Две широкие, чуть заостренные полосы блестящего белого пара соткались за спиной лебедицы, придавая ей сходство с огромной ночной бабочкой. Лунная нагрудная пластина ганконера не потускнела и все так же мягко поблескивала. Льющийся звездный свет сверкал, точно ртуть.
Темные волосы лебединой девы струились у нее за спиной, пронизывая прозрачные крылья. Иссиня-черные локоны ганконера спадали на полированные пластины оплечий и латного воротника. Два духа являли собой поразительно красивую пару, их колдовская красота одуряла, сводила с ума, как полузабытый сон или давно лелеемая, но неосуществимая мечта.
Кейтри поняла, что стала свидетельницей колдовства, какое смертным доводится видеть крайне редко. Напев волынок сделался громче, он долетал откуда-то снизу — должно быть, из какой-то пещеры, подземной дороги, по которой шел волшебный музыкант, а быть может, давно захваченный в рабство несчастный смертный. Этот одинокий музыкант приближался и наконец остановился прямо под тем местом, где сидели Кейтри с Вивианой. Земля всколыхнулась. Музыка изменилась, завела новую мелодию, быструю и ритмичную. Кейтри слышала, что Томас Рифмач как-то исполнял эту веселую мелодию при дворе. Говорили, будто бы в древности ей научили Королевского Арфиста сами Светлые. Под эту мелодию волшебная чета на поляне начала дивный и грациозный танец.
— Ручаюсь, она пытается отманить его прочь, — хрипло прошептал уриск.
Однако туман поднимался все выше. Он собирался с земли, сочился из-за деревьев, вздымаясь над кронами, застилая звезды.
В танце лебединая дева и ганконер сошлись наконец вместе, но не прикоснулись друг к другу. Ноги их словно бы плыли над поляной. И хотя Кейтри по-прежнему затыкала уши, но мотив все равно доносился до нее, пульсировал в ней, точно она сама превратилась в струну. Он наполнял девочку ликованием и экстазом, подобных которым она в жизни не ведала. А потом сквозь пальцы в ушах, заглушая звуки музыки, донесся иной звук. Низкий, протяжный, унылый, зловещий, жуткий — почему-то Кейтри знала, что инструмент, исторгавший этот ужасный рев, был черным — охотничий рог, созданный из пустоты.
И нестройный хор собак.
Кейтри рывком подняла Вивиану на ноги. Девочка отчаянно визжала, оглушенная сладострастными каденциями волшебной музыки и какофонией, в которой стук, копыт сплетался с лаем, щелканьем хлыста, хриплыми азартными возгласами и ревом голосов.
— Вставай! Вставай! — кричала Кейтри.
Вивиана висела у нее в руках безжизненной куклой из сырого теста. Маленький уриск попытался подпереть фрейлину с другой стороны, но упал, прокричав что-то, чего девочка не разобрала. Затрещали сучья. Туман лохмотьями вился вокруг, разорванный то ли неистовыми взмахами лебединых крыл, то ли порывом ветра, что спустился с небес вместе с крылатыми лошадьми, на спинах которых сидели ужасные всадники.
Вивиану выхватили из рук Кейтри. Взметнулись желтые локоны, фрейлину бросили поперек седла. Кейтри растерянно замерла. Над головой у нее нависла ухмыляющаяся лошадиная морда, сверкнули острые зубы. Ноздри чудовищного скакуна напоминали два рваных кратера, и девочка решила бы, что в жизни не видела ничего столь пугающего, когда бы из-за лошадиной шеи не высовывалось еще более жуткого призрака.
Призрак наклонился. Последнее, что видела Кейтри, обернувшись на стремительно уносящиеся к низу сады, когда Дикая Охота снова взмыла в воздух — это крохотный конь, на полном скаку остановившийся посреди поляны, и всадник у него на спине.
Всадником была Тахгил.
Деревья, такие черные на фоне ночи, грозно вздымали вверх ветви. Последние клочья колдовского тумана скользили в листве и таяли, растворяясь среди звезд. Шум и крики затихали вдали. Уносясь к юго-востоку. Над головой, ухая, точно ненастроенная дудка, пролетела сова. Девушка сидела посреди Циннарина верхом на коне. Ветерки играли краями ее рваной одежды, прядями волос — но саму ее сковывало мертвенное оцепенение.
Взор ее устремился на восток, где должно было взойти солнце. Но никакого солнца еще не было видно и в помине.
Конь под ней вдруг прянул в сторону. Из-за надломанного ствола, на котором янтарными бусинками выступали капельки смолы, вынырнула рогатая кудлатая голова.
— Тише, Тигнакомайре, тише. Это всего лишь я! — укоризненно сказал уриск.
Узы оцепенения, что сковывали Тахгил, спали. Она хотела было спешиться, но не смогла.
— Пусти меня, Тигнакомайре, — сердито заявила она, в минуту необходимости мгновенно припомнив сложное имя. — Забыл, что я для тебя сделала?
Руки ее, освободившись от чар, скользнули по глянцевитой шкуре. Девушка наклонилась, перекинула ногу через круп и сползла на землю.
— Как ты смел приклеить меня к спине!
Водяной конь кротко понурил голову.
— Наездница из тебя никудышняя. Пришлось приклеивать, не то свалилась бы.
— Дикая Охота забрала тех двух девчат, — уныло проговорил Тулли. — Ганконер выдал нас. Мы ничего не могли — поделать.
— Знаю, — мрачно сказала Тахгил, — вы им не ровня. А где ганкокер сейчас?
— Ушел. Лебедица увела его.
— Все, как яи боялась — они приняли Виа за меня.
Опустившись на траву, девушка долго сидела, закрыв лицо руками, и молчала. Наконец она подняла голову.
— Хотя мои подруги сами решили идти со мной, но пострадали исключительно из-за меня. Из дружбы ко мне пришли они сюда. И вот — у меня больше нет ни верных спутниц, ни волшебного кольца, ни красного флакона силы, ни еды, ни огнива, чтобы разжечь костер, ни оружия или щита — но со мной ты, Тулли, и ты, Тигнакомайре, и, верю, лебединая дева тоже останется моей союзницей. В этот ужасный час я вынуждена прервать путешествие в Аркдур и повернуть на юго-восток, вслед за Охотой. Если подруги мои живы, я освобожу их. Если нет — я должна узнать об их судьбе, а не то не буду достойна ни доброго слова, ни дружбы других людей.
— Безумная затея, госпожа Меллин! — возразил уриск. — Неужто тебе не ведомо, что лежит на юго-восток отсюда? После садов Циннарина на много миль — нет, лиг! — раскинулись земли, куда не ступала нога человека. Потом лабиринты Фираенхолта или Хайторна — зови, как хочешь, — а потом голые Пустоши до самого Нэниан Лэмбриджа. Мало кому из смертных хватало глупости даже пытаться пройти по этой дамбе — Дорожка всегда пользовалась дурной славой. А ведь Лэйдбридж ведет в Намарру.
— Если моих подруг увезли в Намарру, значит, и я пойду в Намарру.
— Но мы не знаем точно…
Над вершинами деревьев пронеслась крылатая тень. Лебедь неуклюже спустилась сквозь ветви, а через миг вышла из тени целомудренной девой, стыдливо оправляющей складки плаща.
— Какие вести об Охоте? — властно спросила Тахгил.
— Крылатые кони и конники поспешили прочь, прихватив прекрасных подружек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141
Темные волосы лебединой девы струились у нее за спиной, пронизывая прозрачные крылья. Иссиня-черные локоны ганконера спадали на полированные пластины оплечий и латного воротника. Два духа являли собой поразительно красивую пару, их колдовская красота одуряла, сводила с ума, как полузабытый сон или давно лелеемая, но неосуществимая мечта.
Кейтри поняла, что стала свидетельницей колдовства, какое смертным доводится видеть крайне редко. Напев волынок сделался громче, он долетал откуда-то снизу — должно быть, из какой-то пещеры, подземной дороги, по которой шел волшебный музыкант, а быть может, давно захваченный в рабство несчастный смертный. Этот одинокий музыкант приближался и наконец остановился прямо под тем местом, где сидели Кейтри с Вивианой. Земля всколыхнулась. Музыка изменилась, завела новую мелодию, быструю и ритмичную. Кейтри слышала, что Томас Рифмач как-то исполнял эту веселую мелодию при дворе. Говорили, будто бы в древности ей научили Королевского Арфиста сами Светлые. Под эту мелодию волшебная чета на поляне начала дивный и грациозный танец.
— Ручаюсь, она пытается отманить его прочь, — хрипло прошептал уриск.
Однако туман поднимался все выше. Он собирался с земли, сочился из-за деревьев, вздымаясь над кронами, застилая звезды.
В танце лебединая дева и ганконер сошлись наконец вместе, но не прикоснулись друг к другу. Ноги их словно бы плыли над поляной. И хотя Кейтри по-прежнему затыкала уши, но мотив все равно доносился до нее, пульсировал в ней, точно она сама превратилась в струну. Он наполнял девочку ликованием и экстазом, подобных которым она в жизни не ведала. А потом сквозь пальцы в ушах, заглушая звуки музыки, донесся иной звук. Низкий, протяжный, унылый, зловещий, жуткий — почему-то Кейтри знала, что инструмент, исторгавший этот ужасный рев, был черным — охотничий рог, созданный из пустоты.
И нестройный хор собак.
Кейтри рывком подняла Вивиану на ноги. Девочка отчаянно визжала, оглушенная сладострастными каденциями волшебной музыки и какофонией, в которой стук, копыт сплетался с лаем, щелканьем хлыста, хриплыми азартными возгласами и ревом голосов.
— Вставай! Вставай! — кричала Кейтри.
Вивиана висела у нее в руках безжизненной куклой из сырого теста. Маленький уриск попытался подпереть фрейлину с другой стороны, но упал, прокричав что-то, чего девочка не разобрала. Затрещали сучья. Туман лохмотьями вился вокруг, разорванный то ли неистовыми взмахами лебединых крыл, то ли порывом ветра, что спустился с небес вместе с крылатыми лошадьми, на спинах которых сидели ужасные всадники.
Вивиану выхватили из рук Кейтри. Взметнулись желтые локоны, фрейлину бросили поперек седла. Кейтри растерянно замерла. Над головой у нее нависла ухмыляющаяся лошадиная морда, сверкнули острые зубы. Ноздри чудовищного скакуна напоминали два рваных кратера, и девочка решила бы, что в жизни не видела ничего столь пугающего, когда бы из-за лошадиной шеи не высовывалось еще более жуткого призрака.
Призрак наклонился. Последнее, что видела Кейтри, обернувшись на стремительно уносящиеся к низу сады, когда Дикая Охота снова взмыла в воздух — это крохотный конь, на полном скаку остановившийся посреди поляны, и всадник у него на спине.
Всадником была Тахгил.
Деревья, такие черные на фоне ночи, грозно вздымали вверх ветви. Последние клочья колдовского тумана скользили в листве и таяли, растворяясь среди звезд. Шум и крики затихали вдали. Уносясь к юго-востоку. Над головой, ухая, точно ненастроенная дудка, пролетела сова. Девушка сидела посреди Циннарина верхом на коне. Ветерки играли краями ее рваной одежды, прядями волос — но саму ее сковывало мертвенное оцепенение.
Взор ее устремился на восток, где должно было взойти солнце. Но никакого солнца еще не было видно и в помине.
Конь под ней вдруг прянул в сторону. Из-за надломанного ствола, на котором янтарными бусинками выступали капельки смолы, вынырнула рогатая кудлатая голова.
— Тише, Тигнакомайре, тише. Это всего лишь я! — укоризненно сказал уриск.
Узы оцепенения, что сковывали Тахгил, спали. Она хотела было спешиться, но не смогла.
— Пусти меня, Тигнакомайре, — сердито заявила она, в минуту необходимости мгновенно припомнив сложное имя. — Забыл, что я для тебя сделала?
Руки ее, освободившись от чар, скользнули по глянцевитой шкуре. Девушка наклонилась, перекинула ногу через круп и сползла на землю.
— Как ты смел приклеить меня к спине!
Водяной конь кротко понурил голову.
— Наездница из тебя никудышняя. Пришлось приклеивать, не то свалилась бы.
— Дикая Охота забрала тех двух девчат, — уныло проговорил Тулли. — Ганконер выдал нас. Мы ничего не могли — поделать.
— Знаю, — мрачно сказала Тахгил, — вы им не ровня. А где ганкокер сейчас?
— Ушел. Лебедица увела его.
— Все, как яи боялась — они приняли Виа за меня.
Опустившись на траву, девушка долго сидела, закрыв лицо руками, и молчала. Наконец она подняла голову.
— Хотя мои подруги сами решили идти со мной, но пострадали исключительно из-за меня. Из дружбы ко мне пришли они сюда. И вот — у меня больше нет ни верных спутниц, ни волшебного кольца, ни красного флакона силы, ни еды, ни огнива, чтобы разжечь костер, ни оружия или щита — но со мной ты, Тулли, и ты, Тигнакомайре, и, верю, лебединая дева тоже останется моей союзницей. В этот ужасный час я вынуждена прервать путешествие в Аркдур и повернуть на юго-восток, вслед за Охотой. Если подруги мои живы, я освобожу их. Если нет — я должна узнать об их судьбе, а не то не буду достойна ни доброго слова, ни дружбы других людей.
— Безумная затея, госпожа Меллин! — возразил уриск. — Неужто тебе не ведомо, что лежит на юго-восток отсюда? После садов Циннарина на много миль — нет, лиг! — раскинулись земли, куда не ступала нога человека. Потом лабиринты Фираенхолта или Хайторна — зови, как хочешь, — а потом голые Пустоши до самого Нэниан Лэмбриджа. Мало кому из смертных хватало глупости даже пытаться пройти по этой дамбе — Дорожка всегда пользовалась дурной славой. А ведь Лэйдбридж ведет в Намарру.
— Если моих подруг увезли в Намарру, значит, и я пойду в Намарру.
— Но мы не знаем точно…
Над вершинами деревьев пронеслась крылатая тень. Лебедь неуклюже спустилась сквозь ветви, а через миг вышла из тени целомудренной девой, стыдливо оправляющей складки плаща.
— Какие вести об Охоте? — властно спросила Тахгил.
— Крылатые кони и конники поспешили прочь, прихватив прекрасных подружек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141