Была, конечно, опасность, что распространится слух о его визите сюда, но ему пришлось рискнуть. Завтра или послезавтра у него может не быть возможности снова воспользоваться своим кредитом. К счастью, банкир ничего не заподозрил и выдал, не задумываясь, очень крупную сумму банкнотами и золотом джентльмену с такими безупречными рекомендациями.
Затем Люциус вернулся к себе, собрал несколько сумок и чемодан — взяв меньше, он шокировал бы Периса и возбудил бы его подозрительность. И тем не менее Люку с трудом удалось уговорить Периса остаться — «присмотреть за остальными и чтобы в доме все шло гладко».
— Это все хорошо, — сказал Перис, — но, мастер Люк, если вы передумаете и решите остаться в Херндайке подольше — вы ведь тогда обязательно за мной пришлете?
— Конечно, — соврал Люк, чувствуя, как к горлу подступает комок. Он только теперь начинал понимать, что никогда больше не увидит Периса, а это не шутка, если учесть, что этот человек был при нем неотлучно с тех пор, как Люку исполнилось шестнадцать. Будет, конечно, очень трудно, предполагал он, выжить без слуги, но все-таки это возможно. Однако что же станет с самим Перисом, когда хозяин бросит его на произвол судьбы в чужой стране?
Люк вынул смятую банкноту, расправил и насильно вложил в руку слуги.
— Если со мной что-нибудь случится, ты сможешь доехать на это домой. Иди к Джарреду или доктору Перселлу, я уверен, они найдут тебе отличное место.
— Мастер Люк, не говорите так, — сказал Перис, явно огорчившись. — О сэр, об этом даже подумать страшно.
Полчаса спустя почтовая карета ждала Люка у дверей, он был полностью готов к отъезду, одет в высокие сапоги и дорожный плащ. Перис и другой лакей как раз выносили последние две сумки, когда прибыл незваный гость. Люк замер на нижней ступеньке лестницы, когда подтянутая, опрятная фигура лорда Флинкса появилась в дверном проеме.
Люк сухо поклонился, и премьер-министр — тоже.
— Так слухи, что вы покидаете Люден, не лгали.
— Только на две недели, — холодно ответил Люк. — У вас ко мне какое-то срочное дело?
— Я только хотел вам сказать, — произнес лорд Флинкс с милой улыбкой, — что, возможно, вы не захотите возвращаться сюда так скоро. Более того, возможно, имело бы смысл продлить ваш визит в Херндайк — навсегда.
Люк почувствовал прилив облегчения. Лорд Флинкс не догадался, почему он уезжает, но, понимая, что отношения между Тремер и королем изменились, он просто хочет убрать Люциуса с дороги. И было бы глупо, подумал Люк, так легко на это согласиться.
— Лорд Флинкс, я должен поблагодарить вас за заботу. Но несмотря на это, я намереваюсь вернуться. Я слишком многое оставляю здесь, вы меня понимаете.
Лорд Флинкс пожал плечами и притворился, что не понял.
— Но еще не поздно приказать слугам упаковать ваши вещи и выехать следом за вами. Да, господин Гилиан, я бы вам это настоятельно советовал. Если вы вернетесь в Люден, скорее всего, я вас арестую.
Люциус ошарашенно на него уставился. Вот уж чего он совсем не ожидал услышать от лорда Флинкса.
— Арестуете? Под каким предлогом?
— За совращение моей племянницы, которая еще не достигла совершеннолетия. — Лорд Флинкс, казалось, не замечает нелепости этого заявления. — Не знаю, что считается допустимым в Винтерскаре, но в Риджксленде есть законы, защищающие молодых девушек.
— Совращение вашей племянницы? — Люк недоверчиво рассмеялся. — После того, как она совершенно открыто жила с королем Изайей больше года? Да вы шутите!
— Напротив. Вы на собственном опыте узнаете, как я серьезен, если вы не станете держаться подальше от Людена и мадемуазель.
Кровь ударила Люку в голову, он сорвал перчатки и уже сжимал одну из них в руке, готовый нанести смертельное оскорбление, которому не будет прощения, — но вдруг вспомнил свое обещание.
С большим трудом Люк подавил свой гнев.
— Как вы сами видите, лорд Флинкс, я как раз собирался уезжать, — спокойно сказал он. — Когда я вернусь в Люден, я буду иметь честь встретиться с вами, и мы это обсудим.
— Вы найдете меня дома, — сказал премьер-министр, кивнув и ухмыльнувшись. — Хотя, может быть, за это время вы поумнеете. — С этими словами он повернулся на каблуках и вышел.
А Люк еще несколько минут смотрел ему в след.
— Может быть, я и поумнею, — прошептал он. Вообще-то он, как правило, жалел о своих импульсивных поступках. Хотя к тому времени, когда он сможет спокойно поразмыслить над своей последней выходкой, он зайдет уже слишком далеко, чтобы поворачивать назад.
КНИГА ТРЕТЬЯ
Фермулин на реке Узель был городом лабиринтов, внутренних двориков, переулков и тупиков; это был город, где каждый поворот, каждый проход, каждая лестница, каждые следующие ворота, казалось, уводили все дальше и дальше вглубь, в самое сердце этой неразберихи.
В то время как Хоксбридж более тысячи лет строился и надстраивался все вверх и вверх, жители этого городка в Шенебуа рыли подвалы и подполы, закапывались все глубже и глубже, достраивая, перегораживая, застраивая задние дворы, пустыри, иногда посягая даже на уже и так тесные улочки и проулки, стараясь использовать каждый фут свободного пространства. Сотни лет закон за законом принимались, чтобы запретить такую практику, но, как и многие такие законы, они оставались на бумаге. В результате право собственности на дома, лавочки или магазинчики стало таким ненадежным, что строили их теперь еще более небрежно и из совсем уж бросовых материалов. Зачем тратить впустую деньги и строить дом, который простоит десятки лет, если хозяина могут в любой момент заставить его снести? Так что постройки в городе были убогие. Когда они ветшали, делались чисто формальные попытки их укрепить, подпереть — балками, брусьями, палками, несущими стенами, пристроенными под немыслимыми углами, поддержать при помощи сотен других способов и уловок, отчего город становился только уродливее, разношерстнее и теснее, чем раньше.
Это особенно ощущалось вниз по реке, ближе к лесопилке, пивоварне, сахарному заводу и другим мастерским — там рабочие жили в чудовищной тесноте, иногда по пять-шесть семей в одном доме в огромном перенаселенном районе, где было полно лачуг, доходных домов и даже землянок.
Даже в лучших частях города, где улицы чистые, дома построены добротно, а комнаты в них залиты солнечным светом, было не особенно просторно. А если некоторые улочки были настолько узкими, что по ним не могла проехать повозка, — не страшно, тем больше работы было у носильщиков портшезов. Садов и парков здесь почти не было, но и один цветок в горшке ничем не хуже (как полагали стойкие горожане), чем сотня на клумбе. Они приспособились к тесноте и даже, похоже, процветали за ее счет. Говорили, что если фермулинцу приходилось уезжать куда-нибудь, свободное пространство его угнетало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147
Затем Люциус вернулся к себе, собрал несколько сумок и чемодан — взяв меньше, он шокировал бы Периса и возбудил бы его подозрительность. И тем не менее Люку с трудом удалось уговорить Периса остаться — «присмотреть за остальными и чтобы в доме все шло гладко».
— Это все хорошо, — сказал Перис, — но, мастер Люк, если вы передумаете и решите остаться в Херндайке подольше — вы ведь тогда обязательно за мной пришлете?
— Конечно, — соврал Люк, чувствуя, как к горлу подступает комок. Он только теперь начинал понимать, что никогда больше не увидит Периса, а это не шутка, если учесть, что этот человек был при нем неотлучно с тех пор, как Люку исполнилось шестнадцать. Будет, конечно, очень трудно, предполагал он, выжить без слуги, но все-таки это возможно. Однако что же станет с самим Перисом, когда хозяин бросит его на произвол судьбы в чужой стране?
Люк вынул смятую банкноту, расправил и насильно вложил в руку слуги.
— Если со мной что-нибудь случится, ты сможешь доехать на это домой. Иди к Джарреду или доктору Перселлу, я уверен, они найдут тебе отличное место.
— Мастер Люк, не говорите так, — сказал Перис, явно огорчившись. — О сэр, об этом даже подумать страшно.
Полчаса спустя почтовая карета ждала Люка у дверей, он был полностью готов к отъезду, одет в высокие сапоги и дорожный плащ. Перис и другой лакей как раз выносили последние две сумки, когда прибыл незваный гость. Люк замер на нижней ступеньке лестницы, когда подтянутая, опрятная фигура лорда Флинкса появилась в дверном проеме.
Люк сухо поклонился, и премьер-министр — тоже.
— Так слухи, что вы покидаете Люден, не лгали.
— Только на две недели, — холодно ответил Люк. — У вас ко мне какое-то срочное дело?
— Я только хотел вам сказать, — произнес лорд Флинкс с милой улыбкой, — что, возможно, вы не захотите возвращаться сюда так скоро. Более того, возможно, имело бы смысл продлить ваш визит в Херндайк — навсегда.
Люк почувствовал прилив облегчения. Лорд Флинкс не догадался, почему он уезжает, но, понимая, что отношения между Тремер и королем изменились, он просто хочет убрать Люциуса с дороги. И было бы глупо, подумал Люк, так легко на это согласиться.
— Лорд Флинкс, я должен поблагодарить вас за заботу. Но несмотря на это, я намереваюсь вернуться. Я слишком многое оставляю здесь, вы меня понимаете.
Лорд Флинкс пожал плечами и притворился, что не понял.
— Но еще не поздно приказать слугам упаковать ваши вещи и выехать следом за вами. Да, господин Гилиан, я бы вам это настоятельно советовал. Если вы вернетесь в Люден, скорее всего, я вас арестую.
Люциус ошарашенно на него уставился. Вот уж чего он совсем не ожидал услышать от лорда Флинкса.
— Арестуете? Под каким предлогом?
— За совращение моей племянницы, которая еще не достигла совершеннолетия. — Лорд Флинкс, казалось, не замечает нелепости этого заявления. — Не знаю, что считается допустимым в Винтерскаре, но в Риджксленде есть законы, защищающие молодых девушек.
— Совращение вашей племянницы? — Люк недоверчиво рассмеялся. — После того, как она совершенно открыто жила с королем Изайей больше года? Да вы шутите!
— Напротив. Вы на собственном опыте узнаете, как я серьезен, если вы не станете держаться подальше от Людена и мадемуазель.
Кровь ударила Люку в голову, он сорвал перчатки и уже сжимал одну из них в руке, готовый нанести смертельное оскорбление, которому не будет прощения, — но вдруг вспомнил свое обещание.
С большим трудом Люк подавил свой гнев.
— Как вы сами видите, лорд Флинкс, я как раз собирался уезжать, — спокойно сказал он. — Когда я вернусь в Люден, я буду иметь честь встретиться с вами, и мы это обсудим.
— Вы найдете меня дома, — сказал премьер-министр, кивнув и ухмыльнувшись. — Хотя, может быть, за это время вы поумнеете. — С этими словами он повернулся на каблуках и вышел.
А Люк еще несколько минут смотрел ему в след.
— Может быть, я и поумнею, — прошептал он. Вообще-то он, как правило, жалел о своих импульсивных поступках. Хотя к тому времени, когда он сможет спокойно поразмыслить над своей последней выходкой, он зайдет уже слишком далеко, чтобы поворачивать назад.
КНИГА ТРЕТЬЯ
Фермулин на реке Узель был городом лабиринтов, внутренних двориков, переулков и тупиков; это был город, где каждый поворот, каждый проход, каждая лестница, каждые следующие ворота, казалось, уводили все дальше и дальше вглубь, в самое сердце этой неразберихи.
В то время как Хоксбридж более тысячи лет строился и надстраивался все вверх и вверх, жители этого городка в Шенебуа рыли подвалы и подполы, закапывались все глубже и глубже, достраивая, перегораживая, застраивая задние дворы, пустыри, иногда посягая даже на уже и так тесные улочки и проулки, стараясь использовать каждый фут свободного пространства. Сотни лет закон за законом принимались, чтобы запретить такую практику, но, как и многие такие законы, они оставались на бумаге. В результате право собственности на дома, лавочки или магазинчики стало таким ненадежным, что строили их теперь еще более небрежно и из совсем уж бросовых материалов. Зачем тратить впустую деньги и строить дом, который простоит десятки лет, если хозяина могут в любой момент заставить его снести? Так что постройки в городе были убогие. Когда они ветшали, делались чисто формальные попытки их укрепить, подпереть — балками, брусьями, палками, несущими стенами, пристроенными под немыслимыми углами, поддержать при помощи сотен других способов и уловок, отчего город становился только уродливее, разношерстнее и теснее, чем раньше.
Это особенно ощущалось вниз по реке, ближе к лесопилке, пивоварне, сахарному заводу и другим мастерским — там рабочие жили в чудовищной тесноте, иногда по пять-шесть семей в одном доме в огромном перенаселенном районе, где было полно лачуг, доходных домов и даже землянок.
Даже в лучших частях города, где улицы чистые, дома построены добротно, а комнаты в них залиты солнечным светом, было не особенно просторно. А если некоторые улочки были настолько узкими, что по ним не могла проехать повозка, — не страшно, тем больше работы было у носильщиков портшезов. Садов и парков здесь почти не было, но и один цветок в горшке ничем не хуже (как полагали стойкие горожане), чем сотня на клумбе. Они приспособились к тесноте и даже, похоже, процветали за ее счет. Говорили, что если фермулинцу приходилось уезжать куда-нибудь, свободное пространство его угнетало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147