— Твои доказательства представляются мне шаткими, — сказал наконец Джарред. — Интересно, ты сам-то веришь в это хотя бы наполовину? Вернее, я знаю, что сейчас ты веришь в это целиком и полностью, но что ты скажешь завтра?
Философ опять кашлянул.
— Ты сказал кое-что, хотя я не уверен, что правильно тебя расслышал, а может быть, не совсем верно понял. Ты сказал: «Мы и есть чародеи».
Люциус выплеснул из стакана остатки вина.
— Говоря «мы», я имею в виду все человечество. Попробуйте вспомнить все, что мы знаем о гоблинах. Возьмите любого олуха или толстопята: хрупкие кости, скверные сухожилия, холодная и сухая кожа, все это в целом очень легко воспламеняется. Стоит им коснуться пламени, они загораются, как бумага, они переносят соль только в очень маленьких количествах. Чуть больше — и они умирают в жестоких мучениях, и что-то в их крови заставляет ее закипать при соприкосновении с морской водой. А что рассказывают о чародеях? Вот именно, внешне они неотличимы от людей. Вполне возможно, что они были такие же гоблины, как мы с вами, и только с течением времени они обросли легендами.
Джарред играл с остатками пирога в своей тарелке.
— А ведь действительно, каждый новый рассказчик рассказывает истории по-своему.
— Подумай еще вот о чем: по рассказам, чародеи утратили способность думать о будущем больше чем на несколько дней или недель вперед, и именно способность людей представлять себе возможный ход дальнейших событий дала им преимущество перед гоблинами. Но насколько далеко и бесстрашно мы смотрим в будущее? На несколько месяцев? Или на несколько лет? Похоже, с каждым поколением мы становимся все более близоруки. Может, когда-то чародеи и не были людьми, но боюсь, что люди постепенно превращаются в чародеев.
— Но, — вставил, хмурясь, Френсис Перселл, — ведь еще есть Сокровища Гоблинов. Хрустальное Яйцо, с его тонким механизмом, при помощи которого Его Величество сдерживает вулканический огонь, таящийся под городом. Сфера Маунтфалькона, Большой Серебряный Неф, принадлежащий королю Риджксленда, который не позволяет морю разбить плотины и захлестнуть сотню миль плодородной земли, смыть десяток деревень и как минимум один большой город. И многие другие, не менее чудесные. Могли ли человеческие маги создать такие удивительные вещи?
— А почему бы и нет? — Люциус откинулся на спинку стула. — Откуда нам знать, на что были способны наши далекие предки? Мы знаем лишь то, что они позволили нам знать. Подумайте, сотня драгоценных механизмов, сотня маленьких королевств, княжеств и герцогств. Это случайное совпадение или так и было задумано? Что появилось раньше, королевство или Хрустальное Яйцо?
— На это вопрос я легко могу ответить. Магических приборов у гоблинов было значительно больше, больших и маленьких, но только Великие Сокровища уцелели после революции. Остальные были уничтожены либо потеряны, а может быть, и спрятаны, и за все эти годы никому не удалось их обнаружить.
— Так об этом я и говорю. Полторы тысячи лет, дорогой мой Френсис, и еще пять тысяч лет до этого. Все это было так давно — как мы можем надеяться узнать правду?
Этажом выше послышался скрежет, там что-то заскользило, затем раздался громкий вибрирующий звон — это бронзовый великан на часах пришел в движение, поднял свой молот и ударил в один из двенадцати колоколов. Пока затихал звук удара, лаборатория со всем ее содержимым продолжала тихонько дрожать.
Король Джарред усилием воли заставил себя вернуться к действительности.
— Я опаздываю на свой собственный бал. Как тебе не стыдно, Люк, задерживать нас здесь своими сумасбродными речами. — Он поднялся со стула, и остальные последовали его примеру.
— Вот досада! — отозвался Люциус. — Перис и брадобрей ждут меня в моей комнате вот уже полчаса! Они говорят, что большая часть вечера уходит на то, чтобы привести меня в пристойный вид, — и сегодня я почти не оставил им на это времени.
Глубоко поклонившись королю и вежливо кивнув философу, Люциус направился к двери. Король пошел было за ним, но Перселл протянул руку и слегка коснулся его черного бархатного рукава.
Вопросительно приподняв бровь, Джарред обернулся к нему.
— Да, Френсис?
— Это опасные идеи. Очень опасные. И откуда только господин Гилиан их берет?
Джарред пожал плечами.
— Полагаю, от вас, пусть и не напрямую. Это вы научили нас обоих ставить все под сомнение. Наверное, Люциус оказался лучшим учеником, чем вам казалось.
— Но что это за поездка, которую он собирается совершить, путешествие по всему континенту. И он ведь всерьез говорит о том, чтобы опубликовать свою книгу «Великая Всемирная История. Опровергая все». Одно заглавие чего стоит! Ничего хорошего из этого не выйдет.
Король дружески положил руку ему на плечо.
— У тебя доброе сердце, Френсис. Но, видишь ли, я не помню ни единого случая за всю его жизнь, чтобы Люк долго придерживался своих взглядов и намерений. Я больше чем уверен, что в конце концов больше всех он «опровергнет» самого себя.
— Но, путешествуя по миру, живя среди чужих людей, задавая так много неблагоразумных вопросов, он неизбежно по собственной неосторожности попадет в беду, как только покинет пределы Винтерскара и окажется вне вашей защиты. Я никак не могу отделаться от этого предчувствия.
— Дорогой мой друг, — сказал король, — но ведь именно поэтому я и подбиваю его ехать.
Философ был поражен.
— Чтобы подвергнуть его опасности? Но Ваше Величество не могут иметь в виду…
— Нет-нет, — успокаивающе ответил Джарред, — ничего подобного. Мне хотелось бы, чтобы Люк понял, сколько всего требуется от человека, чтобы проложить себе дорогу в жизни. Если вдуматься, решение моего отца растить нас вместе было ошибкой. Люка воспитывали как юного принца — но без причитающейся монарху ответственности. Моя дружба и мое расположение защищали его от всего на свете, и он мог поступать, как ему заблагорассудится, говорить, что взбредет в голову, устраивать вечный переполох своими сумасбродными теориями, и при этом ему никогда не приходилось отвечать за последствия. Мне кажется, он и не понимает, что последствия вообще могут быть.
Философ скорбно покачал головой.
— Не могу с вами спорить, но все-таки не понимаю…
Король начал ходить по комнате, беря в руки то одну, то другую вещицу, внимательно ее разглядывая, а потом нетерпеливо кладя на место.
— Люк всегда воображал себя Защитником Простого Человека, хотя он не лучше меня представляет себе, что чувствуют и о чем думают простые люди. Он не стал делать карьеры, даже той, что доступна благородному джентльмену, не стал ни дипломатом, ни военным, ни ученым. В результате он просто не знает, что это такое — быть вынужденным пойти на компромисс или сдерживать свои порывы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147