– Дверь недавно открывали, – констатировала она.
Инспектор опять полезла в карман и на этот раз достала пару одноразовых перчаток. Надев их, она с трудом отодвинула засовы, которые в силу своего возраста не хотели поддаваться ее усилиям. Когда дверь наконец была отворена, на чердак ворвался дневной свет. Выглянув наружу, Уортон увидела метрах в тридцати под собой пол музея, и у нее слегка закружилась голова. Она резко выпрямилась и ухватилась за притолоку.
– С вами все в порядке? – с непритворным участием спросил Джонсон.
– Да, – кивнула она. – Это просто от неожиданности.
Переведя дух, она снова высунулась наружу.
Залитый кровью стол теперь находился прямо под ней. С этой точки зрелище было еще более впечатляющим. Локвуд, сокращенный перспективой до одной лишь лохматой головы с выпиравшими из-под нее во все стороны небольшими округлыми частями тела, в этот момент как раз чесал одну из них – ту, что пониже спины. Переведя взгляд, Уортон увидела рядом с собой свисавшую веревку, теперь наполовину обрезанную. Подняв голову, инспектор проследила ее взглядом.
Теперь ее взору открылась стеклянная крыша купола, на которой на фоне серых туч просвечивали капли дождя. Все пространство под куполом перекрывал металлический брус; в середине его был закреплен крюк с висевшим на нем шкивом. Через шкив и была перекинута веревка, сверху привязанная к брусу.
– Полюбуйтесь, – уступила она свое место Джонсону.
Надев перчатки, он высунулся в дверь и несколько минут разглядывал эту картину. Уортон тем временем рассматривала спину полицейского и вдруг подумала, как легко можно было бы сейчас столкнуть Джонсона вниз.
– Похоже, все это можно проделать очень просто, – заметил он, вдоволь на все наглядевшись. – Нет никакой необходимости тащить тело сюда. Продеть веревку через шкив, опустить вниз, сделать петлю, затянуть ее вокруг шеи и подтянуть тело вверх – вот и все.
– Но для этого надо несколько раз подняться сюда и спуститься вниз.
– Ну и что? – пожал плечами Джонсон. – Времени у него было хоть отбавляй.
– Или у нее. Для того чтобы управиться со шкивом, много силы не надо.
Джонсон кивнул.
– Снимите шкив и веревку, – приказала Уортон. – Я пришлю к вам судебных медиков.
Джонсон снова выглянул сквозь купольную дверь в зал, а Уортон спустилась вниз.
Гудпастчер ждал ее, ерзая все на том же табурете. Вид у него был жалкий. При появлении Уортон он взглянул на нее как оставленный в одиночестве пес, дождавшийся возвращения хозяина. Уортон посмотрела на Каплана, на лице которого было написано, что он считает куратора музея недочеловеком.
– К куполу прикреплен шкив. Он всегда там находился? – спросила она.
Гудпастчер поспешно кивнул:
– Его использовали лет десять назад, когда устанавливали стол для заседаний. Стол привезли на тележке и сняли с нее при помощи шкива.
– Кто мог знать об этом шкиве?
– Кто угодно, – тут же отозвался Гудпастчер. – Достаточно просто поднять голову, чтобы его увидеть.
Что ж, возможно. Но при этом надо еще иметь чертовски острое зрение.
Появился Джонсон, держа в руках веревку со шкивом.
– У вас больше нет ко мне вопросов? Мне нужно к жене… – пролепетал Гудпастчер.
Когда он вышел из мастерской, Уортон еще долго со странным чувством смотрела вслед его маленькой фигурке, выскользнувшей за дверь.
Следующим делом в плане инспектора Беверли Уортон был допрос Рассела. Но шел этот допрос не слишком успешно. А точнее говоря, из рук вон плохо. Уортон еще никогда не приходилось иметь дело со столь трудным свидетелем. Она вполне справилась бы с его непомерным высокомерием, по сравнению с которым император Калигула выглядел застенчивым мальчуганом, если бы оно не сочеталось у Рассела с острым интеллектом и взрывным темпераментом. Расселу все сегодняшние события причинили массу неудобств, и теперь он был намерен причинить как можно больше неудобств всем без исключения, и в первую очередь полицейским.
И надо ж было такому случиться, что как раз в тот момент, когда Уортон беседовала с Расселом, в музее наконец появился Боумен.
Психика Либмана была травмирована настолько, что его пришлось отправить в больницу, так что Рассел, если не считать Беллини, оставался в кабинете куратора в одиночестве. К настоящему моменту Беллини здесь уже все опротивело, и в нем тоже закипал бунтарский дух. Лицо его, обычно имевшее кислое выражение, теперь казалось мрачнее тучи.
Таким образом, войдя в кабинет, Уортон сразу окунулась в чрезвычайно наэлектризованную атмосферу. Она была встречена мощным залпом гневных тирад, от которых даже дерево агавы, притулившееся в кадке в углу, закачалось и едва не потеряло всю свою листву. В течение нескольких минут Уортон пришлось выслушать такое количество непечатных выражений, что при всем своем богатом опыте употребления подобной лексики инспектор почувствовала себя дилетантом, попавшим на урок к мастеру.
– Прошу прощения, сэр, что пришлось задержать вас… – начала было она, улучив подходящий момент, но продолжить ей не удалось, так как Рассел завелся опять. У Беллини, который с любопытством наблюдал за происходящим, теперь осталась только одна проблема – удержаться от улыбки.
– Профессор, – попыталась урезонить Рассела Уортон, но из этого ничего не получилось, поэтому ей пришлось повысить голос. – Профессор!
Это наконец подействовало. Рассел на миг умолк, и она кинулась в образовавшуюся брешь.
– Я вполне осознаю, что у вас много важной работы, и могу только извиниться за себя и за своих коллег, но вы гораздо быстрее освободитесь, если дадите мне возможность задать вопросы, ответы на которые необходимы следствию.
Глаза Рассела злобно блеснули, но на этот раз он промолчал.
– Вы заведуете отделением патологии?
– Да, – ответил он с таким видом, будто признавался, что стоит во главе небольшого европейского государства.
– Но музеем руководит доктор Айзенменгер?… – Это был не столько вопрос, сколько провокационный намек.
Рассел презрительно фыркнул:
– Музей – это аномальное образование, не относящееся ни к анатомическому, ни к патологическому отделениям. У него свой бюджет.
– Так что вы не имеете к нему никакого отношения?
– Абсолютно никакого! – возмущенно произнес профессор, словно его обвиняли по меньшей мере в содомии.
– Но ключ от музея у вас есть…
– Разумеется, – ответил Рассел и, поскольку инспектор ожидала продолжения, как можно снисходительнее добавил: – Я ведь профессор патологии, инспектор.
– В какое время вы вчера ушли с работы?
Он задумался.
– Полагаю, примерно в половине восьмого.
Уортон приподняла брови:
– Вы всегда так поздно заканчиваете работать?
Рассел улыбнулся, и Уортон почувствовала, что гневный блеск в его глазах нравится ей куда больше, чем эта высокомерная улыбка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116