И разговоры на эти темы велись легко, безболезненно, и им не сопутствовали ни духовные, ни моральные потрясения. Люк подозревал, что это была составная часть Большого Замысла «наших проклятых назойливых Предков», хотя в данном конкретном случае он это, скорее, одобрял. Религии пересекают национальные границы. Поэтому было бы несколько опасно — было бы очень опасно относиться к ним серьезно. К счастью, очень немногие принимали их всерьез.
Но левеллеры были другими. Они рождались, жили и умирали в одной строгой религии, с колыбели и до могилы они посвящали свою жизнь принципам одной-единственной суровой веры. Что же их притягивало?
— Антидемонисты приняли меня к себе, — сказал Кнеф. — Я был грязным маленьким попрошайкой, сиротой, и у них были все причины презирать меня, но они в своем великодушии предложили мне кров.
— Презирать вас? Но почему? — спросил Люк. — Далее если вы были грязным и жалким, вы были всего лишь невинным ребенком.
Кнеф повел широким плечом под толстым плащом.
— Я был не очень-то невинен. Мои родители были ужасными преступниками, и я был рожден с грехами отцов, отягощающими мою душу. И несмотря на все это, эти добрые люди были тронуты и приняли меня в свои ряды. И они боролись — как они боролись! Против малейших дурных наклонностей моей упрямой натуры, против каждого препятствия, которое я воздвигал у них на пути! Они старались сделать из меня что-нибудь приличное.
Люк нахмурился. Картинка у него в голове вырисовывалась не очень приятная — угрюмые фанатики, которые угрозами и побоями пытаются добиться послушания от маленького мальчика.
— Мне доводилось слышать, — сказал он неуверенно, — что левеллеры жестоко обращаются со своими детьми. Что они с легкостью наказывают и с трудом прощают даже обычные детские прегрешения.
Кнеф задумался на минуту, замер в молчании — темный неподвижный силуэт на фоне непрестанного движения голубого неба и белых облаков. На полубаке первый помощник кричал на матросов, приказывая им уравновесить реи, так как ветер начал дуть почти в нос. Справа и слева забегали люди.
— Может быть, дисциплина, которой мы добиваемся, покажется вам несколько жестокой. Но, учитывая, каким я тогда обладал темпераментом, я просто не мог без нее обойтись; я ее жаждал. Без дисциплины я бы просто погряз во грехах. У меня практически нет друзей-ровесников, так что я не могу сказать, испытывают ли остальные питомцы антидемонистов к ним такую же благодарность. Для меня же это был подарок судьбы: просто чудо, что они шли на такие подвиги, чтобы спасти меня.
— А как же юные принцы и принцессы, за которыми вы присматриваете? — Люк убрал за ухо прядь темных волос, которую ветер выпростал из-под атласной ленты и бросил ему в лицо. — Вы практикуете на них методы, которые некогда использовали, воспитывая вас?
— Как можно! — Кнеф чуть заметно улыбнулся. — Их мать пришла бы в ужас, если бы я попробовал что-то в этом роде. И должен признать, что никогда не возникало такой необходимости. Мои юные подопечные чрезвычайно покладисты. Одного слова или взгляда обычно достаточно, чтобы призвать их к порядку, хотя мне говорили, что в мое отсутствие они совсем не такие послушные.
Он посмотрел на Люка. Не в первый раз Люка поразила глубина его невероятно темных глаз. Радужная оболочка сливалась со зрачком в один непроглядно-черный круг. Но в этих глазах были свет, блеск и нечто, что Люк был склонен определять как мятущийся ум.
— Растившие вас воспитатели, несомненно, тоже придерживались более мягких принципов, и, наверное, это вас устраивало. Скажите, господин Гилиан, вы вполне довольны результатами?
Этим, хоть и не намеренно, Кнеф несколько поставил Люка в тупик. Люк неискренне рассмеялся.
— Никогда об этом не задумывался. То есть, мне кажется, я считаю результат вполне сносным, а вот другие — не очень.
— Вы задаете слишком много вопросов. Прошу прощения, я не могу сказать, что лично меня это обижает. Однако другие люди, не привыкшие постоянно анализировать собственные поступки, могут счесть вашу привычку задавать столько вопросов назойливой.
Значительно чаще, как Люку было хорошо известно, собеседников сбивала с толку его привычка самому отвечать на собственные вопросы. Но каким-то странным образом сейчас они поменялись ролями: теперь левеллер давал объяснения, а Люк легко превратился в жадного слушателя.
Он снова рассмеялся, на этот раз более естественно.
— Так, значит, мои вопросы вас не раздражают? Я рад это слышать. Мне бы не хотелось быть грубым или слишком любознательным.
Кнеф посмотрел на воды Тройта. Ветер волновал поверхность моря, и волны все сильнее бились о борт корабля, вздымая облака белых брызг.
— В вопросах нет ничего плохого. Может настать день, причем скорее, чем мы думаем, когда нам всем придется держать ответ перед Высшими Силами, детально и беспощадно препарировать собственное сердце.
Опять повисла долгая тишина.
— Апокалипсис, — наконец произнес Люк, приподняв брови, — столь любовно описываемый нашими проповедниками.
— Да, апокалипсис, — подтвердил Кнеф. Сарказм Люка его, похоже, не задел. — Земля вздыбится, и горы опадут, море будет гореть, как воск. Короли и принцы падут с тронов. И бог в гневе своем всех уравняет перед собой. Это будет уже довольно скоро, мне кажется.
Люк прочистил горло, неизвестно почему смутившись.
— Все это звучит очень неприятно. И если подумать, мой учитель доктор Френсис Перселл объявил бы все это ошибкой, вулканистской чепухой. Но вы, возможно, не знакомы с научной теорией, которая утверждает, что нынешний мир был построен из пепла другого, более древнего, разрушенного еще в незапамятные времена извержениями вулканов.
— Я знаком, — спокойно отвечал Кнеф. — как с этой, так и с противоположной теорией. Ваш доктор Перселл, как я понимаю, считает, что все нынешние горные хребты и отложения были сформированы доисторическими морями. Я изучал аргументацию обеих сторон, но, боюсь, не могу назвать себя ни вулканистом, ни седиментарием, так как верю, что и Огонь и Потоп нам еще только предстоят.
Эти слова опять немного сконфузили Люка. Как бы он ни уважал мыслительные способности своего нового знакомого, он не заподозрил в нем высокообразованного человека, возможно, потому, что тот занимался обучением малолетних детей, а может быть, из-за его преданности религии. Согласно представлениям Люка, основой всех религиозных доктрин и практик было глубокое невежество в вопросах устройства естественного мира.
Так что теперь ему стало стыдно за себя. Он задал этот вопрос не из самых благородных побуждений. Было что-то мелочное, низкое в этой попытке подловить человека, который с таким терпением и учтивостью ответил на все его вопросы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147
Но левеллеры были другими. Они рождались, жили и умирали в одной строгой религии, с колыбели и до могилы они посвящали свою жизнь принципам одной-единственной суровой веры. Что же их притягивало?
— Антидемонисты приняли меня к себе, — сказал Кнеф. — Я был грязным маленьким попрошайкой, сиротой, и у них были все причины презирать меня, но они в своем великодушии предложили мне кров.
— Презирать вас? Но почему? — спросил Люк. — Далее если вы были грязным и жалким, вы были всего лишь невинным ребенком.
Кнеф повел широким плечом под толстым плащом.
— Я был не очень-то невинен. Мои родители были ужасными преступниками, и я был рожден с грехами отцов, отягощающими мою душу. И несмотря на все это, эти добрые люди были тронуты и приняли меня в свои ряды. И они боролись — как они боролись! Против малейших дурных наклонностей моей упрямой натуры, против каждого препятствия, которое я воздвигал у них на пути! Они старались сделать из меня что-нибудь приличное.
Люк нахмурился. Картинка у него в голове вырисовывалась не очень приятная — угрюмые фанатики, которые угрозами и побоями пытаются добиться послушания от маленького мальчика.
— Мне доводилось слышать, — сказал он неуверенно, — что левеллеры жестоко обращаются со своими детьми. Что они с легкостью наказывают и с трудом прощают даже обычные детские прегрешения.
Кнеф задумался на минуту, замер в молчании — темный неподвижный силуэт на фоне непрестанного движения голубого неба и белых облаков. На полубаке первый помощник кричал на матросов, приказывая им уравновесить реи, так как ветер начал дуть почти в нос. Справа и слева забегали люди.
— Может быть, дисциплина, которой мы добиваемся, покажется вам несколько жестокой. Но, учитывая, каким я тогда обладал темпераментом, я просто не мог без нее обойтись; я ее жаждал. Без дисциплины я бы просто погряз во грехах. У меня практически нет друзей-ровесников, так что я не могу сказать, испытывают ли остальные питомцы антидемонистов к ним такую же благодарность. Для меня же это был подарок судьбы: просто чудо, что они шли на такие подвиги, чтобы спасти меня.
— А как же юные принцы и принцессы, за которыми вы присматриваете? — Люк убрал за ухо прядь темных волос, которую ветер выпростал из-под атласной ленты и бросил ему в лицо. — Вы практикуете на них методы, которые некогда использовали, воспитывая вас?
— Как можно! — Кнеф чуть заметно улыбнулся. — Их мать пришла бы в ужас, если бы я попробовал что-то в этом роде. И должен признать, что никогда не возникало такой необходимости. Мои юные подопечные чрезвычайно покладисты. Одного слова или взгляда обычно достаточно, чтобы призвать их к порядку, хотя мне говорили, что в мое отсутствие они совсем не такие послушные.
Он посмотрел на Люка. Не в первый раз Люка поразила глубина его невероятно темных глаз. Радужная оболочка сливалась со зрачком в один непроглядно-черный круг. Но в этих глазах были свет, блеск и нечто, что Люк был склонен определять как мятущийся ум.
— Растившие вас воспитатели, несомненно, тоже придерживались более мягких принципов, и, наверное, это вас устраивало. Скажите, господин Гилиан, вы вполне довольны результатами?
Этим, хоть и не намеренно, Кнеф несколько поставил Люка в тупик. Люк неискренне рассмеялся.
— Никогда об этом не задумывался. То есть, мне кажется, я считаю результат вполне сносным, а вот другие — не очень.
— Вы задаете слишком много вопросов. Прошу прощения, я не могу сказать, что лично меня это обижает. Однако другие люди, не привыкшие постоянно анализировать собственные поступки, могут счесть вашу привычку задавать столько вопросов назойливой.
Значительно чаще, как Люку было хорошо известно, собеседников сбивала с толку его привычка самому отвечать на собственные вопросы. Но каким-то странным образом сейчас они поменялись ролями: теперь левеллер давал объяснения, а Люк легко превратился в жадного слушателя.
Он снова рассмеялся, на этот раз более естественно.
— Так, значит, мои вопросы вас не раздражают? Я рад это слышать. Мне бы не хотелось быть грубым или слишком любознательным.
Кнеф посмотрел на воды Тройта. Ветер волновал поверхность моря, и волны все сильнее бились о борт корабля, вздымая облака белых брызг.
— В вопросах нет ничего плохого. Может настать день, причем скорее, чем мы думаем, когда нам всем придется держать ответ перед Высшими Силами, детально и беспощадно препарировать собственное сердце.
Опять повисла долгая тишина.
— Апокалипсис, — наконец произнес Люк, приподняв брови, — столь любовно описываемый нашими проповедниками.
— Да, апокалипсис, — подтвердил Кнеф. Сарказм Люка его, похоже, не задел. — Земля вздыбится, и горы опадут, море будет гореть, как воск. Короли и принцы падут с тронов. И бог в гневе своем всех уравняет перед собой. Это будет уже довольно скоро, мне кажется.
Люк прочистил горло, неизвестно почему смутившись.
— Все это звучит очень неприятно. И если подумать, мой учитель доктор Френсис Перселл объявил бы все это ошибкой, вулканистской чепухой. Но вы, возможно, не знакомы с научной теорией, которая утверждает, что нынешний мир был построен из пепла другого, более древнего, разрушенного еще в незапамятные времена извержениями вулканов.
— Я знаком, — спокойно отвечал Кнеф. — как с этой, так и с противоположной теорией. Ваш доктор Перселл, как я понимаю, считает, что все нынешние горные хребты и отложения были сформированы доисторическими морями. Я изучал аргументацию обеих сторон, но, боюсь, не могу назвать себя ни вулканистом, ни седиментарием, так как верю, что и Огонь и Потоп нам еще только предстоят.
Эти слова опять немного сконфузили Люка. Как бы он ни уважал мыслительные способности своего нового знакомого, он не заподозрил в нем высокообразованного человека, возможно, потому, что тот занимался обучением малолетних детей, а может быть, из-за его преданности религии. Согласно представлениям Люка, основой всех религиозных доктрин и практик было глубокое невежество в вопросах устройства естественного мира.
Так что теперь ему стало стыдно за себя. Он задал этот вопрос не из самых благородных побуждений. Было что-то мелочное, низкое в этой попытке подловить человека, который с таким терпением и учтивостью ответил на все его вопросы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147