Говорили по-испански, но даже если бы Джон владел этим языком, он не понял бы ни слова, таким нечленораздельным был их выговор.
Всякий раз, снова садясь на матрац, он говорил себе, что с таким же успехом мог и не подслушивать, потому что ничто из того, что он слышал, не давало ему ни малейших указаний на то, что происходит и что похитители собираются с ним сделать. Он говорил себе это, смотрел на тараканью щель и ждал, а потом опять не выдерживал, вставал и начинал слушать.
Так он подслушивал и однажды вдруг услышал свое имя.
Звучание собственного имени содержит в себе что-то магическое. Даже произнесенное походя, даже в окружении других слов языка, в котором не понимаешь ни слова, даже среди толпы, где все говорят наперебой, – как только в общем гуле прозвучит твое имя, тотчас его различишь. И именно потому, что был к этому не готов, ты вздрагиваешь, как от легкого шока.
Джон услышал свое имя. И оно было произнесено по телевизору.
Он испуганно отпрянул. Должно быть, это была галлюцинация. Наверняка, говорили ему щели и пятна на стенах. Он снова прижал ухо к холодному металлу и, затаив дыхание, услышал, как в голосах мужчин вдруг возникло волнение.
Вот они слушают сообщение в новостях. Вот нервозный шепот. Аппарат переключают на другой канал, шепот переходит в возбужденный крик. Один перебивает другого, потом наоборот, все громче, пока наконец один не прикрикнул на остальных и не заставил их замолчать.
Кажется, он звонил по телефону, на кого-то орал. Потом с грохотом бросил трубку, и снова поднялось возбуждение, все больше и больше разгораясь в панику.
Что-то, видимо, у них сорвалось.
Джон отступил от трубы и прижал руку к груди, так колотилось о ребра сердце. Ничего хорошего это не сулило. Даже было очень плохо. Что-то пошло не так, как представляли себе его похитители, а он читал достаточно много историй о похищениях, чтобы знать, чем это может для него кончиться.
Он попытался успокоить дыхание, не создавать подозрительного шума цепью и снова вернулся к трубе.
Там все еще царило возбуждение, но хотя бы ненарастающее. Через некоторое время хлопнула дверь, послышались тяжелые шаги, и вмешался новый голос, который говорил на ломаном испанском. Джону показалось, что это Рэндольф Бликер.
Мужчины напустились на него, забрасывая его упреками и, кажется, не только упреками. Бликер возражал, огрызался, убеждал, кричал, жаловался и ругался, и наконец Джон понял, что именно у них сорвалось. Они до сих пор не знали, кого похитили. Они не знали, кто он такой. Лишь в тот момент, когда по телевизору сообщили о похищении самого богатого человека в мире, до них дошло, кого они посадили на цепь в своем застенке. И не на шутку испугались.
Видимо, это действительно были рядовые похитители, промышлявшие воровством мало-мальски состоятельных людей, отпуская их за умеренный выкуп и тем зарабатывая себе на пропитание. Полиции было не до расследований таких случаев, а чаще всего полиция о них и не знала. Но похищение Джона Фонтанелли никто так не оставит. Полиция всех поднимет на ноги, землю рыть будет, но похитителей найдет. Это дело было им на размер великовато.
Бликер, без сомнения, пытался убедить их в обратном. Он ругался и приводил доводы, явно желая, чтобы все шло как запланировано, но мужчины наперебой кричали, опрокидывали стулья, кажется, началась драка, и в конце концов они вытолкали Бликера за дверь. Джон услышал, как бывший адвокат выкрикивал грязные американские ругательства, но издалека, а дверь захлопнулась на замок.
Джон отступил на шаг.
Они меня убьют, подумал он и почувствовал ужас, от которого его гортань заледенела. Они придут и убьют меня.
Он опустился на свой матрац и попытался представить, как они это сделают. Застрелят, зарежут ножом? Будет ли это больно? И здесь, в этой дыре, провонявшей мочой. Какой бесславный конец для человека, который был избран, чтобы исполнить божественное пророчество.
Сдавленный смех вырвался из его груди. Как повезло патрону, что он после долгой жизни умер в спокойном убеждении, что исполнил свою миссию – и вовремя, чтобы не узнать, как жестоко ошибался.
Урсула говорила ему это. Его вера в пророчество была не более чем удобная отговорка, чтобы не принимать решений самому. Ведь это означало бы, что он несет за них ответственность. Насколько удобнее было говорить: «Так угодно Богу». Что бы ни происходило, вины на тебе нет. Просто подарок для жалких трусов, как он.
Джон смотрел на дверь, откуда должны были явиться его убийцы, и чувствовал, как эта вера умирает еще раньше него, как она сгорает и гаснет, не оставляя пепла. Разве не принято считать, что перед лицом смерти перед тобой проходит вся твоя жизнь? Он видел все этапы своей жизни с болезненной ясностью. И всегда-то он искал кого-то, кто скажет ему, что делать. Его родители, его братья. Он ушел из дома, потому что этого хотела Сара. Марвин посоветовал ему устроиться на работу в пиццерию Мурали. Кристофоро Вакки сказал ему, что у него есть предназначение, а Малькольм Маккейн знал, как это предназначение исполнить.
Черт, даже то, что он занимался любовью с Константиной, решил за него Эдуардо. А Урсула? Урсула захотела, чтобы он поехал в Германию без охраны, и он ее послушался.
Дверь не шевелилась. Никаких шагов. Его убийцы не приходили.
Он посмотрел на трубу и решил больше не подслушивать. Он не хотел знать, что, может быть, там больше никого нет. Он не хотел знать, что они сбежали и бросили его подыхать здесь, где никто никогда его не найдет. Он остался сидеть, глядя на сумрачный свет из оконной щели, и перестал размышлять над своей жизнью, вообще перестал думать, только смотрел перед собой и дышал. Время остановилось, свет бледнел и потом совсем угас, и тут, наконец, послышались шаги.
В дверь постучали.
– Hola? Ты не спишь?
– Не сплю, – отозвался Джон.
– Ложись. Лицом в матрац.
Еще и это. В жизни он слушался других, почему же в смерти должно быть по-другому? Он лег на живот, закрыл глаза и предался неизбежному.
Дверь раскрылась, и на сей раз вошли сразу несколько мужчин. Чья-то рука ощупала его голову. Джон задрожал и стиснул зубы, чтобы не молить о пощаде. Тут ему натянули на голову мешок, заломили руки за спину и связали их, после чего сильные руки подхватили его и поставили на ноги.
– Идем, – сказал неизвестный.
* * *
Они повели его вверх по лестнице, в коридоре он задел плечом какую-то мебель, затем несколько ступеней вниз, потом привели в помещение, где даже сквозь мешок воняло опилками и дизельным маслом. Гараж, наверное, потому что его подняли, как игрушку, и затолкали в просторный багажник машины. Он еще слышал, как открылись ворота, кто-то завел мотор, и машина тронулась.
Ехали они бесконечно долго, и любая попытка как-то заметить путь, отсчитывая повороты налево и направо, была безнадежной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199
Всякий раз, снова садясь на матрац, он говорил себе, что с таким же успехом мог и не подслушивать, потому что ничто из того, что он слышал, не давало ему ни малейших указаний на то, что происходит и что похитители собираются с ним сделать. Он говорил себе это, смотрел на тараканью щель и ждал, а потом опять не выдерживал, вставал и начинал слушать.
Так он подслушивал и однажды вдруг услышал свое имя.
Звучание собственного имени содержит в себе что-то магическое. Даже произнесенное походя, даже в окружении других слов языка, в котором не понимаешь ни слова, даже среди толпы, где все говорят наперебой, – как только в общем гуле прозвучит твое имя, тотчас его различишь. И именно потому, что был к этому не готов, ты вздрагиваешь, как от легкого шока.
Джон услышал свое имя. И оно было произнесено по телевизору.
Он испуганно отпрянул. Должно быть, это была галлюцинация. Наверняка, говорили ему щели и пятна на стенах. Он снова прижал ухо к холодному металлу и, затаив дыхание, услышал, как в голосах мужчин вдруг возникло волнение.
Вот они слушают сообщение в новостях. Вот нервозный шепот. Аппарат переключают на другой канал, шепот переходит в возбужденный крик. Один перебивает другого, потом наоборот, все громче, пока наконец один не прикрикнул на остальных и не заставил их замолчать.
Кажется, он звонил по телефону, на кого-то орал. Потом с грохотом бросил трубку, и снова поднялось возбуждение, все больше и больше разгораясь в панику.
Что-то, видимо, у них сорвалось.
Джон отступил от трубы и прижал руку к груди, так колотилось о ребра сердце. Ничего хорошего это не сулило. Даже было очень плохо. Что-то пошло не так, как представляли себе его похитители, а он читал достаточно много историй о похищениях, чтобы знать, чем это может для него кончиться.
Он попытался успокоить дыхание, не создавать подозрительного шума цепью и снова вернулся к трубе.
Там все еще царило возбуждение, но хотя бы ненарастающее. Через некоторое время хлопнула дверь, послышались тяжелые шаги, и вмешался новый голос, который говорил на ломаном испанском. Джону показалось, что это Рэндольф Бликер.
Мужчины напустились на него, забрасывая его упреками и, кажется, не только упреками. Бликер возражал, огрызался, убеждал, кричал, жаловался и ругался, и наконец Джон понял, что именно у них сорвалось. Они до сих пор не знали, кого похитили. Они не знали, кто он такой. Лишь в тот момент, когда по телевизору сообщили о похищении самого богатого человека в мире, до них дошло, кого они посадили на цепь в своем застенке. И не на шутку испугались.
Видимо, это действительно были рядовые похитители, промышлявшие воровством мало-мальски состоятельных людей, отпуская их за умеренный выкуп и тем зарабатывая себе на пропитание. Полиции было не до расследований таких случаев, а чаще всего полиция о них и не знала. Но похищение Джона Фонтанелли никто так не оставит. Полиция всех поднимет на ноги, землю рыть будет, но похитителей найдет. Это дело было им на размер великовато.
Бликер, без сомнения, пытался убедить их в обратном. Он ругался и приводил доводы, явно желая, чтобы все шло как запланировано, но мужчины наперебой кричали, опрокидывали стулья, кажется, началась драка, и в конце концов они вытолкали Бликера за дверь. Джон услышал, как бывший адвокат выкрикивал грязные американские ругательства, но издалека, а дверь захлопнулась на замок.
Джон отступил на шаг.
Они меня убьют, подумал он и почувствовал ужас, от которого его гортань заледенела. Они придут и убьют меня.
Он опустился на свой матрац и попытался представить, как они это сделают. Застрелят, зарежут ножом? Будет ли это больно? И здесь, в этой дыре, провонявшей мочой. Какой бесславный конец для человека, который был избран, чтобы исполнить божественное пророчество.
Сдавленный смех вырвался из его груди. Как повезло патрону, что он после долгой жизни умер в спокойном убеждении, что исполнил свою миссию – и вовремя, чтобы не узнать, как жестоко ошибался.
Урсула говорила ему это. Его вера в пророчество была не более чем удобная отговорка, чтобы не принимать решений самому. Ведь это означало бы, что он несет за них ответственность. Насколько удобнее было говорить: «Так угодно Богу». Что бы ни происходило, вины на тебе нет. Просто подарок для жалких трусов, как он.
Джон смотрел на дверь, откуда должны были явиться его убийцы, и чувствовал, как эта вера умирает еще раньше него, как она сгорает и гаснет, не оставляя пепла. Разве не принято считать, что перед лицом смерти перед тобой проходит вся твоя жизнь? Он видел все этапы своей жизни с болезненной ясностью. И всегда-то он искал кого-то, кто скажет ему, что делать. Его родители, его братья. Он ушел из дома, потому что этого хотела Сара. Марвин посоветовал ему устроиться на работу в пиццерию Мурали. Кристофоро Вакки сказал ему, что у него есть предназначение, а Малькольм Маккейн знал, как это предназначение исполнить.
Черт, даже то, что он занимался любовью с Константиной, решил за него Эдуардо. А Урсула? Урсула захотела, чтобы он поехал в Германию без охраны, и он ее послушался.
Дверь не шевелилась. Никаких шагов. Его убийцы не приходили.
Он посмотрел на трубу и решил больше не подслушивать. Он не хотел знать, что, может быть, там больше никого нет. Он не хотел знать, что они сбежали и бросили его подыхать здесь, где никто никогда его не найдет. Он остался сидеть, глядя на сумрачный свет из оконной щели, и перестал размышлять над своей жизнью, вообще перестал думать, только смотрел перед собой и дышал. Время остановилось, свет бледнел и потом совсем угас, и тут, наконец, послышались шаги.
В дверь постучали.
– Hola? Ты не спишь?
– Не сплю, – отозвался Джон.
– Ложись. Лицом в матрац.
Еще и это. В жизни он слушался других, почему же в смерти должно быть по-другому? Он лег на живот, закрыл глаза и предался неизбежному.
Дверь раскрылась, и на сей раз вошли сразу несколько мужчин. Чья-то рука ощупала его голову. Джон задрожал и стиснул зубы, чтобы не молить о пощаде. Тут ему натянули на голову мешок, заломили руки за спину и связали их, после чего сильные руки подхватили его и поставили на ноги.
– Идем, – сказал неизвестный.
* * *
Они повели его вверх по лестнице, в коридоре он задел плечом какую-то мебель, затем несколько ступеней вниз, потом привели в помещение, где даже сквозь мешок воняло опилками и дизельным маслом. Гараж, наверное, потому что его подняли, как игрушку, и затолкали в просторный багажник машины. Он еще слышал, как открылись ворота, кто-то завел мотор, и машина тронулась.
Ехали они бесконечно долго, и любая попытка как-то заметить путь, отсчитывая повороты налево и направо, была безнадежной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199