сам царевич Алексей Алексеевич, про которого был слух, что он скончался. «А всамделе бежал от изменной боярской злобы!» — говорили в народе. И тогда становилась понятной нежная краса атамана, его статность — «ни в сказке сказать, ни пером описать», его приветливая, какая должна быть у царевича, ласковая улыбка и милость и в то же время жестокая неумолимая ненависть к злодеям боярам, которые захотели его извести, как только скончалась царица…
Сам Осипов никому не велел себя называть царевичем, но тем упорней шел слух, что он подлинный сын государя, наследник престола…
Максим Осипов поставил заставы на окских перевозах, преградив путь идущим из Москвы подкреплениям, которых так ждал Долгорукий. Заставы Осипова перехватывали гонцов, разбивали тысячные отряды дворянского войска и загоняли его назад на тот берег Оки, в Муромские леса.
Воевода Урусов писал нижегородскому воеводе Василию Голохвастову, чтобы он, не промедлив, прислал в Арзамас, как только придут из Москвы в Нижний, пушки с припасом ядер, пороху и свинцу.
Нижегородский воевода собрал обоз долгожданных припасов, но не смел их послать в Арзамас, опасаясь, что Осипов их отобьет по пути…
Нижегородцы — работные люди, стрельцы и меньшие посадские — молили «царевича» к себе в город и обещали помочь ему войти в стены.
Воевода Голохвастов со дня на день ждал падения города и погибели себе и своим дворянам. Он слал гонцов в Арзамас, но гонцы уходили — и больше о них не было никакой вести. Кольцо восстания с каждым днем теснее сжимало нижегородские стены.
На выручку Нижнему из Арзамаса уже торопились легкие и быстрые полки иноземного строя с новым оружием. Их вел пришедший с Долгоруким думный дворянин и полковник Федор Леонтьев. Князь Ванька Одоевский, знавший с детства леса между своими и соседскими вотчинами, провел полки по лесным тропинкам. Они подкрались неприметно и внезапно ударили с тыла на окские переправы. С той стороны Оки одновременно ринулись до этого запертые на том берегу ополченцы-дворяне. Крестьянские заставы у переправ были сбиты.
Дворянское озлобленное и свирепое ополчение теперь свободно текло с московских дорог через Оку на помощь полкам Долгорукого. Солдатские и рейтарские полки Леонтьева соединились с дворянами. Воевода повел свое войско против крупных скоплений повстанцев, а в это время дворяне кинулись рыскать по деревням и дорогам, вылавливая заставы и мелкие отряды разинцев, топча озимые посевы, убивая скотину, сжигая скирды хлебов, стога, деревни и села… По нескольку часов рубились и кололись повстанцы с полками Леонтьева у Павлова перевоза, под Мурашкином, под Лысковом, под Ключищами, и наконец воевода дорвался почти под самый Нижний, где были собраны главные силы Максима Осипова в селе Богородском.
Осипов тут скопил около пятидесяти тысяч крестьянского войска и готовился, прежде чем подойдут воеводы, взять Нижний, где было бы уж не так легко раздавить повстанцев. Воевода Леонтьев опередил Максима. Рати сошлись в жестокую, смертельную схватку. Опытные воины воеводы изнемогали в бою с крестьянами. Бой длился уж десять часов, когда нижегородский воевода Голохвастов, сидевший в стенах, под страхом расправы и казней собрал стрелецкое войско и с тыла ударил из стен на Максима… Конное и пешее войско внезапным ударом врезалось в спины крестьянской рати. От такого удара во все времена теряли уверенность и расстраивались многие испытанные в боях полки; ведомые опытными и искусными полководцами. То же случилось с крестьянским войском юного атамана Максима. Оно от внезапности замешалось… Повстанцы вдруг потеряли все свои пушки, часть непривычных к боям людей побежала, увлекая с собою и заражая боязнью других… Самый неумолимый, всегда ведущий к погибели враг — страх — ворвался в ряды восставших людей. Они перестали быть войском, не слышали окриков своих атаманов; им казалось, что в бегстве они обретут спасение, но бегство несло еще более неумолимый, позорный и страшный конец… Они убегали в леса… Спасая людей от гибели, удалой Максим ринулся в сабельный бой на дворян и в неравном бою погиб.
Боярское войско вошло в Нижний. Тотчас же начались расправы по городу… Всех, кто писал письма Разину или Максиму, всех, кто хотел отдать город в руки «воров», кто в эти недели ездил для каких-нибудь дел в уезды, Леонтьев без всякой пощады казнил самыми зверскими казнями. Над Нижним стоял крик и плач оставшихся сиротами детей и овдовелых женщин. Иные сторонники Разина не хотели сдаваться. На улицах вспыхивали кое-где небольшие схватки, и смельчаки погибали под ударами сабель, под выстрелами дворянских пистолей. Три дня в Нижнем на площадях рубили головы тем, кого заподозрили воевода, дворяне и большие посадские… Полными телегами свозили тела с места казней, толпами пригоняли по дорогам из уезда пленных людей в пыточную башню, толпами гнали замученных пытками на площадь, под кнуты палачей, и в таких же телегах, как мертвых, свозили их с площади.
Через три дня с развернутыми знаменами под барабаны и трубы «победители» вышли из Нижнего. В окрестностях продолжали еще дымиться сожженные ими деревни и села. На обнаженных от листьев деревьях под осенним дождем раскачивал ветер тела повешенных разинцев. «Победители» шли по полям, где валялись неубранные горы убитых, в лаптях и сермягах, одни — ничком, уткнувшись в мокрую землю, за которую пали в бою, другие — выпятив окровавленные бороды к сумрачному, туманному небу. Тучи ворон носились над мертвецами. Трубы и барабаны победно гремели над пустыми полями и над телами убитых, над грудами серой золы, оставшейся там, где были деревни… Войска шли в лес расправляться с остатками разбитой крестьянской рати. Теперь уже им было нечего опасаться внезапного нападения: атаманы были побиты, и те, кто остался в лесах, представляли собой уже не противника, а простую дичь.
Дворяне уверенно вступили в леса, но внезапно дорогу им преградили целые горы поваленных великанов-деревьев. Воевода велел разобрать завалы. Однако, как только ратные люди сошли с коней, по ним из чащобы леса, из рыжего можжевельника, из темных куп елей ударили пушки. Из-за стволов и кустарников били откуда-то взявшиеся пищали, свистали меткие стрелы лесных охотников — черемис и чувашей.
Весь «усмиренный» железом и пламенем край, до самого Сергача, опять поднялся на войну. Все снова загорелось восстанием. В лесах, по погостам, на пожарищах помещичьих вотчин, в монастырях и церквах, в оврагах, в пещерах засели восставшие, словно мертвые встали с политых кровью хлебных полей, чтобы мстить палачам и убийцам.
Верстах в десяти от Ядрина, в Алгасских лесах, атаман Иван Константинов «с товарищи» собрал много тысяч «ясашных людей» с Ядринского, Курмышского, Цывильского и Чебоксарского уездов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130
Сам Осипов никому не велел себя называть царевичем, но тем упорней шел слух, что он подлинный сын государя, наследник престола…
Максим Осипов поставил заставы на окских перевозах, преградив путь идущим из Москвы подкреплениям, которых так ждал Долгорукий. Заставы Осипова перехватывали гонцов, разбивали тысячные отряды дворянского войска и загоняли его назад на тот берег Оки, в Муромские леса.
Воевода Урусов писал нижегородскому воеводе Василию Голохвастову, чтобы он, не промедлив, прислал в Арзамас, как только придут из Москвы в Нижний, пушки с припасом ядер, пороху и свинцу.
Нижегородский воевода собрал обоз долгожданных припасов, но не смел их послать в Арзамас, опасаясь, что Осипов их отобьет по пути…
Нижегородцы — работные люди, стрельцы и меньшие посадские — молили «царевича» к себе в город и обещали помочь ему войти в стены.
Воевода Голохвастов со дня на день ждал падения города и погибели себе и своим дворянам. Он слал гонцов в Арзамас, но гонцы уходили — и больше о них не было никакой вести. Кольцо восстания с каждым днем теснее сжимало нижегородские стены.
На выручку Нижнему из Арзамаса уже торопились легкие и быстрые полки иноземного строя с новым оружием. Их вел пришедший с Долгоруким думный дворянин и полковник Федор Леонтьев. Князь Ванька Одоевский, знавший с детства леса между своими и соседскими вотчинами, провел полки по лесным тропинкам. Они подкрались неприметно и внезапно ударили с тыла на окские переправы. С той стороны Оки одновременно ринулись до этого запертые на том берегу ополченцы-дворяне. Крестьянские заставы у переправ были сбиты.
Дворянское озлобленное и свирепое ополчение теперь свободно текло с московских дорог через Оку на помощь полкам Долгорукого. Солдатские и рейтарские полки Леонтьева соединились с дворянами. Воевода повел свое войско против крупных скоплений повстанцев, а в это время дворяне кинулись рыскать по деревням и дорогам, вылавливая заставы и мелкие отряды разинцев, топча озимые посевы, убивая скотину, сжигая скирды хлебов, стога, деревни и села… По нескольку часов рубились и кололись повстанцы с полками Леонтьева у Павлова перевоза, под Мурашкином, под Лысковом, под Ключищами, и наконец воевода дорвался почти под самый Нижний, где были собраны главные силы Максима Осипова в селе Богородском.
Осипов тут скопил около пятидесяти тысяч крестьянского войска и готовился, прежде чем подойдут воеводы, взять Нижний, где было бы уж не так легко раздавить повстанцев. Воевода Леонтьев опередил Максима. Рати сошлись в жестокую, смертельную схватку. Опытные воины воеводы изнемогали в бою с крестьянами. Бой длился уж десять часов, когда нижегородский воевода Голохвастов, сидевший в стенах, под страхом расправы и казней собрал стрелецкое войско и с тыла ударил из стен на Максима… Конное и пешее войско внезапным ударом врезалось в спины крестьянской рати. От такого удара во все времена теряли уверенность и расстраивались многие испытанные в боях полки; ведомые опытными и искусными полководцами. То же случилось с крестьянским войском юного атамана Максима. Оно от внезапности замешалось… Повстанцы вдруг потеряли все свои пушки, часть непривычных к боям людей побежала, увлекая с собою и заражая боязнью других… Самый неумолимый, всегда ведущий к погибели враг — страх — ворвался в ряды восставших людей. Они перестали быть войском, не слышали окриков своих атаманов; им казалось, что в бегстве они обретут спасение, но бегство несло еще более неумолимый, позорный и страшный конец… Они убегали в леса… Спасая людей от гибели, удалой Максим ринулся в сабельный бой на дворян и в неравном бою погиб.
Боярское войско вошло в Нижний. Тотчас же начались расправы по городу… Всех, кто писал письма Разину или Максиму, всех, кто хотел отдать город в руки «воров», кто в эти недели ездил для каких-нибудь дел в уезды, Леонтьев без всякой пощады казнил самыми зверскими казнями. Над Нижним стоял крик и плач оставшихся сиротами детей и овдовелых женщин. Иные сторонники Разина не хотели сдаваться. На улицах вспыхивали кое-где небольшие схватки, и смельчаки погибали под ударами сабель, под выстрелами дворянских пистолей. Три дня в Нижнем на площадях рубили головы тем, кого заподозрили воевода, дворяне и большие посадские… Полными телегами свозили тела с места казней, толпами пригоняли по дорогам из уезда пленных людей в пыточную башню, толпами гнали замученных пытками на площадь, под кнуты палачей, и в таких же телегах, как мертвых, свозили их с площади.
Через три дня с развернутыми знаменами под барабаны и трубы «победители» вышли из Нижнего. В окрестностях продолжали еще дымиться сожженные ими деревни и села. На обнаженных от листьев деревьях под осенним дождем раскачивал ветер тела повешенных разинцев. «Победители» шли по полям, где валялись неубранные горы убитых, в лаптях и сермягах, одни — ничком, уткнувшись в мокрую землю, за которую пали в бою, другие — выпятив окровавленные бороды к сумрачному, туманному небу. Тучи ворон носились над мертвецами. Трубы и барабаны победно гремели над пустыми полями и над телами убитых, над грудами серой золы, оставшейся там, где были деревни… Войска шли в лес расправляться с остатками разбитой крестьянской рати. Теперь уже им было нечего опасаться внезапного нападения: атаманы были побиты, и те, кто остался в лесах, представляли собой уже не противника, а простую дичь.
Дворяне уверенно вступили в леса, но внезапно дорогу им преградили целые горы поваленных великанов-деревьев. Воевода велел разобрать завалы. Однако, как только ратные люди сошли с коней, по ним из чащобы леса, из рыжего можжевельника, из темных куп елей ударили пушки. Из-за стволов и кустарников били откуда-то взявшиеся пищали, свистали меткие стрелы лесных охотников — черемис и чувашей.
Весь «усмиренный» железом и пламенем край, до самого Сергача, опять поднялся на войну. Все снова загорелось восстанием. В лесах, по погостам, на пожарищах помещичьих вотчин, в монастырях и церквах, в оврагах, в пещерах засели восставшие, словно мертвые встали с политых кровью хлебных полей, чтобы мстить палачам и убийцам.
Верстах в десяти от Ядрина, в Алгасских лесах, атаман Иван Константинов «с товарищи» собрал много тысяч «ясашных людей» с Ядринского, Курмышского, Цывильского и Чебоксарского уездов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130