– Ты меня слышишь, Стефан?
Юноша кивнул. На миг он еще раз посмотрел в центр зала, затем снова перевел взгляд на Айзенменгера.
– Давай поднимемся на второй этаж и присядем, хорошо?
Но хорошего было мало. Точнее, совсем не было. Дрожь Стефана усилилась, и глаза молодого человека расширились, в очередной раз обратившись к тому, что все еще находилось у Айзенменгера за спиной. Никакие силы не могли заставить Либмана сделать хотя бы шаг в ту сторону. Он опять прижался спиной к шкафу и принялся подвывать, исступленно мотая головой.
– Ну ладно, ладно.
Айзенменгер старался голосом успокоить юношу, и, похоже, ему это отчасти удалось. Обернувшись, он остановил взгляд на винтовой металлической лестнице, ведшей на балкон.
– Мы поднимемся на балкон. Обойдем это стороной. Можешь закрыть глаза, я тебя проведу. О'кей?
С минуту казалось, что даже этот маршрут станет для Либмана непосильным испытанием и Айзенменгеру придется оставить его здесь, чтобы самому добраться до телефона и вызвать полицию, но затем юноша, продолжая дрожать, едва заметно кивнул.
Держа Либмана за руку и чуть ли не подталкивая его, Айзенменгер поднялся по лестнице. Они медленно пошли вокруг зала по балкону, железный пол которого звенел под их ногами. Вести Либмана было все равно что толкать перед собой какое-нибудь не вполне разумное человекоподобное существо, которое никак не могло сообразить, что от него требуется. Глаза Либмана были закрыты, одной рукой он держался за перила, другая, схваченная Айзенменгером, была полностью расслаблена.
Когда они поравнялись с веревкой, Айзенменгер невольно остановил на ней взгляд. Отсюда, сверху, это зрелище выглядело еще ужаснее. В такой перспективе кровавая картина воспринималась гораздо более выпукло и ярко, во всей своей симметричной грандиозности и дьявольской театральности. Если бы в центре не висело человеческое тело, все это можно было бы назвать произведением искусства.
Неожиданно Стефан остановился и, отпрянув от металлических перил, прижался к окну кабинета Гудпастчера. Всхлипывания возобновились. Очевидно, он все-таки открыл глаза и, как назло, в тот самый момент, когда они с Айзенменгером проходили мимо повешенной. Лишь с большим трудом Айзенменгеру удалось протащить молодого человека вперед мимо тела. Когда оно наконец осталось позади, Стефан расслабился, и вести его стало легче. Да и Айзенменгер всю дорогу вполголоса успокаивал его. По другой винтовой лестнице, где уже ничто не тревожило взгляд, они спустились в нишу к двери, соединявшей конференц-зал с отделением патологии.
– С тобой все в порядке, Стефан?
Юноша в ответ лишь судорожно кивнул.
– Мы поднимемся в твою комнату, а затем позвоним в полицию.
Кое-как Айзенменгер довел Либмана до маленького, довольно убогого и неприбранного помещения, служившего Стефану рабочим кабинетом, усадил юношу на стул и наконец вздохнул с облегчением. Он надеялся, что вдали от жуткого зрелища молодой человек придет в себя, но его ждало разочарование.
– Стефан?
Либман ничего не ответил. По его телу прошла новая волна дрожи, он закрыл лицо руками и заплакал. Айзенменгеру хотелось накричать на него, но он нашел в себе силы сдержаться.
– Стефан, ты сообщил об этом кому-нибудь еще? – участливо спросил он и вновь положил руку юноше на плечо. – Еще кто-нибудь знает об этом?
Довольно долго Либман никак не реагировал на вопрос, но в конце концов он поднял глаза на Айзенменгера и медленно покачал головой.
В кабинете Стефана имелся телефон – весь исцарапанный, щербатый и нуждавшийся в чистке, но работавший. Айзенменгер набрал три девятки.
Голос женщины, которой он сообщил об убийстве, звучал безо всякой заинтересованности, чуть ли не со скукой.
– Вы уверены? – переспросила она после короткой паузы.
(Черт его знает, может, это и в самом деле самоубийство?)
Там, в полиции, они, вероятно, были научены на собственном опыте и не горели желанием направлять наряд к какой-нибудь старушке, которая преставилась, подавившись собственной перхотью, а вовсе не пала от злодейской руки. Зачем лишний раз будоражить всю округу?
– Да, уверен. Я патологоанатом.
Если он надеялся, что эта информация пробьет стену равнодушия на том конце провода, то напрасно.
– Ваше имя?
– Айзенменгер. Доктор Айзенменгер.
– Где находится тело?
– В Музее анатомии и патологии, Медицинская школа святого Бенджамина.
– Не трогайте ничего до приезда полиции.
Либман между тем продолжал трястись, хорошо хоть плакать перестал. Айзенменгер подумал, что чай или кофе, возможно, приведут его в чувство, но среди припасов, имевшихся у помощников куратора, нашел только полбанки кофе со сливками, пустой чайник и три кружки, судя по всему никогда не мывшиеся, так что их содержимое вполне могло дать жизнь простейшим микроорганизмам. Айзенменгер наполнил чайник водой из-под крана и поставил его на огонь.
– У вас тут есть хоть что-то, что можно пить?
Никакого ответа.
– Стефан?
Задавать вопросы было бесполезно.
– Я схожу принесу чай в пакетиках.
Надолго оставлять юношу в одиночестве ему не хотелось, но он знал, что у Гудпастчера должен быть чай. Мысль о кураторе вернула Айзенменгера к вопросу о том, куда же тот, черт возьми, подевался. За три года, которые Айзенменгер прослужил в медицинской школе, тот лишь однажды опоздал на работу, да и то когда его жена едва не умерла от острого перитонита. В течение трех недель после этого куратор при каждой встрече рассыпался в извинениях, будто совершил непростительнейший проступок.
В кабинете Гудпастчера внимание Айзенменгера вновь привлекло открывавшееся из окна зрелище, и он с трудом заставил себя оторвать взгляд – как алкоголик, пригвожденный к месту появившейся из ниоткуда литровой бутылкой виски.
По всей вероятности, старик хранил чай и кофе на полке у самого входа – рядом с чайником, сахарницей и двумя чашками с чайными ложками на блюдцах. Все это содержалось в такой чистоте и идеальном порядке, что, несомненно, вызвало бы одобрительную улыбку у какого-нибудь ротного старшины. Интересно, не служил ли Гудпастчер в молодости в армии?
Как бы то ни было, но Айзенменгер не смог найти ничего, что можно было бы заварить в этом образцовом чайнике. Обшаривая многочисленные шкафы, ящики и прочие укромные места, он услышал, как кто-то стучится в дверь с улицы.
Спустившись и осторожно приоткрыв дверь, он увидел перед собой двух полисменов.
Айзенменгер перевидал на своем веку немало убийств. Ему доводилось осматривать трупы молодых и старых мужчин, жен, тетушек, матерей и дочерей, детей и подростков. Некоторые из них были еще свежими, другие успели разложиться почти до неузнаваемости, но никакое из этих тел не могло оставить равнодушными людей, занимавшихся ими по долгу службы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116