Я сам довольно часто делал это и знаю. Я оказывал давление на правительства, подкупал депутатов, я завлекал их инвестициями или грозил сокращением рабочих мест, чтобы получить то, что мне нужно: права на разведку, бурение и добычу и другие лицензии, выгодную монополию или условия, которые позволяли мне исключить конкурентов. Иногда я просто уничтожал национальную промышленность, чтобы получить весь рынок для себя одного. С тем результатом, что больше не оставалось никакого равенства шансов. Выступать против такого концерна, как Fontanelli Enterprises – для нормального предприятия все равно что играть в шахматы с противником, у которого в распоряжении сразу двадцать ферзей. – Он поднял руки извиняющимся жестом: – Я не горжусь этим, отнюдь. Я лишь говорю то, что есть. Я действовал под влиянием моего тогдашнего коммерческого директора, но, несмотря на это, я не снимаю с себя ответственность. Все договоры, письма и прочие документы подписаны мною.
– Никто вас в этом не упрекает, – сказал Аннан.
Джон кивнул:
– Да. Но в этом и состоит проблема, не так ли? Что нет никого, кто бы мог меня упрекнуть. Нет законов, которые связывали бы меня. Я могу позволять себе все, что хочу. – Джон подался вперед: – Есть одно слово для обозначения организаций, которые делают что хотят, не оглядываясь на закон. Слово, пришедшее к нам из итальянского языка: мафия.
– Всюду, где мы появлялись, уровень зарплаты падал, а социальные программы сокращались. Зато росли наши прибыли, не говоря уже о биржевых курсах. И ясно, что правительства, которые действительно озабочены благосостоянием своего населения, не должны были поддерживать решения, которые к этому приводили. Но в реальности у них не было выбора. И хотя многие правительства все еще пребывают в иллюзии, что могут сохранять суверенитет хотя бы в главных вопросах, на самом деле они не могут этого, и такие концерны, как мой, только наживаются на этом.
Глава Организации Объединенных Наций озабоченно кивнул.
– Когда я говорю «наживаются», я имею в виду, что на этом зарабатываются деньги. Ради этой цели жертвуют всем, ей подчиняют все. Даже Fontanelli Enterprises, как я обнаружил, вопреки всем декларациям о благородных намерениях, всюду, где можно было безнаказанно делать это, сливали в реки ядовитые стоки, свозили на городские мусорные свалки промышленные отходы, отравляли воздух, пренебрегали правилами техники безопасности рабочих, игнорировали природозащитные постановления и обходили предписания врачей и экологов. И почему? Потому что так же поступали все другие. И если я в некоторых случаях пресекал это, мы оказывались в неравных условиях с нашими конкурентами: они могли продавать свою продукцию дешевле, и наша доля на рынке сокращалась вплоть до того, что какие-то производства нам приходилось прикрывать. И получается, что мы вынуждены были поступать как все. Мы все гонимые, которые гонят других. Когда все позволено, мы не можем позволить себе остановиться перед каким-нибудь позорным деянием.
У Джона было странное ощущение, будто он всегда знал, что однажды будет здесь сидеть. Уже в те времена, когда он развозил пиццу на своем велосипеде и проезжал мимо того места, где теперь был припаркован их лимузин. Как будто вся его жизнь была лишь подготовкой к тому, чтобы сказать те слова, которые он сейчас произносил.
– Но разве это идеал? Предприятие, которое может действовать независимо от закона? Я не вижу, чем бы такое предприятие отличалось от преступных организаций. – Он помотал головой. – И я не верю, что этого действительно кто-то хочет. Разбогатеть, может, и хотят, но ведь это можно сделать и там, где действуют правила игры. Но правила игры должны быть справедливы и обязательны для всех. Это исходный пункт. Такие правила игры на самом деле были бы облегчением. В принципе, их-то нам и не хватает.
Генеральный секретарь ООН молчал, подняв брови.
Джон сплел пальцы.
– Во времена Дикого Запада люди продвигались в глубь неисследованного материка быстрее, чем следовавшая за ними государственная власть. Тогда в целых районах правили разбойничьи банды, пока постепенно не воцарялось действие закона. В такой же ситуации мы оказались сегодня вновь. Мультинациональные концерны стали сильнее, чем национальные государства. Это означает не что иное, как преодоление принципа национального суверенитета. В таком случае необходима транснациональная власть, которая установила бы закон и порядок на глобальном уровне.
Кофи Аннан смотрел на него с озабоченной задумчивостью.
– Надеюсь, вы имеете в виду не Организацию Объединенных Наций? – спросил он для верности.
– Нет, – ответил Джон Фонтанелли. – Я имею в виду не ООН.
В эти дни здание на Уолл-стрит, 40, до сих пор известное как Fontanelli Tower, стало объектом интенсивного переустройства. Батальоны грузчиков в униформах выносили мебель, коробки и ящики и грузили их в фургоны, подъезжавшие бесконечной вереницей. Одновременно велись работы на фасаде здания. Нижние пять этажей были расписаны стилизованными человеческими фигурками пяти цветов: красного, желтого, черного, зеленого и синего. Остальные этажи покрасили новоразработанной специальной краской, содержащей оптический осветлитель, и все здание излучало невиданную, почти неземную белизну.
– Что здесь будет? – спрашивали репортеры у прораба.
– Первые пять этажей, – объяснял тот сквозь шум грузовиков и компрессоров, распыляющих краску, – станут штаб-квартирой…
– Нет, та, белая часть?
– О, это?… – Прораб снял защитную каску и вытер со лба пот, смешанный с пылью и краской. – Да, это действительно…
– Так же, как и другие международные организации – ВТО, МВФ, Всемирный банк и так далее, – говорил Джон, – ООН вызвана к жизни правительствами, главным образом для того, чтобы иметь форум для обсуждения вопросов международного значения. Но сама ООН не могущественна. И вовсе не предполагалось создать в ее лице мировое правительство. Напротив, всеми средствами хотели воспрепятствовать возникновению такого всемирного правительства. Поэтому ООН не наделена реальной властью.
Генеральный секретарь нахмурил лоб:
– Что вы хотите этим сказать?
– Есть лишь одна реальная власть на этой планете, – сказал Джон Фонтанелли. – Мне понадобилось долгое время, чтобы понять это. Хотя это должно быть очевидно.
Подвижный мужчина с кудрявыми светлыми волосами подождал, когда фотографы приготовятся к съемке, и широким жестом стянул белое полотно, прикрывавшее доску у входа в здание. И стоял, пылая в фотовспышках, указывая рукой на вывеску, которую он открыл.
На фоне карты мира, напоминающей эмблему ООН, красовалось пять стилизованных голов тех же цветов, которыми окрашены олимпийские кольца – синего, желтого, черного, зеленого и красного, – и примерно так же расположенных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199
– Никто вас в этом не упрекает, – сказал Аннан.
Джон кивнул:
– Да. Но в этом и состоит проблема, не так ли? Что нет никого, кто бы мог меня упрекнуть. Нет законов, которые связывали бы меня. Я могу позволять себе все, что хочу. – Джон подался вперед: – Есть одно слово для обозначения организаций, которые делают что хотят, не оглядываясь на закон. Слово, пришедшее к нам из итальянского языка: мафия.
– Всюду, где мы появлялись, уровень зарплаты падал, а социальные программы сокращались. Зато росли наши прибыли, не говоря уже о биржевых курсах. И ясно, что правительства, которые действительно озабочены благосостоянием своего населения, не должны были поддерживать решения, которые к этому приводили. Но в реальности у них не было выбора. И хотя многие правительства все еще пребывают в иллюзии, что могут сохранять суверенитет хотя бы в главных вопросах, на самом деле они не могут этого, и такие концерны, как мой, только наживаются на этом.
Глава Организации Объединенных Наций озабоченно кивнул.
– Когда я говорю «наживаются», я имею в виду, что на этом зарабатываются деньги. Ради этой цели жертвуют всем, ей подчиняют все. Даже Fontanelli Enterprises, как я обнаружил, вопреки всем декларациям о благородных намерениях, всюду, где можно было безнаказанно делать это, сливали в реки ядовитые стоки, свозили на городские мусорные свалки промышленные отходы, отравляли воздух, пренебрегали правилами техники безопасности рабочих, игнорировали природозащитные постановления и обходили предписания врачей и экологов. И почему? Потому что так же поступали все другие. И если я в некоторых случаях пресекал это, мы оказывались в неравных условиях с нашими конкурентами: они могли продавать свою продукцию дешевле, и наша доля на рынке сокращалась вплоть до того, что какие-то производства нам приходилось прикрывать. И получается, что мы вынуждены были поступать как все. Мы все гонимые, которые гонят других. Когда все позволено, мы не можем позволить себе остановиться перед каким-нибудь позорным деянием.
У Джона было странное ощущение, будто он всегда знал, что однажды будет здесь сидеть. Уже в те времена, когда он развозил пиццу на своем велосипеде и проезжал мимо того места, где теперь был припаркован их лимузин. Как будто вся его жизнь была лишь подготовкой к тому, чтобы сказать те слова, которые он сейчас произносил.
– Но разве это идеал? Предприятие, которое может действовать независимо от закона? Я не вижу, чем бы такое предприятие отличалось от преступных организаций. – Он помотал головой. – И я не верю, что этого действительно кто-то хочет. Разбогатеть, может, и хотят, но ведь это можно сделать и там, где действуют правила игры. Но правила игры должны быть справедливы и обязательны для всех. Это исходный пункт. Такие правила игры на самом деле были бы облегчением. В принципе, их-то нам и не хватает.
Генеральный секретарь ООН молчал, подняв брови.
Джон сплел пальцы.
– Во времена Дикого Запада люди продвигались в глубь неисследованного материка быстрее, чем следовавшая за ними государственная власть. Тогда в целых районах правили разбойничьи банды, пока постепенно не воцарялось действие закона. В такой же ситуации мы оказались сегодня вновь. Мультинациональные концерны стали сильнее, чем национальные государства. Это означает не что иное, как преодоление принципа национального суверенитета. В таком случае необходима транснациональная власть, которая установила бы закон и порядок на глобальном уровне.
Кофи Аннан смотрел на него с озабоченной задумчивостью.
– Надеюсь, вы имеете в виду не Организацию Объединенных Наций? – спросил он для верности.
– Нет, – ответил Джон Фонтанелли. – Я имею в виду не ООН.
В эти дни здание на Уолл-стрит, 40, до сих пор известное как Fontanelli Tower, стало объектом интенсивного переустройства. Батальоны грузчиков в униформах выносили мебель, коробки и ящики и грузили их в фургоны, подъезжавшие бесконечной вереницей. Одновременно велись работы на фасаде здания. Нижние пять этажей были расписаны стилизованными человеческими фигурками пяти цветов: красного, желтого, черного, зеленого и синего. Остальные этажи покрасили новоразработанной специальной краской, содержащей оптический осветлитель, и все здание излучало невиданную, почти неземную белизну.
– Что здесь будет? – спрашивали репортеры у прораба.
– Первые пять этажей, – объяснял тот сквозь шум грузовиков и компрессоров, распыляющих краску, – станут штаб-квартирой…
– Нет, та, белая часть?
– О, это?… – Прораб снял защитную каску и вытер со лба пот, смешанный с пылью и краской. – Да, это действительно…
– Так же, как и другие международные организации – ВТО, МВФ, Всемирный банк и так далее, – говорил Джон, – ООН вызвана к жизни правительствами, главным образом для того, чтобы иметь форум для обсуждения вопросов международного значения. Но сама ООН не могущественна. И вовсе не предполагалось создать в ее лице мировое правительство. Напротив, всеми средствами хотели воспрепятствовать возникновению такого всемирного правительства. Поэтому ООН не наделена реальной властью.
Генеральный секретарь нахмурил лоб:
– Что вы хотите этим сказать?
– Есть лишь одна реальная власть на этой планете, – сказал Джон Фонтанелли. – Мне понадобилось долгое время, чтобы понять это. Хотя это должно быть очевидно.
Подвижный мужчина с кудрявыми светлыми волосами подождал, когда фотографы приготовятся к съемке, и широким жестом стянул белое полотно, прикрывавшее доску у входа в здание. И стоял, пылая в фотовспышках, указывая рукой на вывеску, которую он открыл.
На фоне карты мира, напоминающей эмблему ООН, красовалось пять стилизованных голов тех же цветов, которыми окрашены олимпийские кольца – синего, желтого, черного, зеленого и красного, – и примерно так же расположенных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199