Можете догадаться, господа, что, собственно гово­ря, я хочу сказать своим письмом. Мне хочется наде­яться, что я смогу обеспечить защиту Генделя и скло­нить на его сторону тех господ, которых чем-либо оби­дело поведение этого великого человека (ибо в музыкальном мире Гендель останется великим человеком и в том случае, если против этого свидетельствует его неуда­ча), возвратить ему милость и освободить его от пре­следований мелких людишек, которые, использовав недо­вольство знати, срывают его афиши, едва их расклеили, и еще тысячью других способов оскорбляют его и нано­сят ему урон. Я уверен, что они снова проявят к нему благосклонность и отнесутся к делу без пристрастия; между тем общественность должна позаботиться о том, чтобы Гендель не испытывал ни в чем нужды, в противном случае это было бы непростительной небла­годарностью; и поскольку ораториальное исполнение в среду является последним в нынешнем сезоне и, если верить известиям, последним в этой стране, напол­ним его дом на этом последнем концерте дружествен­ным и доброжелательным великодушием и покажем пе­ред его отъездом, что Лондон, крупнейший и богатейший город мира, настолько же богат добродетелями, на­сколько деньгами, и может прощать и снисходительно относиться к неудачам великого гения и даже к его ошибкам.
И музыка, и текст готовящегося к исполнению произ­ведения благородны и возвышенны, хорошо обдуманы и полны значения. Композитор и поэт идут здесь рука об руку и, кажется, соревнуются друг с другом в том, который из них может лучше выразить контрасты ве­селья и грусти, пронизывающие «Allegro ed il Pensieroso» на всем его протяжении; и всем, кто внимательно послу­шает произведение, станет ясно, что Гендель находился в лучшем состоянии духа, когда сочинял его. Это самое серьезное доказательство того, о чем я говорил ранее; музыка действительно является таким языком, который понимает душа, ведь для слуха это всего лишь при­ятное звучание...»
Этот восторженный поклонник Генделя выказывает свою некоторую неосведомленность. Например, он не­правильно пишет имена известнейших певцов и считает Фаринелли - который никогда, по крайней мере пуб­лично, не спел ни одного такта Генделя - генделевским певцом. Поэтому и другие сообщенные им сведения можно принимать лишь с некоторой оговоркой. Срыв афиш более чем вероятен; фактом является и то, что упоминаемое выступление Генделя было действительно последним в Лондоне, во всяком случае до 1743 года. Кого же «оскорбил» Гендель и что было «нечаянным ложным шагом», сегодня выяснить уже не представля­ется возможным. Вероятнее всего, автор письма просто намекает на охлаждение публики к Генделю в послед­ние несколько лет. (Со времени исполненного в начале 1740 года «L'Allegro» Гендель не писал новых ораторий, последние же его оперы все без исключения провали­лись.)
Гендель в Дублине.
«Мессия»
(1741-1742)
Летом 1741 года Гендель совершенно устранился от общественной жизни. Противники его, по-видимому, празднуют победу: казалось, что Гендель окончательно сложит оружие, откажется от безнадежных и провалив­шихся оперных начинаний и исчезнет из музыкальной жизни.
Однако в действительности дело обстояло не так. Гендель получил от своего знатного друга Чарлза Дженинса такой импульс, который, с одной стороны, вернул ему утраченное было желание работать, с другой сторо­ны, в последний раз предопределил направление его дальнейшей судьбы. Дженинс подал Генделю идею со­ставить на основе текста Библии либретто оратории о жизни Христа. Этой теме Гендель не мог противосто­ять, с лихорадочной страстностью он берется за работу: через три недели «Мессия» был закончен. (Работу над ним Гендель начал 22 августа, а 14 сентября партитура была уже готова.) Желание работать не покидает Генде­ля и в дальнейшем: через шесть недель он заканчивает новую ораторию, написанную на тему из Ветхого заве­та, - «Самсона» (29 октября 1741 года).
Хорошо поработав, Гендель вновь начинает появ­ляться в Лондоне. Так, например, 31 октября он посетил открытие сезона «дворянской» Оперы. Было исполнено «пастиччо» «Алессандро в Персии», музыку которого составил Галуппи из произведений Лео, Хассе, Лампуньяни и других-композиторов. Хотя представление мно­гим, в том числе и Генделю, не понравилось, произведе­ние это было исполнено в данном и последующем сезо­не двадцать один раз.
18 ноября 1741 года. Генделю, обманувшемуся и ра­зочаровавшемуся в лондонской публике, даже не прихо­дило в голову исполнить новые оратории. Поэтому ему очень кстати пришлось приглашение, полученное от ирландского лорда-наместника герцога Девонширско­го. Генделя уже ничто не привязывало к Лондону, о дублинской же публике он знал, что она всегда с боль­шой любовью и пониманием принимала его произведе­ния. Итак, в начале ноября он отправился в путь и через Честер и Холихед прибыл в Дублин. По пути, в Честере, с Генделем впервые встретился Бёрни, впоследствии крупный английский историк музыки, которому в то время было всего 15 лет и который еще учился в честерской школе.
В Дублине на Фишэмбль-стрит только что был по­строен новый, вмещающий семьсот человек концерт­ный зал. В нем проводила свои концерты дублинская Музыкальная академия, членами которой были исклю­чительно аристократы-любители. Собрания их прохо­дили обычно при закрытых дверях, но каждый год они проводили один-два благотворительных публичных концерта.
По прибытии Гендель весьма активно включается в концертную жизнь. Уже 21 ноября 1741 года «Даблин джернэл» оповещает читателей о том, что 10 декабря в соборе св. Андрея в рамках богослужения будут ис­полнены в пользу «Mercer's Hospital» «Те Deum», «Jubilato» и «два новых антема». Гендель тщательно подби­рает солистов и хористов. Еще в Честере произошла сцена, свидетелем которой был Бёрни, описавший ее в следующем забавном эпизоде. Гендель попросил ор­ганиста тамошнего собора м-ра Бэйкерта (который был также учителем музыки Бёрни) познакомить его с хори­стами, которые хорошо умеют «петь с листа». Сегодня уже невозможно установить, желал ли он позаимство­вать этих певцов для ирландских концертов или же хо­тел попробовать с ними звучание отдельных хоровых фрагментов. Известно лишь, что когда в зале ресторана «Золотой сокол» пробовали упомянутые хоровые части, один бас по имени Джэнсон (бывший печатником по профессии) постоянно фальшивил. Гендель быстро по­терял терпение и закричал на него: «Вы негодяй, разве не вы сказали, что умеете петь с листа?» На что Джэн­сон: «Я умею, милостивый государь, но не с первого раза!» Несколько солистов Гендель привез с собой из Лондона, в том числе Кристину Марию Авольо и одну из сестер своего коллеги-композитора Арна, отличную певицу миссис Сиббер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59