
- Я разговаривал с Виктором Добротвором.
- Это с бывшим боксером? Я сохранила для тебя газету, ты прочти, меня
статья просто убила. Как мог такой великий спортсмен так низко пасть!
- Не нужно, Натали, не спеши... Ему и без твоих слов, без твоих
обвинений плохо... А я не уверен, что дело было так, как сложилось
нынче...
- Я ничего не понимаю. Ты прочтешь статью, и мы тогда поговорим, -
сказала Наташа мягко, и в голосе ее я уловил тревогу, и это было хорошо,
потому что очень плохо, когда чужая беда не задевает нас. - Я - на кухню
ужин готовить, о'кей?
- О'кей! - сказал я и рассмеялся, потому что теперь наконец-то
почувствовал себя дома, это словечко было у нас с Наткой как добрая
присказка, объединявшая наши настроения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
представительство, считай, не слабее Олимпиады в Лос-Анджелесе.
Американцы, так те просто все пороги обили - интересовались, поедем ли мы
в Кобе. Вишь, как наш бойкот их Игр обеспокоил, забегали, паршивцы!
- Что касается нашего отсутствия в Лос-Анджелесе, не лучший был
выбран вариант.
- Как это понимать? Нет, тут ты мне не совет - зто было политическое
решение. Этим мы хотели показать тем силам, что стояли за Рейганом
накануне выборов, что мы никаких дел иметь с ним не желаем.
- Достигли же обратного эффекта - шовинизм вырос в Штатах до
неимоверных размеров, и Рейган буквально разгромил остальных претендентов
на Белый дом. И "блестящая" победа американцев на Олимпиаде - тоже
сослужила неплохую службу в этом. Нет, ты меня прости, но Олимпийские игры
были задуманы как средство объединения народов и без того разъединенных
границами, языками, политическими системами, военными блоками и т.д., а уж
не как способ усиления конфронтации!
- Ну, Олег Иванович, вы ведь против официальной линии идете, - мягко,
но очень-очень холодно произнес он. - Ну да не на партсобрании... Ведь ты
не за тем пришел, чтоб обсуждать дела минувших дней. Кстати, ты в Кобе
будешь?
- Собираюсь.
- Лады, увидишь нашу Универсиаду - стоящее зрелище, я тебе скажу.
Слушаю тебя. Самым внимательным образом.
- Николай, ты в курсе дел Добротвора. Ему нужно помочь.
- Добротвору? А какое отношение мы к нему или он к нам имеет?
- Виктор Добротвор вырос в обществе, работал на него - на его славу и
авторитет...
- Сраму до сих пор не можем обобраться! - Он явно был раздражен, но
пока сдерживал себя. - Пусть скажет спасибо, что в тюрьму не угодил.
- Не спеши. Я не пытаюсь оправдать его поступок никоим образом. Но
ведь нужно протянуть человеку руку, чтоб он окончательно не свернул на
дурную дорожку... У него сынишка во второй класс пошел, живет с ним,
потому что жена ушла еще два года назад...
- Видишь, жена раньше других раскусила его! А ты защищаешь...
- Да не защищаю - жить-то ему нужно, а из университета, где он
работал почасовиком на кафедре физкультуры, его уволили.
- Правильно поступили. Таким ли типам доверять воспитание молодежи?
На каком примере? На предательстве интересов страны?
- Не перегибай, Николай, не нужно. Тем более в его истории есть еще
неясные мотивы... - После этих моих слов он совсем озверел и едва скрывал
свое настроение.
- Неясные, для кого неясные?
- Для меня!
- Извините, Олег Иванович, а вы, собственно, какое имеете отношение к
Добротвору? Кажись, юридический не кончали, и мне странно видеть вас,
известного спортсмена, уважаемого публициста, в роли адвоката...
преступника. П-Р-Е-С-Т-У-П-Н-И-К-А!
- Вы ведь юрист, конечно же, знаете, что называть человека
преступником без приговора суда нельзя? - Я попытался сбить накал страстей
- не затем, вовсе не затем явился в этот кабинет.
- Для меня, для всех честных советских людей он - преступник, и иной
оценки быть не может, и закончим эту бесплодную дискуссию.
- Согласен, закончим. Но я прошу помочь Добротвору с работой. Ему
нужно жить, кормить и одевать, воспитывать, в конце концов, сына. А никто
не хочет палец о палец ударить, чтоб дать человеку подняться. Ну,
оступился, не убивать же его!
- Общество, наше спортивное общество, никакого отношения к Добротвору
не имеет. Мы не знаем такого спортсмена. - Голосу его мог позавидовать
прокурор.
- Вон за твоей спиной кубок, да-да, тот, с серебряной розой на овале!
Он завоеван Виктором Добротвором на первенстве Европы. И прославлял он не
одного себя - весь наш спорт. Почему же так легко сбрасываем человека со
счетов, вычеркиваем из жизни? Разве не такие, как Виктор Добротвор, своими
успехами, своим трудом - тяжким, нередко опасным для здоровья - не
работали на нас всех, на тебя, Миколя? В конце-концов, он твою зарплату
тоже отрабатывал. Не по-нашему, не по-советски поступаете: вышел спортсмен
в тираж - и скатертью дорога. А как мы молодежь будем звать в спорт, чем
привлекать? Выжали и выбросили?
- Я еще раз повторяю, Олег Иванович, не по адресу обратились... - Его
не пробьешь, как это я не догадался сразу, едва вступив в кабинет и увидев
то неуловимое, что выдает, выделяет среди других людей начальников,
уверовавших, что кресло обеспечивает им беспрекословное право
распоряжаться судьбами людей...
- Жаль. Жаль потраченного времени. - Я вышел не попрощавшись.
И вот теперь мы летим в одном самолете, сидим рядом, и он ни словом,
ни взглядом не напомнил о том полугодовой давности разговоре. А я его не
мог забыть - и все тут. Как не мог забыть ничего, малейшей детали
добротворовской истории, в которую был втянут волей случая, а теперь уже
не мог представить себе отступления, в какой бы благоприятной форме оно не
состоялось...
2
Тогда, поздним декабрьским вечером 1984 года, я позвонил Виктору
Добротвору буквально через пять минут после того, как переступил порог
дома.
Никто долго не брал трубку, и я уже подумал, что Виктор ушел, когда
раздался знакомый низкий, чуть хрипловатый баритон. Но как он изменился!
Мне почудилось, что я разговариваю со смертельно больным человеком,
подводящим итог жизни. У меня спазм сдавил горло, и я не сразу смог
ответить на вопрос Добротвора:
- Что нужно?
- Здравствуй, Витя, это Олег Романько. Я только что из Монреаля,
хотел бы с тобой встретиться.
- Зачем?.
- Нужно поговорить с тобой.
- У меня нет свободного времени.
- Виктор, да ведь это я, Олег!
- Cлышу, не глухой.
- Я еще раз повторяю: мне крайне нужно с тобой встретиться. Кое о чем
спросить.
- Возьмите газету, там есть ответы на все ваши вопросы, - прохрипел
Добротвор и повесил трубку.
- С кем это ты? - спросила Наташка, увидев мое вконец обескураженное
лицо. - Что с тобой, Олег?
- Я разговаривал с Виктором Добротвором.
- Это с бывшим боксером? Я сохранила для тебя газету, ты прочти, меня
статья просто убила. Как мог такой великий спортсмен так низко пасть!
- Не нужно, Натали, не спеши... Ему и без твоих слов, без твоих
обвинений плохо... А я не уверен, что дело было так, как сложилось
нынче...
- Я ничего не понимаю. Ты прочтешь статью, и мы тогда поговорим, -
сказала Наташа мягко, и в голосе ее я уловил тревогу, и это было хорошо,
потому что очень плохо, когда чужая беда не задевает нас. - Я - на кухню
ужин готовить, о'кей?
- О'кей! - сказал я и рассмеялся, потому что теперь наконец-то
почувствовал себя дома, это словечко было у нас с Наткой как добрая
присказка, объединявшая наши настроения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71