Я вошел и остановился возле порога. Он вежливо привстал из-за стола:
– Проходите, пожалуйста, господин студент, садитесь, – вполне любезно пригласил он и указал на стул.
Я молча поклонился, подошел к столу и сел напротив него. Штабс-капитан внимательно рассматривал меня, несомненно, ожидая вопросов по поводу причины ареста и возмущения по поводу задержания, обычных в такой ситуации. Я не доставил ему этого удовольствия, молча сидел и разглядывал его тщательно подбритые усики. Капитан, однако, никак не отреагировал на такое повышенное внимание к своей внешности, лишь усмехнулся и, не представляясь, спросил:
– Почему вы отказались выполнить законное требование старшего надзирателя сменить партикулярное платье на нашу специальную одежду?
Я на его вопрос не ответил, а сразу же заявил протест:
– Меня при задержании избили ваши жандармы. Я требую медицинского освидетельствования и прокурора по надзору, – сказал я, не обращая внимания на его нарочитые, насмешливые ухмылки.
– Даже так! Вы чего-то требуете! – тонко улыбнулся жандарм. – У вас, видимо, большой опыт тюремного содержания! Только на этот раз вы ошиблись адресом. У нас требовать не положено. Тем более, мне доложили, врач вас уже осматривал и нашел совершенно здоровым. И прокурора я вам предоставить не могу. Жандармский корпус прокуратуре не подчиняется. Если у вас есть жалобы на действия наших низших чинов, можете подать их мне.
– То есть как это ? На вас нужно жаловаться вам же?
– Именно-с. По принятым правилам Устава уголовного судопроизводства от 19 мая 1871, жандармский корпус самостоятельно расследует должностные проступки своих нижних чинов и офицеров.
– Вы это серьезно говорите? – спросил я, наконец доставив ему удовольствие своей растерянностью. – За вами нет никакого надзора, и вы можете деть все, что хотите?!
– В совершенности, – витиевато ответил он, – если только Его Величество Государь император не изволит распорядиться…
– Понятно, – перебил я, не дослушав, – тогда у меня вопросов больше нет.
Мы опять какое-то время молча сидели друг против друга. Первым нарушил молчание жандарм:
– Вам не нравится Устав уголовного судопроизводства?
– Мне? – удивился я. – А что, кого-нибудь интересует по этому поводу мое мнение?
– Вас, я вижу, вообще ничего не интересует, даже то, за что вы арестованы!
– Это как раз меня интересует, и за что же? Теперь, по мнению следователя, наступил хоть какой-то прогресс в расследовании. Он слегка приободрился и применил «домашнюю наработку»:
– Вам лучше знать о своих преступлениях! И для вас будет лучше, если вы облегчите душу чистосердечным признанием!
Я ничего на это не ответил и продолжал любоваться его усиками. Он опять не выдержал первым:
– Вы намерены давать показания?
– Намерен, только вам придется мне подсказать, Какие мои преступления вас интересуют.
– У вас их так много, что не можете все вспомнить?
– Да, а у вас?
– Что ж, если вы намерены разговаривать в таком же тоне, мне придется поступить с вами по службе, а не по дружбе, – сказал он с угрозой в голосе. – Тогда пеняйте на себя!
– А разве мы с вами друзья?
– ? – поднял он брови, явно не понимая, о чем я спрашиваю.
– Вы сказали, что будете поступать со мной не по дружбе, а по службе, вот я и не понял, что вы имеете в виду. Или вы собираетесь предложить мне свою дружбу?
Кажется то, что я сказал, штабс-капитану не понравилось.
– Назовите свое имя и звание, – холодно приказал он и придвинул к себе стопку бумаг.
Вопрос мне был неприятен, и я попытался его блокировать в прежней развязной манере:
– Вы меня арестовали и не знаете, кто я такой? – ехидно спросил я. – Хорошо же вы работаете, господа жандармы!
Не знаю, что послужило причиной взрыва, возможно, я пересолил, и у штабс-капитана лопнуло терпение, но он пронзительно закричал на меня и даже стукнул кулаком о стол:
– Господин студент, вы забывайте, где находитесь! Хотите отправиться в Сибирь?!
В Сибирь я ехать не хотел, потому на явную грубость никак не ответил. Сидел истуканом и любовался холеной капитанской физиономией. Однако, и такое пристальное внимание к своей персоне жандарму почему-то не понравилось. Он начал явно нервничать, это стало заметно по тому, как он забарабанил пальцами по столу.
– Господин Синицын, вы что, добиваетесь помещения в карцер? – впервые он назвал меня по фамилии, отчего у меня сразу исчезло внутренне напряжение. Вопросы у жандармерии были не ко мне, а к калужскому мещанину Синицыну, лицу вымышленному. Чтобы зря не дразнить следователя, я поменял задиристый тон на рассудительный.
– Ничего я не добиваюсь. Вы арестовали меня ни за что, ни про что и еще предъявляете мне претензии. Это ваша работа обвинять, вот и обвиняйте.
– Пожалуй, – вновь изменил тактику жандарм, он ласково улыбнулся. – Вы арестованы за участие в незаконных, антиправительственных сборищах!
Чего другого, но такого поворота я никак не ожидал. Я так удивился, что в мое искреннее недоумение поверил, кажется, даже жандарм.
– Вы это говорите серьезно? О каких сборищах идет речь?
– О том преступном сборище, с которого вы возвращались, когда подверглись аресту.
– Я был на обычной студенческой вечеринке. Ничего противозаконного там не происходило.
Однако, штабс-капитан пропустил мои слова мимо ушей и нравоучительно разъяснил истинное положение вещей:
– Если бы вы соблюдали закон, то заранее предупредили о своем сборище полицейскую часть и пригласили для надзора за порядком околоточного надзирателя. Надеюсь, вам знакомо такое распоряжение правительства?
– Что? – поразился я. – Приглашать околоточного на вечеринку для надзора? Вы это серьезно говорите?
– Вполне, и я не пойму, чему вы удивляетесь? Как же можно устраивать сборища без должного надзора!
Честно говоря, после услышанного от представителя власти идиотского закона, революционеры перестали казаться мне маргинальными авантюристами, было похоже, что не бунтовщики, а само царское правительство на горе нашему народу всеми силами и средствами, которые были в его распоряжении, создавало в стране революционную ситуацию.
– Non coments, – только и смог сказать я.
– Что вы имеете в виду? – не понял штабс-капитан. – О каких комментариях идет речь?
– Я не вправе обсуждать распоряжения правительства, и вам этого делать не советую, – нагло заявил я нравоучительным, менторским голосом, – если каждый обыватель начнет умничать, то неизвестно, до чего мы договоримся!
Жандарм сначала не понял, к чему я это сказал, даже хотел по инерции уличить в крамоле, но не нашел, к чему придраться.
– Что же, это похвальное здравомыслие. Если вы сами понимаете, что поступили преступно, то расскажите, какие недозволенные разговоры велись на том вашем сборище?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
– Проходите, пожалуйста, господин студент, садитесь, – вполне любезно пригласил он и указал на стул.
Я молча поклонился, подошел к столу и сел напротив него. Штабс-капитан внимательно рассматривал меня, несомненно, ожидая вопросов по поводу причины ареста и возмущения по поводу задержания, обычных в такой ситуации. Я не доставил ему этого удовольствия, молча сидел и разглядывал его тщательно подбритые усики. Капитан, однако, никак не отреагировал на такое повышенное внимание к своей внешности, лишь усмехнулся и, не представляясь, спросил:
– Почему вы отказались выполнить законное требование старшего надзирателя сменить партикулярное платье на нашу специальную одежду?
Я на его вопрос не ответил, а сразу же заявил протест:
– Меня при задержании избили ваши жандармы. Я требую медицинского освидетельствования и прокурора по надзору, – сказал я, не обращая внимания на его нарочитые, насмешливые ухмылки.
– Даже так! Вы чего-то требуете! – тонко улыбнулся жандарм. – У вас, видимо, большой опыт тюремного содержания! Только на этот раз вы ошиблись адресом. У нас требовать не положено. Тем более, мне доложили, врач вас уже осматривал и нашел совершенно здоровым. И прокурора я вам предоставить не могу. Жандармский корпус прокуратуре не подчиняется. Если у вас есть жалобы на действия наших низших чинов, можете подать их мне.
– То есть как это ? На вас нужно жаловаться вам же?
– Именно-с. По принятым правилам Устава уголовного судопроизводства от 19 мая 1871, жандармский корпус самостоятельно расследует должностные проступки своих нижних чинов и офицеров.
– Вы это серьезно говорите? – спросил я, наконец доставив ему удовольствие своей растерянностью. – За вами нет никакого надзора, и вы можете деть все, что хотите?!
– В совершенности, – витиевато ответил он, – если только Его Величество Государь император не изволит распорядиться…
– Понятно, – перебил я, не дослушав, – тогда у меня вопросов больше нет.
Мы опять какое-то время молча сидели друг против друга. Первым нарушил молчание жандарм:
– Вам не нравится Устав уголовного судопроизводства?
– Мне? – удивился я. – А что, кого-нибудь интересует по этому поводу мое мнение?
– Вас, я вижу, вообще ничего не интересует, даже то, за что вы арестованы!
– Это как раз меня интересует, и за что же? Теперь, по мнению следователя, наступил хоть какой-то прогресс в расследовании. Он слегка приободрился и применил «домашнюю наработку»:
– Вам лучше знать о своих преступлениях! И для вас будет лучше, если вы облегчите душу чистосердечным признанием!
Я ничего на это не ответил и продолжал любоваться его усиками. Он опять не выдержал первым:
– Вы намерены давать показания?
– Намерен, только вам придется мне подсказать, Какие мои преступления вас интересуют.
– У вас их так много, что не можете все вспомнить?
– Да, а у вас?
– Что ж, если вы намерены разговаривать в таком же тоне, мне придется поступить с вами по службе, а не по дружбе, – сказал он с угрозой в голосе. – Тогда пеняйте на себя!
– А разве мы с вами друзья?
– ? – поднял он брови, явно не понимая, о чем я спрашиваю.
– Вы сказали, что будете поступать со мной не по дружбе, а по службе, вот я и не понял, что вы имеете в виду. Или вы собираетесь предложить мне свою дружбу?
Кажется то, что я сказал, штабс-капитану не понравилось.
– Назовите свое имя и звание, – холодно приказал он и придвинул к себе стопку бумаг.
Вопрос мне был неприятен, и я попытался его блокировать в прежней развязной манере:
– Вы меня арестовали и не знаете, кто я такой? – ехидно спросил я. – Хорошо же вы работаете, господа жандармы!
Не знаю, что послужило причиной взрыва, возможно, я пересолил, и у штабс-капитана лопнуло терпение, но он пронзительно закричал на меня и даже стукнул кулаком о стол:
– Господин студент, вы забывайте, где находитесь! Хотите отправиться в Сибирь?!
В Сибирь я ехать не хотел, потому на явную грубость никак не ответил. Сидел истуканом и любовался холеной капитанской физиономией. Однако, и такое пристальное внимание к своей персоне жандарму почему-то не понравилось. Он начал явно нервничать, это стало заметно по тому, как он забарабанил пальцами по столу.
– Господин Синицын, вы что, добиваетесь помещения в карцер? – впервые он назвал меня по фамилии, отчего у меня сразу исчезло внутренне напряжение. Вопросы у жандармерии были не ко мне, а к калужскому мещанину Синицыну, лицу вымышленному. Чтобы зря не дразнить следователя, я поменял задиристый тон на рассудительный.
– Ничего я не добиваюсь. Вы арестовали меня ни за что, ни про что и еще предъявляете мне претензии. Это ваша работа обвинять, вот и обвиняйте.
– Пожалуй, – вновь изменил тактику жандарм, он ласково улыбнулся. – Вы арестованы за участие в незаконных, антиправительственных сборищах!
Чего другого, но такого поворота я никак не ожидал. Я так удивился, что в мое искреннее недоумение поверил, кажется, даже жандарм.
– Вы это говорите серьезно? О каких сборищах идет речь?
– О том преступном сборище, с которого вы возвращались, когда подверглись аресту.
– Я был на обычной студенческой вечеринке. Ничего противозаконного там не происходило.
Однако, штабс-капитан пропустил мои слова мимо ушей и нравоучительно разъяснил истинное положение вещей:
– Если бы вы соблюдали закон, то заранее предупредили о своем сборище полицейскую часть и пригласили для надзора за порядком околоточного надзирателя. Надеюсь, вам знакомо такое распоряжение правительства?
– Что? – поразился я. – Приглашать околоточного на вечеринку для надзора? Вы это серьезно говорите?
– Вполне, и я не пойму, чему вы удивляетесь? Как же можно устраивать сборища без должного надзора!
Честно говоря, после услышанного от представителя власти идиотского закона, революционеры перестали казаться мне маргинальными авантюристами, было похоже, что не бунтовщики, а само царское правительство на горе нашему народу всеми силами и средствами, которые были в его распоряжении, создавало в стране революционную ситуацию.
– Non coments, – только и смог сказать я.
– Что вы имеете в виду? – не понял штабс-капитан. – О каких комментариях идет речь?
– Я не вправе обсуждать распоряжения правительства, и вам этого делать не советую, – нагло заявил я нравоучительным, менторским голосом, – если каждый обыватель начнет умничать, то неизвестно, до чего мы договоримся!
Жандарм сначала не понял, к чему я это сказал, даже хотел по инерции уличить в крамоле, но не нашел, к чему придраться.
– Что же, это похвальное здравомыслие. Если вы сами понимаете, что поступили преступно, то расскажите, какие недозволенные разговоры велись на том вашем сборище?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78