Обе сестры замерли, повернувшись в сторону дома, где караулил их брат.
— А что за существо беспокоит вас каждый год? — спросила Кейтри. — И как оно проникает за Ограду?
— Увы, мы не знаем, — ответила Соррель. — Гэлан думает, может, оно прилетает по воздуху и спускается в дом по трубе. А может, вылезает из-под очага, через какой-нибудь потайной лаз. Оно бегает проворнее гончей и летает быстрее орла.
— А как ваш брат собирается с ним бороться?
— И этого мы тоже не знаем. Он запретил нам сторожить с ним. О, мне и подумать страшно, что может случиться — пожалуйста, давайте снова о чем-нибудь поговорим, чтобы хоть как-то отвлечься!
Гэлан Эрроусмит сидел в пустом доме в кресле перед очагом, положив на колени топор, а в руке держа резной ясеневый посох. На столе теплились огоньки тростниковых свечей, каждая с желтой можжевеловой почкой на кончике, в камине горело ясное и чистое можжевеловое пламя. Ветер завывал в дымоходе, точно намаррские всадники. Над дровами вспыхивали и исчезали недолговечные созвездия летучих искр.
Час был уже поздний. Внезапно в комнате раздался тяжелый грохот — словно на пол бросили чью-то тушу. Эрроусмит поднял взор.
— Мирт очень красив, — Бетони говорила чуть громче, чем следовало бы, — но из всех растений, что не выращивают в садах, я больше всего люблю боярышник. Цветы у него белоснежные, как сама чистота, ягоды алые, как страсть, а листья зелены, как молодая весна. В колючих ветвях находят приют мелкие пташки — и потому в зарослях боярышника не умолкает птичий звон. Даже зимой его мрачные облетевшие ветви, вырисовывающиеся черными линиями на фоне серого неба, красивы какой-то особенной дикой красотой.
— Но эти колючки жестоки, — напомнила Соррель, бросая очередной быстрый взгляд на окно. — А уж если принести его цветы в дом, злосчастья не миновать.
— То же касается и ландыша, и всех прочих белых цветов, — возразила Бетони.
— Да, но все не так опасно, как принести в дом сирень, — вставила словечко старая Хейзел.
— Не стану спорить, что колючки боярышника бывают жестоки и злы, — сказала Бетони, — но только к глупцам и невежам, приближающимся к боярышнику без должной осторожности. Что же до того, чтобы ставить цветы в дом, — да кому же захочется рвать этакую красоту и смотреть потом, как она вянет, когда на ветке, под поцелуями солнца и дождя она долго еще сохранит свежесть и аромат? Говорят, что из всех белых цветов Светлые более всего любят именно боярышник, потому-то и прокляли всех, кто посмеет ломать ветки и запирать их в четырех стенах.
— Говорят, терновник вообще находился под покровительством волшебного народа, — промолвила Хейзел. — А кое-кто считает, будто бы эти чары все еще в силе. Когда я была девочкой, любой терновый куст, что рос наособицу, называли «деревом Светлых». Да и по сей день никто не режет веток у таких деревьев: повредить «дерево Светлых» — вернейший способ накликать на себя смерть или помешательство. Снаружи раздался шум. Все пять барышень, а с ними и почтенная старая дева поспешили выбежать из дома. По Эрречде бежал какой-то человек.
— Идите и поглядите! Идите и поглядите! Там, за Западными воротами, на утесах!
Группка жителей деревни уже торопилась к воротам. Стражники, захлебываясь, рассказывали, что за тварь только что прогнал мимо них деревенский голова.
Накинув плащи, девушки поспешили следом по дороге, которая шла по самому краю утеса, так что внизу с шумом били соленые волны прибоя и тучи брызг порой захлестывали через кромку скал. Поднялся ветер, море свирепствовало на острых камнях, кипело белой пеной, ни дать ни взять — молоко на огне. При свете звезд острые валуны внизу блестели, точно выточенные из сизого камня голуби. Стеклянные водные валы разбивались о них, поднимались клубами серебристого пара.
Существо, с которым сражался Эрроусмит, было прибито к земле на самой вершине утеса. Из туловища существа — Тахгил оно показалось просто кулем белой шерсти — торчала рукоять топора.
— Не бойтесь, — промолвил Эрроусмит, обвивая теплой шершавой рукой талию девушки. — Оно явилось в дом, и я погнался за ним с посохом в одной руке и топором в другой. Оно помчалось на утесы, я за ним. И только Оно уж собралось соскользнуть с камней в море, я выкрикнул Слово и метнул топор.
— Где Паук? — кричали селяне. — Позовите Паука.
Однако тот, судя по всему, знатно напраздновался во время Катания-на-Ворвани и все еще не отошел от воздействия крепкого яблочного вина, а потому просыпаться и не думал.
Сбившись в кучку на солидном расстоянии, которое они сочли безопасным, зеваки разглядывали прибитую к камням непонятную тварь. Та не шевелилась. Понять, жива ли она, было решительно невозможно — равно как и разобраться, как она выглядит на самом деле: каждый видел что-то свое, не то, что другие.
— Надо бы его прикопать, — предложил кто-то, и несколько молодых парней бегом бросились в деревню за лопатами.
Чудище забросали землей, а потом вырыли вокруг глубокую и широкую канаву, чтобы ни человек, ни зверь не могли бы приблизиться к опасному предмету и потревожить его, если его еще способно было что-то потревожить.
Строго говоря, никто из деревенских не осмеливался к Существу и близко подойти. Все стояли вокруг, а ветер играл полами плащей, придавая людям сходство со стайкой диковинных птиц, что хлопают крыльями, собираясь взлететь.
Теперь, когда первый порыв возбуждения схлынул, все как-то вдруг вспомнили, что находиться ночью за оградой довольно-таки опасно, и заспешили по домам, на ходу похлопывая Эрроусмита по спине и поздравляя его с победой.
— Я, пожалуй, покараулю еще в доме остаток ночи — на всякий случай, — сказал тот и повернулся к Тахгил. — Слышите ли сырой ветер с воды, мистрис Меллин? Как будто голос выкликает чье-то имя.
— Я слышу ветер, — отвечала Тахгил, увлекаемая прочь букетом девушек.
— Доброй ночи, — пожелал ей Эрроусмит.
— Доброй ночи.
В час ухта Тахгил пробудилась от мучительных снов — резко, как внезапно отпущенная тугая пружина, вернулась к осознанию действительности, близящегося нового дня. В этот ранний час должно что-то произойти.
Ветер улегся. Кругом все затихло. Девушку разбудил стук подков — выглянув в окно, она увидела, что Эрроусмит оседлал лошадь и выводит ее из стойла. Ну да! Финодори вызвал его вместе косить круглый лужок — и очень сердился. Уриск предупреждал… овинный может быть мстителен и опасен! Бетони и Сорель тоже зашевелились.
— Вы как — не боитесь выйти из дома? — спросили они. — Мужчины повели Паука взглянуть, что за Существо там прибито на скалах. Уж он-то знает, что делать. А по дороге можно ополоснуть лицо первой росой. Говорят, если первого уайнемиса умыться предрассветной росой, это очень полезно для цвета лица.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141