– Что это он? – спросил я, когда мы остались вдвоем.
– Блуд все это, грех и подлость, – угрюмо сказал Нестеренко и, не оглядываясь, пошел вперед.
У ворот нас остановил сонный часовой.
– Куда, Нестеренко, так поздно? – спросил он моего провожатого, одновременно освещая мне лицо фонарем. – Что-то я тебя, служивый, не признаю, никак, новенький?
– Новей не бывает, – как всегда угрюмо ответил Нестеренко, – второй день служит. К полковнику.
Часовой осклабился и опять осветил меня:
– Такой подойдет, привет ихнему высокоблагородию.
– Тьфу на вас всех, – проворчал надзиратель. – Ни стыда, ни совести. Ты-то, Петро, взрослый мужик, а туда же!
– Мне-то что, я в своем праве. После смены в трактир пойдешь?
– Там видно будет, – ответил Нестеренко, выходя за тюремные ворота. Я держался за ним следом. Часовой запер за нами калитку, и я оказался на свободе. Что представляет собой полковник Прохоров, я теперь представлял вполне реально, но обсуждать с конвоиром не стал. Мы двинулись в сторону Савеловского вокзала. Я поравнялся с Нестеренко, и мы пошли рядом. Меня все время подмывало ускорить шаг и как можно быстрее убраться из опасного места, но я умерял темперамент и старался не спешить. Совершенно неожиданно в голову пришла сумасшедшая, шальная идея. От удовольствия я даже стукнул кулаком в ладонь и притопнул ногой.
– Ты что это? Радуешься, что из Бутырок вышел? – спросил надзиратель,
– Это само собой, и еще есть у меня одна интересная мыслишка…
– А мне теперь свое душегубство век замаливать, – совсем не в тему сказал он.
– Ты куда теперь? – спросил я, реально представляя, в каком положении окажется мой спаситель.
– Посижу в трактире, помяну сына и сдамся, – после долгой паузы ответил он. – Куда мне еще деваться! Будь что будет…
– Ты, Нестеренко, знаешь что, погоди сдаваться, Может быть, мы сначала поговорим с вашим полковником.
– Это еще зачем?
– Потолкуем о том, о сем, может, удастся его прижать и тебя отмазать.
– Это как же так понять, «отмазать», – соборовать, что ли?
– Соборовать тебя еще рано. Попробуем уговорить полковника тебя выручить из беды. У него, кстати, есть семья?
– Откуда, холостует. Чего нам к нему идти-то? – не просто удивился, а испугался надзиратель. – Сказился ты, что ли, господин студент, зачем их высокоблагородию меня выручать? Да он вперед меня застрелит, и вся недолга!
– Это еще посмотрим, кто кого застрелит. Ты лучше мне скажи, ходят к нему по ночам молодые солдаты?
– Ходят, когда прикажет.
– Вот и давай пойдем к нему, как будто он меня вызвал. Как я понял, он живет где-то рядом с тюрьмой?
– Тут, недалече, в переулке, мы уже прошли. Фатера у него казенная.
– Давай сходим, попытка не пытка. Тебе все равно терять нечего.
– Тебе-то чего за радость из-за меня муку принимать? Твое дело теперь вольное, беги, куда глаза глядят!
– У меня к полковнику тоже вопросы есть, хочу узнать, за что он приказал меня убить. К нему на «фатеру» очень сложно попасть?
– Да нет, попасть-то можно, солдатики к нему часто наведываются. Сам к нему водил молоденьких. Мне, – словно оправдываясь, сказал надзиратель, – чтобы до Самоката добраться, много чего вынести пришлось. Из-за него, ирода, крепкое хозяйство бросил и в тюремщики пошел. Сына моего единственного душегуб, как барана, зарезал, – опять пояснил он, – А его, изверга, за то не на виселицу отправили, а от праведного суда в жандармском корпусе спрятали, Он у полковника вроде как палачом служит, то есть служил. Царство ему, душегубу, небесное, – перекрестился Нестеренко. – Я, почитай, цельный год случая ждал. Вот и дождался...
– Ну, что, пойдем к полковнику? – прервал я грустный рассказ Нестеренко. – Не боязно?
– Мне нечего бояться, как сына потерял, больше ничего не боюсь.
– За что его убили? – спросил я, понимая, что надзирателю необходимо выговориться. Он убил человека, вероятно, впервые в жизни совершил такое страшное преступление и теперь пытался оправдаться, возможно, даже перед самим собой.
– Кабы самому знать. Мой Ваня был хорошим мальчиком, тихим, скромным, не мне в пример. Очень любил учиться. Сам по букварю постиг грамоту. Потом в селе у попа учился, – надзиратель замолчал, уйдя в воспоминания, потом поглядел на меня провалившимися, темными глазами и продолжил невеселый рассказ. – Батюшка наш, отец Филарет, и посоветовал отослать его в город в школу. Я его в Харьков и отвез, в реальное училище. Он экзамен какой-то сдал, сразу во второй класс взяли. Так-то вот. Учителя его хвалили, говорили, что он очень способный, каждый год награды давали. А как кончил он училища, то подался в Москву, дальше учиться. Приняли его в Императорское московское техническое училище, – тщательно выговорил заученное название надзиратель. – Как он здесь жил, не знаю, письма Ваня редко писал. А сам я не шибко грамотный, в его жизни мало что понимал. Только вот выучиться Ваня не успел. В кружок ходил, книжки они запретные читали. Кто-то донес, он и попал в тюрьму. Сидел в нашей Бутырке, только недолго. Там его и зарезали.
Нестеренко замолчал, шел, тяжело ступая по каменному тротуару. Я его не торопил.
– Как я про то узнал, думал, умом тронусь. Мать, жинка моя, то есть, та не сдюжила, плакала, плакала и померла от горя. Ну, я сначала, как водится, запил, а потом такая меня обида взяла… Хозяйство у меня крепкое было, пять работников держал. Все распродал и сюда подался. Только ничего не добился, куда не ткнусь, никто правду не говорит. Понятно, чего господам с мужиком разговаривать. Людей здесь много, у каждого своя жисть, где там в чужое горе вникать. Пришлось самому разбираться. В тюремщики пошел, в тюрьме Ваню порешили. Подмазал кого надо, взяли в надзиратели. Ну, а уж в Бутырках сам все проведал. Зарезал сыночка моего Ваню Жорка Самокат. Дальше ты сам знаешь…
– Почему его убили, удалось узнать?
Удивительно, но, скорее всего, эта простая мысль не приходила в голову крестьянину.
– Говорю же, Самокат его зарезал.
– Самокат и меня хотел убить, – попытался объяснить я, – но он ведь это делал не сам по себе. Ему так приказали. Так что главная вина не на нем, а на том, кто отдал приказ.
– Как это? – не понял Нестеренко. – Кто ж такое приказать может?
Следствие с причиной у него явно не сходились. Не хватало способности к абстрактному мышлению.
– Самокат у вас в тюрьме чем занимался?
– Сидел, – коротко ответил он. Пришлось расширить вопрос:
– Его сажали к неугодным арестантам, и он их убивал?
– Ну.
– Значит, и твоего Ваню он мог зарезать не по своей воле, а потому, что ему начальство велело.
– Так зачем сына-то было убивать, кому он мешал?
– Вот это и нужно выяснить! Поэтому пошли к полковнику, он-то наверняка знает.
Надзиратель задумался и начал замедлять шаг, пока совсем не остановился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78