ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Интеллигенция не хочет
допустить, что в личности заключена живая творческая энергия, и остается
глуха ко всему, что к этой проблеме приближается: глуха не только к
христианскому учению, но даже к учению Толстого (в котором все же заключено
здоровое зерно личного, самоуглубления) и ко всем философским учениям,
заставляющим посчитаться с нею.
Между тем в отсутствии правильного учения о личности заключается ее
главная слабость. Извращение личности, ложность самого идеала для ее
развития есть Коренная причина, из которой проистекают слабости и недостатки
нашей интеллигенции, ее историческая несостоятельность. Интеллигенции нужно
выправляться не извне, но изнутри, причем сделать это может только она сама
свободным духовным подвигом, незримым, но вполне реальным.
V
Своеобразная природа интеллигентского героизма выясняется для нас
полнее, если сопоставить его с противоположным ему духовным обликом --
христианского героизма, или, точнее, христианского
подвижничества[xi] , ибо герой в христианстве -- подвижник.
Основное различие здесь не столько внешнее, сколько внутреннее, религиозное.
Герой, ставящий себя в роль Провидения, благодаря этой духовной
узурпации приписывает себе и большую ответственность, нежели может понести,
и большие задачи, нежели человеку доступны. Христианский подвижник верит в
Бога-Промыслителя, без воли Которого волос не падает с головы. История и
единичная человеческая жизнь представляются в его глазах осуществлением хотя
и непонятного для него в индивидуальных подробностях строительства Божьего,
пред которым он смиряется подвигов веры. Благодаря этому он сразу
освобождается от героической позы и притязаний. Его внимание
сосредоточивается на его прямом деле, его действительных обязанностях и их
строгом, неукоснительном исполнении. Конечно, и определение, и исполнение
этих обязанностей требует иногда не меньшей широты кругозора и знания, чем
та, на какую притязает интеллигентский героизм. Однако внимание здесь
сосредоточивается на сознании личного долга и его исполнения, на
самоконтроле, и это перенесение центра внимания на себя и свои обязанности,
освобождение от фальшивого самочувствия непризванного спасителя мира и
неизбежно связанной с ним гордости оздоровляет душу, наполняя ее чувством
здорового христианского смирения. К этому духовному самоотречению, к жертве
своим гордым интеллигентским "я" во имя высшей святыни призывал Достоевский
русскую интеллигенцию в своей пушкинской речи: "Смирись, гордый человек, и
прежде всего сломи свою гордость... Победишь себя, усмиришь себя, -- и
станешь свободен, как никогда и не воображал себе, и начнешь великое дело и
других свободными сделаешь, и узришь счастье, ибо наполнится жизнь
твоя..."[xii]
Нет слова более непопулярного в интеллигентской среде, чем смирение,
мало найдется понятий, которые подвергались бы большему непониманию и
извращению, о которые так легко могла бы точить зубы интеллигентская
демагогия, и это, пожалуй, лучше всего свидетельствует о духовной природе
интеллигенции, изобличает ее горделивый, опирающийся на самообожение
героизм. В то же время смирение есть, по единогласному свидетельству Церкви,
первая и основная христианская добродетель, но даже и вне христианства оно
есть качество весьма ценное, свидетельствующее, во всяком случае, о высоком
уровне духовного развития. Легко понять и интеллигенту, что, например,
настоящий ученый, по мере углубления и расширения своих знаний, лишь острее
чувствует бездну своего незнания, так что успехи знания сопровождаются для
него увеличивающимся пониманием своего незнания, ростом интеллектуального
смирения, как это и подтверждают биографии великих ученых. И наоборот,
самоуверенное самодовольство или надежда достигнуть своими силами полного
удовлетворяющего знания есть верный и непременный симптом научной незрелости
или просто молодости.
То же чувство глубокой неудовлетворенности своим творчеством,
несоответствие его идеалам красоты, задачам искусства отличает и настоящего
художника, для которого труд его неизбежно становится мукой, хотя в нем он
только и находит свою жизнь. Без этого чувства вечной неудовлетворенности
своими творениями, которое можно назвать смирением перед красотой, нет
истинного художника.
То же чувство ограниченности индивидуальных сил пред расширяющимися
задачами охватывает и философского мыслителя, и государственного деятеля, и
социального политика и т. д.
Но если естественность и необходимость смирения сравнительно легко
понять в этих частных областях человеческой деятельности, то почему же так
трудно оказывается это относительно центральной области духовной жизни,
именно -- нравственно-религиозной самопроверки? Здесь-то и обнаруживается
решающее значение того или иного высшего критерия, идеала для личности:
дается ли этот критерий самопроверки образом совершенной Божественной
личности, воплотившейся во Христе, или же самообожествившимся человеком в
той или иной его земной ограниченной оболочке (человечество, народ,
пролетариат, сверхчеловек), т. е. в конце концов своим же собственным "я",
но ставшим пред самим собой в героическую позу. Изощряющийся духовный взор
подвижника в ограниченном, искаженном грехом и страстями человеке и прежде
всего в себе самом открывает все новые несовершенства, чувство расстояния от
идеала увеличивается, другими словами, нравственное развитие личности
сопровождается увеличивающимся сознанием своих несовершенств, или, что то
же, выражается в смирении перед Богом и в "хождении пред Богом" (как это и
разъясняется постоянно в церковной, святоотеческой литературе). И эта
разница между героической и христианской самооценкой проникает во все изгибы
души, во все ее самочувствие.
Вследствие отсутствия идеала личности (точнее, его извращения), все,
что касается религиозной культуры личности, ее выработки, дисциплины,
неизбежно остается у интеллигенции в полной запущенности. У нее отсутствуют
те абсолютные нормы и ценности, которые для этой культуры необходимы и
даются только в религии. И прежде всего, отсутствует понятие греха и чувство
греха, настолько, что слово грех звучит для интеллигентского уха так же
почти дико и чуждо, как смирение. Вся сила греха, мучительная его тяжесть,
всесторонность и глубина его влияния на всю человеческую жизнь, словом --
вся трагедия греховного состояния человека, исход из которой в предвечном
плане Божием могла дать только Голгофа, все это остается вне поля сознания
интеллигенции, находящейся как бы в религиозном детстве, не выше греха, но
ниже его сознания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67