Тахгил выбила ее из рук фрейлины — но гоблины проворно подхватили падающий локон, а саму Тахгил крепко ухватили за волосы и за одежду. Гогоча, вереща, кривляясь и насмешничая, они прыгали по голове и по плечам жертвы, лягались, щипались, били ее.
— Дайте мне фруктов! — визжала Вивиана.
Кейтри горько плакала. И тут в руки фрейлины посыпался град яблок, груш, слив и винограда. Присев, она подставила подол платья — и лесные гоблины щедро ссыпали туда свои роковые дары. Тахгил, не в силах вырваться из рук маленького народца, в бессильном ужасе глядела, как Вивиана берет соблазнительную сливу, подносит ее к приоткрытым алым устам, за которым белеет жемчуг зубов…
Сверху ударил внезапный резкий вихрь, силой подобный холодному морскому течению между скал. В сердцевине этого вихря гремел гром, слышались раскаты урагана, гнущего деревья в лесу. Три черные снежинки взвились, закружились в воздухе — ветер вырвал смертоносный плод из рук одураченной девушки и унес прочь. А следом, не в силах противостоять натиску бури, покатились среди деревьев и сами лесные гоблины со всеми своими богатствами. Они визжали, кричали, пищали, сучили ножонками, рыдали от злости. Вместе с ними по траве кувыркались пустые корзины и тарелки.
Черные лебединые крылья не останавливались, пока последний гоблин кувырком не унесся прочь. Поляна опустела. Лишь пронзительные крики еще звучали, все удаляясь и слабея, в тишине леса. И только тогда лебедь сложил крылья.
Тахгил поклонилась. Огромная, больше любого лоррального лебедя, птица вытянула гибкую шею, яростно зашипела, а потом, подобравшись, взмыла в воздух. Сверху, кружась, упало несколько разрозненных желтых нитей. Тахгил поймала одну из них, зажав между большим и указательным пальцами.
— Интересно, как услужили бы тебе, Виа, пойми они, что твое золото — всего лишь фальшивка?
Взгляд фрейлины был холоден, точно мертвенные глаза рыбы из стылых морских глубин.
— Вы отняли у меня все, — обвиняюще проговорила она.
— Я найду тебе пищу получше — хлеб Светлых.
— Нет. Вы мне не подруга.
Кейтри вытирала слезы, однако ничего не сказала.
День за днем муки лангота все сильнее терзали Тахгил, лишая ее аппетита, сна, сил и радости. Со временем они неизбежно должны были унести и саму ее жизнь. А плюс ко всему этому еще одна неудовлетворенная страсть все ближе подвигала бедняжку к безумию — трагическая любовь. Мысли о том, кто был для нее прекраснее всех на свете, не оставляли ее ни днем, ни ночью. А вместе с ними — мучительное, невыносимое сомнение. А вдруг ее возлюбленный уже мертв?
Теперь же казалось, что она еще и утратила расположение любимой подруги.
Припасов оставалось совсем немного. Тахгил вспоминала наставления Торна: «Хлеб Светлых — плод омелы, что растет лишь на некоторых деревьях: яблоне, ольхе, орешнике, иве и остролисте, бузине, дубе, березе, вязе и терновнике. Его никогда не встретишь на других деревьях, да и на тех, что я перечислил, — не всегда».
Но где найти такие деревья здесь? Ни одно из них не росло на туманных высотах долины реки Чернушки. Возможно, ивы и склоняли ветви к воде у самой реки, на дне долины, где кишела водяная нечисть, а в воздухе скорее всего парили на прозрачных крыльях, сплетая пряди лунного света, москитные девы-кровопийцы.
На ходу путницы, как могли, искали себе подножный корм, однако Лаллиллир летом был отнюдь не столь щедр, как Тириендор осенью, и уроки, почерпнутые в одном районе и в одно время года, оказались малоприменимы в другом районе в другую пору. Один раз лебединая дева принесла своим подопечным три рыбки, зеленовато-серебристые, как игривая волна. Их зажарили на красных углях походного костерка — но Тахгил отдала свою долю спутницам. С тех пор как впервые вдохнула воздух Светлого королевства, она уже не выносила вкуса плоти, будь то мясо или рыба.
Переправляться через веселые потоки Лаллиллира отнюдь не всегда оказывалось так уж просто. В иных местах речки текли по дну отвесных ущелий. В иных — расходились множеством рукавов, образовывая широкую сеть, а не то прыгали вниз с крутых утесов или попросту бежали столь стремительно и бурно, что сбили бы с ног любого, посмевшего шагнуть в шумливый поток. Даже внешне совершенно безобидные берега порой разверзались под ногами скрытыми ловушками. Иной раз путь девушкам преграждали непроходимые скалы или топкие трясины — время от времени даже приходилось возвращаться назад по своим же следам и выбирать новый маршрут, который, в свою очередь, запросто мог завести в тупик.
Земля, скалы и вода, зеленые лужайки и покрытые цветами склоны сменялись под ногами упорных путниц. Порой каждый шаг давался с трудом, порой дорога была легка — но Вивиана все так же хранила замкнутое обиженное молчание и ни разу не улыбнулась. Кейтри немного подулась и снова стала самой собой — в отличие от фрейлины она не успела прикоснуться к смертоносным плодам.
— Я слышала о ярмарке лесных гоблинов, — пробормотала она наконец. — Те, кто успел попробовать их фрукты, уже не могут остановиться и едят, пока не лопнут, — так сочны и вкусны эти колдовские плоды. Но раз отведав их, несчастные более никогда не смогут попробовать их снова: они лишаются способности видеть лесных гоблинов с их товарами, даже слышать призывы купить фрукты. Все прочее теряет для них какое бы то ни было значение. Желая снова вкусить эти плоды, они чахнут и сохнут, не в силах ни спать, ни есть, живут лишь одной страстью, одним желанием — отыскать ярмарку лесных гоблинов, которую им не суждено найти, и отведать сочную мякоть плодов, вкус которых им не суждено ощутить вновь.
— Эти плоды вызывают что-то вроде лангота, — добавила Тахгил. — И пренеприятного — более быстрая смерть, но и более жестокая.
— Это вы так говорите, — ответила Вивиана, не поворачивая головы.
Меж ив, склонявшихся над водой, сочился рассвет. Ветер дул с запада. Стоя под зелеными косами дерева, Тахгил задрала голову, вглядываясь в завесу листвы. В глубине ветвей, в зеленом сумраке меж упругих побегов проглядывали очертания небольших мягких с виду шаров, похожих на мерцающие лампады. Привстав на цыпочки, девушка сорвала эти долгожданные плоды.
— Ивовый хлеб Светлых на ужин!
Диковинные шары таяли во рту, точно сладкий крем. После них голова чуть-чуть подкруживалась, точно от легкого отравления. Хлеб Светлых придавал сил, здоровья и бодрости духа, укреплял сердце и мышцы, очищал кровь — даже волосы от него словно бы приподнимались и начинали упруго пружинить. Но и он не излечил Вивиану от хандры, что наслали на нее лесные гоблины.
Через несколько ночей странствия по Лаллиллиру девушки вышли к ущелью, что прорезало склон кряжа между двумя поросшими папоротником склонами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141
— Дайте мне фруктов! — визжала Вивиана.
Кейтри горько плакала. И тут в руки фрейлины посыпался град яблок, груш, слив и винограда. Присев, она подставила подол платья — и лесные гоблины щедро ссыпали туда свои роковые дары. Тахгил, не в силах вырваться из рук маленького народца, в бессильном ужасе глядела, как Вивиана берет соблазнительную сливу, подносит ее к приоткрытым алым устам, за которым белеет жемчуг зубов…
Сверху ударил внезапный резкий вихрь, силой подобный холодному морскому течению между скал. В сердцевине этого вихря гремел гром, слышались раскаты урагана, гнущего деревья в лесу. Три черные снежинки взвились, закружились в воздухе — ветер вырвал смертоносный плод из рук одураченной девушки и унес прочь. А следом, не в силах противостоять натиску бури, покатились среди деревьев и сами лесные гоблины со всеми своими богатствами. Они визжали, кричали, пищали, сучили ножонками, рыдали от злости. Вместе с ними по траве кувыркались пустые корзины и тарелки.
Черные лебединые крылья не останавливались, пока последний гоблин кувырком не унесся прочь. Поляна опустела. Лишь пронзительные крики еще звучали, все удаляясь и слабея, в тишине леса. И только тогда лебедь сложил крылья.
Тахгил поклонилась. Огромная, больше любого лоррального лебедя, птица вытянула гибкую шею, яростно зашипела, а потом, подобравшись, взмыла в воздух. Сверху, кружась, упало несколько разрозненных желтых нитей. Тахгил поймала одну из них, зажав между большим и указательным пальцами.
— Интересно, как услужили бы тебе, Виа, пойми они, что твое золото — всего лишь фальшивка?
Взгляд фрейлины был холоден, точно мертвенные глаза рыбы из стылых морских глубин.
— Вы отняли у меня все, — обвиняюще проговорила она.
— Я найду тебе пищу получше — хлеб Светлых.
— Нет. Вы мне не подруга.
Кейтри вытирала слезы, однако ничего не сказала.
День за днем муки лангота все сильнее терзали Тахгил, лишая ее аппетита, сна, сил и радости. Со временем они неизбежно должны были унести и саму ее жизнь. А плюс ко всему этому еще одна неудовлетворенная страсть все ближе подвигала бедняжку к безумию — трагическая любовь. Мысли о том, кто был для нее прекраснее всех на свете, не оставляли ее ни днем, ни ночью. А вместе с ними — мучительное, невыносимое сомнение. А вдруг ее возлюбленный уже мертв?
Теперь же казалось, что она еще и утратила расположение любимой подруги.
Припасов оставалось совсем немного. Тахгил вспоминала наставления Торна: «Хлеб Светлых — плод омелы, что растет лишь на некоторых деревьях: яблоне, ольхе, орешнике, иве и остролисте, бузине, дубе, березе, вязе и терновнике. Его никогда не встретишь на других деревьях, да и на тех, что я перечислил, — не всегда».
Но где найти такие деревья здесь? Ни одно из них не росло на туманных высотах долины реки Чернушки. Возможно, ивы и склоняли ветви к воде у самой реки, на дне долины, где кишела водяная нечисть, а в воздухе скорее всего парили на прозрачных крыльях, сплетая пряди лунного света, москитные девы-кровопийцы.
На ходу путницы, как могли, искали себе подножный корм, однако Лаллиллир летом был отнюдь не столь щедр, как Тириендор осенью, и уроки, почерпнутые в одном районе и в одно время года, оказались малоприменимы в другом районе в другую пору. Один раз лебединая дева принесла своим подопечным три рыбки, зеленовато-серебристые, как игривая волна. Их зажарили на красных углях походного костерка — но Тахгил отдала свою долю спутницам. С тех пор как впервые вдохнула воздух Светлого королевства, она уже не выносила вкуса плоти, будь то мясо или рыба.
Переправляться через веселые потоки Лаллиллира отнюдь не всегда оказывалось так уж просто. В иных местах речки текли по дну отвесных ущелий. В иных — расходились множеством рукавов, образовывая широкую сеть, а не то прыгали вниз с крутых утесов или попросту бежали столь стремительно и бурно, что сбили бы с ног любого, посмевшего шагнуть в шумливый поток. Даже внешне совершенно безобидные берега порой разверзались под ногами скрытыми ловушками. Иной раз путь девушкам преграждали непроходимые скалы или топкие трясины — время от времени даже приходилось возвращаться назад по своим же следам и выбирать новый маршрут, который, в свою очередь, запросто мог завести в тупик.
Земля, скалы и вода, зеленые лужайки и покрытые цветами склоны сменялись под ногами упорных путниц. Порой каждый шаг давался с трудом, порой дорога была легка — но Вивиана все так же хранила замкнутое обиженное молчание и ни разу не улыбнулась. Кейтри немного подулась и снова стала самой собой — в отличие от фрейлины она не успела прикоснуться к смертоносным плодам.
— Я слышала о ярмарке лесных гоблинов, — пробормотала она наконец. — Те, кто успел попробовать их фрукты, уже не могут остановиться и едят, пока не лопнут, — так сочны и вкусны эти колдовские плоды. Но раз отведав их, несчастные более никогда не смогут попробовать их снова: они лишаются способности видеть лесных гоблинов с их товарами, даже слышать призывы купить фрукты. Все прочее теряет для них какое бы то ни было значение. Желая снова вкусить эти плоды, они чахнут и сохнут, не в силах ни спать, ни есть, живут лишь одной страстью, одним желанием — отыскать ярмарку лесных гоблинов, которую им не суждено найти, и отведать сочную мякоть плодов, вкус которых им не суждено ощутить вновь.
— Эти плоды вызывают что-то вроде лангота, — добавила Тахгил. — И пренеприятного — более быстрая смерть, но и более жестокая.
— Это вы так говорите, — ответила Вивиана, не поворачивая головы.
Меж ив, склонявшихся над водой, сочился рассвет. Ветер дул с запада. Стоя под зелеными косами дерева, Тахгил задрала голову, вглядываясь в завесу листвы. В глубине ветвей, в зеленом сумраке меж упругих побегов проглядывали очертания небольших мягких с виду шаров, похожих на мерцающие лампады. Привстав на цыпочки, девушка сорвала эти долгожданные плоды.
— Ивовый хлеб Светлых на ужин!
Диковинные шары таяли во рту, точно сладкий крем. После них голова чуть-чуть подкруживалась, точно от легкого отравления. Хлеб Светлых придавал сил, здоровья и бодрости духа, укреплял сердце и мышцы, очищал кровь — даже волосы от него словно бы приподнимались и начинали упруго пружинить. Но и он не излечил Вивиану от хандры, что наслали на нее лесные гоблины.
Через несколько ночей странствия по Лаллиллиру девушки вышли к ущелью, что прорезало склон кряжа между двумя поросшими папоротником склонами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141