– А что мне еще остается? – добавил он.
Они смотрели друг на друга, ища того, кто знал бы, что еще остается Джону Фонтанелли, но ничего так и не последовало, кроме неопределенных восклицаний, похожих на крик боли.
Джон и сам был ошеломлен и всю бессонную ночь обдумывал случившееся. Человек, взявшийся объединить согласие большинства людей всей земли – это была захватывающая идея, когда она возникла в его воображении, когда они ее обговаривали и сообща оттачивали. Но что она ударит по нему самому, да, должна ударить, неизбежно и неукоснительно, об этом они не думали ни одной секунды. Это уже стало настолько привычным – не придерживаться законов никакого отдельного государства, натренированно разыгрывать козырные карты, в свою пользу и по своему усмотрению манипулируя разными странами, – что одно лишь представление о Всемирном спикере, который может предъявить претензии им самим, было шокирующим.
Он услышал слова Нельсона Манделы по телевизору. Ни один канал не упустил случая показать этот момент, все телекомпании прямо-таки торжествующе схватились за него, чтобы обсудить и прокомментировать. В первый момент Джон почувствовал насмешливое презрение. Что бы там ни решали и ни говорили эти политики, его это никогда по-настоящему не задевало, он был выше этого. За годы с Маккейном такой образ мыслей выработался в нем, это он осознал позднее, и что-то он еще воображал о себе. Презрительно усмехаться, а потом думать, как провести этих злопыхателей и шавок, это стало уже рефлексом, и по этому же руслу его мысли автоматически потекли и в этот раз.
И вдруг остановились – почти болезненным рывком. Ибо: куда он мог уклониться от Всемирного спикера! Кого он мог на него натравить? Некого. А забрать у него деньги – это был тот случай, когда все нации мира только поддержали бы Всемирного спикера.
Шансов у него не было.
– Я заплачу, – повторил Джон. – Это значит, что я должен продать большую часть концерна. Я хотел бы вас попросить направить все силы на подготовку этих продаж. Аналитическому отделу я уже поручил составить соответствующую концепцию. До выборов еще несколько месяцев; времени достаточно, чтобы не попасть под давление и выручить от продаж оптимальные деньги.
Казалось, кто-то хотел возразить, но снова закрыл рот, так и не сказав ни слова и кивая, как все.
– И еще, э-э, мне очень жаль, что я вчера так экстренно нагрузил вас работой, – сказал Джон в заключение и встал. – Это было скоропалительно и необдуманно. Я прошу вас быть ко мне снисходительными.
Они снова закивали. Они кивали, пока дверь за ним не закрылась.
* * *
Пол, который его разыскивал, попался ему на пути и пошел проводить его до лифта.
– Ничего себе сюрприз, да? – сказал он.
Хорошо было для нервов – быстро идти, широкими шагами нестись по коридору.
– Почему же? – спросил Джон. У него вдруг стало странно легко на душе, почти весело. – Я же сам этого хотел, разве нет?
– Чтобы Мандела отнял у тебя все деньги?
– Ну, миллион-другой он мне все-таки оставит. А с остальными я так и так не знал, что делать. Вот и пусть это решает тот, кто их получит.
– Ну, не знаю… – Пол покачал головой. – Все-таки это неблагодарно.
Джон резко остановился.
– Вот мы всегда так: справедливость для всех, но особые права для нас. – Он засмеялся. – Пол, неужто ты не понимаешь, что происходит? Разве ты не видишь? Уже действует. Наш план уже действует!
* * *
Телефон зазвонил, когда Джон ехал домой. Скоро это будет уже не его дом, подумал он, доставая из кармана мобильник.
– Да?
– Это я, – этот голос он не слышал уже целую вечность. – Марвин.
– Марвин? – вырвалось у Джона. – Да это же… – Его удивление не находило слов. – Как ты? Откуда ты звонишь?
Голос звучал слабо, издалека и доходил с некоторым запозданием, как это бывает при трансатлантической связи.
– Не один ли хрен, где я сейчас. Я звоню не для того, чтобы посудачить о старых добрых временах. Я звоню ради тебя. Ты, брат, попал в большую передрягу. Ты нас всех смываешь в унитаз и еще воображаешь, что делаешь что-то хорошее. Поэтому я и звоню тебе, старик.
– Что? – Джон заморгал. Снаружи проносились уличные фонари, словно цепь перламутровых лун на черном бархате.
– Джон, я знаю, ты стал важным фраером, и все слушают твои команды, но раз в жизни, я тебя прошу, один раз в жизни выслушай меня. До конца. Потому что на сей раз это чертовски важно, ты понял? – Глубокий вдох. – Я был на излечении. В одной клинике. Всякие анекдоты и все, что напечатано петитом, я расскажу тебе как-нибудь в другой раз, важно то, что я встретил там одного человека, который во многое посвящен. Который абсолютно – понимаешь? – знает абсолютно все, что творится за кулисами. Потому что он сам был в игре, которая там идет, и вышел из нее. Почему они за ним и охотятся, кстати сказать. Пока все понятно?
– Хм-м, – Джон наморщил лоб. – Ну, понятно.
– И первый лот в этом аукционе – как раз твои деньги. Твой проклятый триллион долларов. Проценты, проценты на проценты и пятьсот лет и вся эта лабуда. Состояние Фонтанелли, ну, все знают из кино, из телевидения и из радио. Да, ты там хоть сидишь?
Джон невольно удостоверился в этом, проведя рукой по ласкающе-мягкой коже заднего сиденья.
– Да.
– Хорошо. Потому что состояния Фонтанелли на самом деле вообще не существует.
Труднопостижимым образом голос Марвина звучал иначе, чем обычно. Он не был ни пьян, ни под кайфом, но не был и таким, каким Джон его помнил.
– Интересно, – осторожно произнес он. – Марвин, я сейчас как раз еду в бронированном «Мерседесе», который стоит миллион долларов, и я воображаю, что я его даже купил. И не на те деньги, которые заработал, развозя пиццу, это я знаю совершенно точно.
Марвину, казалось, было не до шуток.
– Да, брат, ясно, они дали тебе кучу денег. Это несомненно. Фишка не в этом. Фишка в том, что деньги эти взялись не оттуда, откуда ты думаешь. В старой Флоренции, правда, был Джакомо Фонтанелли, и он тоже был купец и, пожалуй, даже твой предок, но он не оставил никаких денег. Нуль он оставил. Nada. Niente.
– О! – удивился Джон. И откуда Марвину может быть известно то, что раскопала Урсула? Кто вообще может об этом знать? – Тогда откуда же они?
– Когда-то, – начал объяснять Марвин, – в середине восьмидесятых был один тайный проект под названием Millennium Fonds. Что-то вроде инвестиционного фонда, но доступный только для типов с очень большой мошной. Скинулись банкиры, промышленники и другие тяжеловесы, пока не собралось на счете триллион долларов. Это и были деньги, которые ты получил. Вся прочая чушь – предсказание и так далее: все выдумка и обман. Завещание, вообще все бумаги – сфабрикованы. Ты угодил в тайный сговор, в котором все знают, что идет игра, только ты не знаешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199