Тахгил почти всерьез опасалась порезать руку до кости. Но принц просто-напросто повел девушку танцевать.
Танец в таком месте и с таким партнером не могут передать ни простые слова, ни стихи, ни самый вдохновенный полет фантазии.
Шпили и башенки Аннат Готалламора взбирались в сверкающее небо, точно часовые в черных забралах. На самой высокой из них торчал железный флюгер в виде ворона, сжимающего в клюве стрелу. Над крышами поднимались черные трубы. От башенки к башенке были перекинуты тонкие мостики, под ними зияли отверстия водосливов.
На расположенный высоко над землей внутренний двор выходило несколько сводчатых коридоров. Каждая глыба в отделке стен несла на себе изображение ворона — эмблему наследного принца. Сейчас из темных проемов выезжали рыцари в серебряных доспехах, а за ними спешили прислуживающие им колдовские существа. Над крепостью разносился звон оружия, перестук копыт, лязг металла, клацанье упряжи, возбужденные голоса воинов, рвущихся в бой. Однако придворные Моррагана ехали не на бой — пока еще. Ныне им предстояла скачка в Аркдур, на поиски скрытого меж разбросанных камней и скал хоть какого-то намека на тайный проход, хоть какой-то выбивающейся из общей картины мелочи, которая могла бы выдать местонахождение последних Ворот в Фаэрию. На копытах прекрасных скакунов, способных шагать по воздуху силою волшебства, не сверкало силдро-новых полукружий, однако попоны их были расшиты драгоценными камнями и блестели морозным блеском зимы.
На самом деле Светлые способны летать сами по себе, однако атмосфера Айя им не по нраву — по сравнению с разреженным воздухом Светлого королевства воздух Эриса казался этим рыцарям густым сиропом. Без лошадей они летели бы слишком медленно. Зато волшебные скакуны были лучще приспособлены к миру смертных и могли передвигаться по воздуху гораздо быстрее.
На высокой площадке Черного замка собрался сейчас цвет рыцарства из свиты Моррагана. Эти Светлые отправились на соколиную охоту вместе со своим принцем и в миг Последнего Призыва находились слишком далеко от Ворот. При каждом движении их потоки звездного света отражались от блистающих замысловатых доспехов, от прекрасного неземной красотой оружия. Осанка Светлых была горда и величава, легко и изящно сидели они на своих бескрылых скакунах.
И столь поразительно выглядел летучий отряд, что чудилось: все они вырезаны из ледяного хрусталя и застывшей тьмы, иридия и теней, позолоченных лунным огнем. Колдовское сияние окутывало их туманной дымкой. Рыцари смеялись и перешучивались, чуя назревающее на западе сражение, как гончие чуют оленя. Каждый из них был несравненным воином, закаленным в боях. Каждый находился в расцвете сил и доблести. Дамы Светлых скользили меж ними, провожая бойцов. И каждый рыцарь носил на рукаве знак благосклонности своей дамы.
На самом краю двора, на неогражденной кромке, где твердь камня переходила в воздушную пустоту, стоял, глядя на Вышнюю равнину, принц Морраган. В нескольких шагах от него верный конюший держал в поводу боевого коня девятнадцати ладоней в вышину, черного, как затмение. Благородный скакун облачен был в серебряную попону, расшитую мириадами самоцветов, хотя вообще-то лошадям Светлых не нужно никакого облачения или упряжи, а хозяева украшают их лишь из любви к прекрасному.
Оруженосец принца вдел в крепящиеся к луке седла ножны короткий меч. Морраган повернулся к Ашалинде. Крепостные стены сотряс внезапный порыв ветра. Ашалинда пошатнулась и едва не упала — несмотря на подкрепляющее действие волшебного вина, силы ее были подкошены ланготом. Опершись рукой о стену, девушка выпрямилась.
— Знай же, — промолвил принц. — Пока ты веришь, будто любишь моего брата, твои поиски Ворот так и останутся напрасны. Но когда завеса поднимется, когда ты поймешь, что любовь эта всего лишь отражение в стекле, когда презришь напыщенного орла и полетишь с вороном, тогда, быть может, память вернется к тебе.
В душе Ашалинда ответила ему: Твои речи уклончивы. Если бы я не любила Торна, ты все равно искал бы напрасно, ибо последние остатки условия Ворот все еще слепят меня, не поддаются памяти.
Видя, что она молчит, принц продолжил:
— Нынче я еду в Аркдур. Тем временем ты вольна передвигаться по крепости и Вышней равнине как тебе заблагорассудится. Не теряй же времени даром. Думай и вспоминай, Если я вернусь, не добившись успеха, ты сама будешь рада найти средство вознаградить меня за разочарование.
И принц взлетел в седло боевого коня. Движения его были невероятно легки и быстры. Одной рукой сжимая поводья, он вскинул вторую над головой, подавая сигнал своим рыцарям. Последний взгляд на Ашалинду — и вот уже принц пришпорил коня, перелетел через обрыв и в перезвоне серебра умчался в небо во главе отряда всадников.
Однако последние слова его эхом звучали меж камней:
— Я не потерплю отказа!
* * *
Ашалинда стояла у окна, одетая в многослойное платье из лавандовой парчи, длинный шлейф которого волочился по каменным плитам. Тоска точила ее сердце, точно червь спелое яблоко. Как всегда, девушка смотрела на запад. В комнате у нее за спиной Кейтри вольготно растянулась на мягкой кушетке, закинув руку за голову.
— И почему принц покинул крепость в такое время, когда отряды Короля-Императора в какой-то миле отсюда? — вслух поинтересовалась она.
— Возможно, его не так уж волнует исход битвы, — отозвалась Ашалинда и, немного подумав, добавила: — Когда-то в Каэрмелоре, в те дни, когда я в полном расцвете славы скакала бок о бок с великими мира сего и чудилось — весь мир у моих ног, а в руках лежат все земные богатства и каждый день светит солнце, ты сказала мне так: «Госпожа, я бы пожелала вам чего-нибудь самого лучшего, но не могу, ведь у вас ни в чем нет недостатка — ни в богатстве, ни в красоте, ни в счастье, ни в любви». А я ответила тебе: «Кейтри, ничем нельзя владеть по-настоящему, если не знаешь доподлинно, что сокровище твое останется у тебя навсегда. Богатство красота, счастье, любовь — всего этого можно лишиться в мгновение ока». И, зная это, мудрая женщина живет сегодняшним днем. А глупая — ожиданием завтрашнего. Мы и мудры, и глупы одновременно.
— Надо быть как тот улыбающийся человек в загадке про розу, — сказала Кейтри, — или как томящийся от жажды оптимист, который, видя наполовину заполненный бокал вина, радуется, что тот наполовину полон, тогда как пессимист скорбит, что бокал наполовину пуст.
— Не тот ли так называемый оптимист и является настоящим пессимистом? — возразила Ашалинда, вступая в спор ради спора, чтобы немного отвлечься. — Потому что не жди он, что бокал окажется и вовсе пуст, он бы так не радовался тому, что бокал наполовину полон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141
Танец в таком месте и с таким партнером не могут передать ни простые слова, ни стихи, ни самый вдохновенный полет фантазии.
Шпили и башенки Аннат Готалламора взбирались в сверкающее небо, точно часовые в черных забралах. На самой высокой из них торчал железный флюгер в виде ворона, сжимающего в клюве стрелу. Над крышами поднимались черные трубы. От башенки к башенке были перекинуты тонкие мостики, под ними зияли отверстия водосливов.
На расположенный высоко над землей внутренний двор выходило несколько сводчатых коридоров. Каждая глыба в отделке стен несла на себе изображение ворона — эмблему наследного принца. Сейчас из темных проемов выезжали рыцари в серебряных доспехах, а за ними спешили прислуживающие им колдовские существа. Над крепостью разносился звон оружия, перестук копыт, лязг металла, клацанье упряжи, возбужденные голоса воинов, рвущихся в бой. Однако придворные Моррагана ехали не на бой — пока еще. Ныне им предстояла скачка в Аркдур, на поиски скрытого меж разбросанных камней и скал хоть какого-то намека на тайный проход, хоть какой-то выбивающейся из общей картины мелочи, которая могла бы выдать местонахождение последних Ворот в Фаэрию. На копытах прекрасных скакунов, способных шагать по воздуху силою волшебства, не сверкало силдро-новых полукружий, однако попоны их были расшиты драгоценными камнями и блестели морозным блеском зимы.
На самом деле Светлые способны летать сами по себе, однако атмосфера Айя им не по нраву — по сравнению с разреженным воздухом Светлого королевства воздух Эриса казался этим рыцарям густым сиропом. Без лошадей они летели бы слишком медленно. Зато волшебные скакуны были лучще приспособлены к миру смертных и могли передвигаться по воздуху гораздо быстрее.
На высокой площадке Черного замка собрался сейчас цвет рыцарства из свиты Моррагана. Эти Светлые отправились на соколиную охоту вместе со своим принцем и в миг Последнего Призыва находились слишком далеко от Ворот. При каждом движении их потоки звездного света отражались от блистающих замысловатых доспехов, от прекрасного неземной красотой оружия. Осанка Светлых была горда и величава, легко и изящно сидели они на своих бескрылых скакунах.
И столь поразительно выглядел летучий отряд, что чудилось: все они вырезаны из ледяного хрусталя и застывшей тьмы, иридия и теней, позолоченных лунным огнем. Колдовское сияние окутывало их туманной дымкой. Рыцари смеялись и перешучивались, чуя назревающее на западе сражение, как гончие чуют оленя. Каждый из них был несравненным воином, закаленным в боях. Каждый находился в расцвете сил и доблести. Дамы Светлых скользили меж ними, провожая бойцов. И каждый рыцарь носил на рукаве знак благосклонности своей дамы.
На самом краю двора, на неогражденной кромке, где твердь камня переходила в воздушную пустоту, стоял, глядя на Вышнюю равнину, принц Морраган. В нескольких шагах от него верный конюший держал в поводу боевого коня девятнадцати ладоней в вышину, черного, как затмение. Благородный скакун облачен был в серебряную попону, расшитую мириадами самоцветов, хотя вообще-то лошадям Светлых не нужно никакого облачения или упряжи, а хозяева украшают их лишь из любви к прекрасному.
Оруженосец принца вдел в крепящиеся к луке седла ножны короткий меч. Морраган повернулся к Ашалинде. Крепостные стены сотряс внезапный порыв ветра. Ашалинда пошатнулась и едва не упала — несмотря на подкрепляющее действие волшебного вина, силы ее были подкошены ланготом. Опершись рукой о стену, девушка выпрямилась.
— Знай же, — промолвил принц. — Пока ты веришь, будто любишь моего брата, твои поиски Ворот так и останутся напрасны. Но когда завеса поднимется, когда ты поймешь, что любовь эта всего лишь отражение в стекле, когда презришь напыщенного орла и полетишь с вороном, тогда, быть может, память вернется к тебе.
В душе Ашалинда ответила ему: Твои речи уклончивы. Если бы я не любила Торна, ты все равно искал бы напрасно, ибо последние остатки условия Ворот все еще слепят меня, не поддаются памяти.
Видя, что она молчит, принц продолжил:
— Нынче я еду в Аркдур. Тем временем ты вольна передвигаться по крепости и Вышней равнине как тебе заблагорассудится. Не теряй же времени даром. Думай и вспоминай, Если я вернусь, не добившись успеха, ты сама будешь рада найти средство вознаградить меня за разочарование.
И принц взлетел в седло боевого коня. Движения его были невероятно легки и быстры. Одной рукой сжимая поводья, он вскинул вторую над головой, подавая сигнал своим рыцарям. Последний взгляд на Ашалинду — и вот уже принц пришпорил коня, перелетел через обрыв и в перезвоне серебра умчался в небо во главе отряда всадников.
Однако последние слова его эхом звучали меж камней:
— Я не потерплю отказа!
* * *
Ашалинда стояла у окна, одетая в многослойное платье из лавандовой парчи, длинный шлейф которого волочился по каменным плитам. Тоска точила ее сердце, точно червь спелое яблоко. Как всегда, девушка смотрела на запад. В комнате у нее за спиной Кейтри вольготно растянулась на мягкой кушетке, закинув руку за голову.
— И почему принц покинул крепость в такое время, когда отряды Короля-Императора в какой-то миле отсюда? — вслух поинтересовалась она.
— Возможно, его не так уж волнует исход битвы, — отозвалась Ашалинда и, немного подумав, добавила: — Когда-то в Каэрмелоре, в те дни, когда я в полном расцвете славы скакала бок о бок с великими мира сего и чудилось — весь мир у моих ног, а в руках лежат все земные богатства и каждый день светит солнце, ты сказала мне так: «Госпожа, я бы пожелала вам чего-нибудь самого лучшего, но не могу, ведь у вас ни в чем нет недостатка — ни в богатстве, ни в красоте, ни в счастье, ни в любви». А я ответила тебе: «Кейтри, ничем нельзя владеть по-настоящему, если не знаешь доподлинно, что сокровище твое останется у тебя навсегда. Богатство красота, счастье, любовь — всего этого можно лишиться в мгновение ока». И, зная это, мудрая женщина живет сегодняшним днем. А глупая — ожиданием завтрашнего. Мы и мудры, и глупы одновременно.
— Надо быть как тот улыбающийся человек в загадке про розу, — сказала Кейтри, — или как томящийся от жажды оптимист, который, видя наполовину заполненный бокал вина, радуется, что тот наполовину полон, тогда как пессимист скорбит, что бокал наполовину пуст.
— Не тот ли так называемый оптимист и является настоящим пессимистом? — возразила Ашалинда, вступая в спор ради спора, чтобы немного отвлечься. — Потому что не жди он, что бокал окажется и вовсе пуст, он бы так не радовался тому, что бокал наполовину полон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141