Мне было любопытно узнать, какие это возможности, но нас опять прервали. Пришла Анна Ивановна и позвала нас ужинать.
Приглашение было очень своевременное. Со вчерашнего дня мы с Татьяной Кирилловной еще ничего толком не ели. Видимо, учитывая этот фактор, домоправительница накрыла стол из расчета накормить до отвала отделение солдат. Мы постарались оправдать ее ожидания и ели каждый за троих.
После ужина Илья Ильич передал мне сверток с моим новым платьем. Я отправился к себе на антресоли и примерил студенческий наряд. Удивительно, но все было впору, так, будто шилось именно на меня. Даже штиблеты оказались точно по размеру ноги. Причем одежда была, судя по изнанке, совсем новой, но выглядела слегка ношенной. Я лишний раз удивился предусмотрительности этого странного человека. Кроме платья, в пакете оказался новенький «Браунинг» с запасной обоймой и паспорт на имя калужского мещанина Ивана Андреевича Синицина, двадцати восьми лет от роду, студента Московского университета, паспорт был еще без фотографии, вместо нее были указаны мои приметы.
– Ну, как вам обновки? – спросил меня Илья Ильич, когда я вернулся в гостиную.
– У меня нет слов. Как это вам удалось?! – с искренней благодарностью воскликнул я.
– В России есть достаточно обязательных и исполнительных людей, которые умеют и хотят зарабатывать деньги…
– Кстати, о деньгах. У меня есть вексель в банк «Российский кредит», как только я получу деньги, то тут же компенсирую ваши траты.
– Пусть вас это не тревожит, – небрежно сказал хозяин. – У меня в достатке свободных средств, как-нибудь потом разочтемся. Тем более, что Шура просит не скупиться в расходах для вашей безопасности.
Такая трогательная забота Александра Ивановича о своем далеком потомстве меня умилила.
Вскоре к нам с Ильей Ильичем в гостиной присоединились женщины, после ужина хлопотавшие на кухне. Как я догадался, ограничивая общение с внешним миром, хозяин не держал другого штата прислуги, кроме Анны Ивановны и дворника-истопника, которого я еще не встречал.
Моя новая одежда вызвала у женщин повышенный интерес. Аннушка даже обозвала меня «красавчиком», на что я явно не тянул. Вечер, за общими незначительными разговорами, взаимным подтруниванием, спонтанными воспоминаниями проходил по-семейному уютно. Красивая керосиновая лампа теплым, живым огнем освещала стол, покрытый плюшевой скатертью. Илья Ильич принялся рассказывать забавные истории времен своей военной службы; Анна Ивановна с улыбкой его слушала, вышивая на пяльцах гладью салфетку; Татьяна Кирилловна устроилась в уголке кресла и в паузах, возникающих в разговоре, пыталась пропагандировать толстовское учение о непротивлению злу насилием. Короче говоря, все это было для меня непривычно, мило, старомодно, но интересно.
В двенадцатом часу ночи домоправительница наткнула, что пора бы и ложиться. Моя резвая девица восприняла предложение идти спать (после того, как мы продрыхли весь день) с таким завидным энтузиазмом, что вызвала понимающие улыбки хозяев. Все пожелали друг другу покойной ночи и разошлись по своим комнатам.
Мы с Раскиной впотьмах поднялись по лестнице к себе на второй этаж. Я зажег шведскую спичку и засветил керосиновую лампу. Татьяна Кирилловна потерянно бродила по комнате, машинально поправляя и без того аккуратно разложенные по столикам и комоду вышитые салфетки.
– Вы хотите спать? – бесцветным голосом спросила она, не глядя в мою сторону.
– Ты долго будешь мне «выкать» ?
– А вы не обидитесь, если я перейду на «ты» ?
– «Пустое „Вы“ сердечным „Ты“ она, обмолвясь, заменила», – прокомментировал я ее странный при наших отношениях вопрос. – Давно пора.
– Ты хочешь спать? – повторила девушка тем же тоном, но поменяв местоимение.
– Хочу, – признался я, – только не один, а с тобой! Раздевайся и иди ко мне.
– Вы, ты, наверное, считаешь меня легкомысленной и легкодоступной девицей? – спросила Татьяна Кирилловна. – Это совсем не так, просто, я, кажется, очень сильно…
Я не дал ей договорить и закрыл рот долгим поцелуем. Мы стояли посередине комнаты и целовались. Я чувствовал ее нежное, гибкое тело, вкус губ, еще неопытных, но послушных и жадных. Остриженные, тонкие волосы девушки пахли лавандой и туалетным мылом, они мешали мне, когда я целовал ее шею и подбородок. Татьяна Кирилловна запрокидывала голову подставляя моим губам все новые места, и тесно принималась ко мне грудью и животом. Я просунул ногу между ее ногами, сжал своими бедрами ее бедро и, целуя, начал гладить спину.
– Еще, еще, – шептала она, когда ее губы отрывались от моих губ. – Ах, как сладко! Как сладко!
Мне было так хорошо, что я намеренно оттягивал продолжение. Нас обоих уже била нервная дрожь, а я все продолжал стоя ласкать ее лицо, шею, плечи. Девушка конвульсивно сжимала своими бедрами мою ногу, чуть заметно, обманывая то ли меня, то ли себя, двигалась вверх-вниз. Ее ягодицы под моей ласкающей ладонью делались то твердыми, то пленительно мягкими. Я уже почти не контролировал ситуацию, сам находясь в полуобморочном состоянии.
– Я хочу! Хочу, чтобы ты сделал мне больно! – задыхаясь, попросила Таня. – Ну, пожалуйста, пожалуйста!
Я понимал, какой боли хочет она, но вместо этого только сильно сжал ее тело, так, что ей стало трудно дышать. Потом подхватил на руки и положил поперек широкой постели. Таня была почти без сознания, она лежала, запрокинув голову, с крепко зажмуренными глазами и пыталась развести ноги. Узкая длинная юбка мешала ей, и она изгибалась, подгибала ноги в коленях, сжимая и комкая руками покрывало.
– Тихо, тихо, моя хорошая, – шептал я. – Это наша первая настоящая ночь.
Я медленно сжимая в ладонях запястья, расшнуровал и снял высокие ботинки. Маленькие ножки в белковых чулках подрагивали в моих руках.
На озаренный потолок
Ложились тени,
Скрещенья рук, скрещенья ног,
Судьбы скрещенья.
И падали два башмачка
Со стуком на пол,
И воск слезами с ночника
На платье капал.
Я гладил ее лодыжки и ступни, постепенно пробираясь вверх к расслабившимся икрам. Вместе с моими руками все выше поднимался подол юбки, обнажая затянутые в тонкие чулки ноги. Тьму таинственную и желанную пытались рассеять инстинктивно раздвигающиеся бедра, но юбка и я мешали им разойтись в стороны. Дюйм за дюймом скользила ткань, наконец, обнажив две круглые коленки, выразительные и беспокойные.
Дальше обнажать ноги мне мешали бедра, подол застрял на них в своем движении вверх, и я снова вернулся к ступням и икрам. Таня пыталась как-то помочь, но только слепо двигалась в кровати, не очень понимая, что делать дальше. Я попытался взять себя в руки, сделал несколько глубоких вздохов и, чтобы отвлечься, начал вспоминать недавний бой с революционерами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78