– Прежде такие патологоанатомы, как Сайденхем, были оракулами и могли сообщить хоть самому Господу Богу, чем больно одно из Его творений. Перед такими, как он, снимали шляпу все; клиницисты воспринимали их слова как истину в последней инстанции, как глас Божий, услышанный Моисеем на горе Синай.
– Да-а, времена изменились, – неопределенно протянула Елена.
– Вот именно, – подытожил Айзенменгер.
– У него уже были неприятности в суде в связи с таким подходом, – вскользь заметил Джонсон.
– И не один раз, – добавил Айзенменгер.
– Вы хотите сказать, что он плохой патологоанатом? – спросила Елена.
– Не знаю, – ответил он, помолчав, с удовольствием разглядывая очередную, вновь появившуюся складку у нее на лбу. Но уже спустя несколько мгновений Елена откинулась на спинку стула, положила ногу на ногу и впервые за вечер весело улыбнулась. Внутри у Айзенменгера вспыхнул настоящий фейерверк, голова закружилась, и он испугался, как бы совсем ее не потерять.
– А что же вы знаете в таком случае? – спросила она.
Джонсон молча пил вино и, похоже, полностью ушел в себя.
– Я знаю, – сказал он, подбирая слова, – что даже лучшие из нас делают ошибки, а Сайденхем – далеко не лучший.
– Но доказать этого вы не можете.
– На основании данного заключения – нет.
Елена по-прежнему улыбалась, теперь уже насмешливо. Глаза ее были зелеными, как у ирландки. Неокортекс Айзенменгера подвергался массированному артобстрелу. Если совсем недавно он считал Елену Флеминг хорошенькой женщиной, и не больше, то теперь он был убежден, что она представляет собой нечто совершенно особенное.
– Жаль, – ответила Елена просто.
– Но есть и еще кое-что, – поспешно добавил Айзенменгер, словно боясь, что, если молчание продлится еще секунду, он уже не сможет за себя поручиться.
Она вопросительно подняла брови.
– Заключения судебных медиков.
– В них есть что-то интересное? Я как раз хотела об этом спросить.
– Во влагалище было слишком много крови, но образцы, взятые с одежды, очень любопытны.
– Да, знаю, сперма трех разных мужчин, – несколько возбужденно сказала она.
– Скромная студенточка, – меланхолично прокомментировал Джонсон.
– Одну из них, очевидно, оставил Фурнье, другая, как установлено, принадлежит Билроту, – сказал Айзенменгер. – Это нам ничего не дает.
– Но если был еще третий, то, возможно, именно он дал ей наркотик и совершил насилие.
– Да, не исключено, – согласился доктор.
– Так это хорошо, не правда ли? – Елена записала и эту информацию. – Что-нибудь еще?
– Состояние внутренних органов описано очень бегло, но это и неудивительно: коль скоро смерть наступила не вследствие их повреждения, то единственное, что требуется, – подтвердить, что естественная болезнь тут ни при чем. Что меня беспокоит – это матка.
– Она, кажется, была удалена?
– Да. И это был единственный орган, вырезанный из тела.
– Но ведь она не была беременна? – спросил Джонсон. – Сайденхем утверждал, что не была.
– Ничего, свидетельствующего о беременности, обнаружено не было.
– Тогда почему это вас беспокоит? – спросила Елена.
– Ну, не вдаваясь в анатомические подробности, я сказал бы, что это не тот орган, который вырезают, когда просто хотят вскрыть брюшную полость несколькими взмахами ножа. Матка упрятана глубоко в тазовой полости, между прямой кишкой и мочевым пузырем. Выковыривать ее оттуда – то еще развлечение.
– Значит, ее извлекли не случайно?
Этого Айзенменгер не знал, в чем и признался.
– Но это наводит на серьезные размышления.
Айзенменгер кивнул, однако без особого энтузиазма. Елена задумалась. Джонсон в молчании допил свое вино под музыку Чайковского. Айзенменгер так же втихомолку сражался со своими гормонами.
Елена вздохнула, и вздох показался ему театральным, но отнюдь не в плохом смысле.
– Если я правильно понимаю, не все в заключении вас устраивает, но вы не можете сказать ничего конкретного, не имея под рукой каких-либо иных материалов, так?
Это звучало логично, и доктор, занятый собственными эмоциями, рассеянно согласился, не видя, к чему она клонит:
– Да. Этого недостаточно. В конце концов, это мнение только одного человека…
И лишь тут до него дошло. Она же хочет, чтобы он произвел повторное вскрытие! И выражение ее лица говорило об этом. Он бросил взгляд на Джонсона – тот тоже как-то странно ухмылялся. Айзенменгер вдруг осознал, что его очень хитро и умело заманили в ловушку.
– Я не могу, – заявил он Елене. – Это невозможно.
Она опять нахмурилась, и ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы не улыбнуться, не уподобившись при этом охваченному страстью школьнику.
– Почему?! – спросила она так, словно он сморозил какую-то глупость вроде того, что женщин надо лишить права голоса.
– Ну, существует целый ряд причин…
Он хотел перечислить их, но осекся, когда Елена мягко спросила:
– И какие же это причины?
Вопрос был задан таким тоном, что Айзенменгер почувствовал себя обезоруженным. Он посмотрел на Джонсона, взгляд которого ясно говорил: «Да, это она умеет».
– Ну-у… – протянул он неуверенно, потому что решал в это время вопрос, насколько серьезно то, что с ним происходит. – Видите ли, я ведь был одним из подозреваемых, и если я докажу, что Билрот не делал этого, то опять попаду в их число.
– А почему это вас так пугает? Неужели это все-таки вы убили ее?
О господи, она была способна подколоть самого наследного принца!
– Нет, но если я рискну выступить на суде со своими показаниями, то к ним отнесутся с подозрением.
– Но полиция закрыла дело, так что официально против вас никаких обвинений выдвинуть не могут.
Айзенменгер не был в этом уверен.
– На самом деле… – начала Елена и опять закинула ногу на ногу. Закидывала она ее секунды две, но в воображении Айзенменгера за это время земные континенты успели столкнуться друг с другом, круша береговые линии и образуя новые горные хребты. При этом она явно знала, что делает, и он знал, что она делает, и Джонсон, как заметил краем глаза Айзенменгер, тоже знал, что именно она делает.
Не прошло и двух миллиардов лет, как Елена продолжила:
– На самом деле вы окажетесь в исключительно выгодном положении. Не многим патологоанатомам, выступающим на стороне защиты, доводится видеть труп на месте преступления.
Наступило тягостное молчание. Елена принялась пить вино, по-видимому решив доказать, что способна на любые жертвы; Джонсон с увлечением наблюдал за мухой, очевидно вытворявшей на потолке что-то необычайно интересное.
– Если вы хотите произвести повторное вскрытие, необходимо заручиться согласием родителей Никки Экснер.
Елена ответила не задумываясь:
– Как только родители Билрота доверили мне это дело, я связалась с Экснерами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
– Да-а, времена изменились, – неопределенно протянула Елена.
– Вот именно, – подытожил Айзенменгер.
– У него уже были неприятности в суде в связи с таким подходом, – вскользь заметил Джонсон.
– И не один раз, – добавил Айзенменгер.
– Вы хотите сказать, что он плохой патологоанатом? – спросила Елена.
– Не знаю, – ответил он, помолчав, с удовольствием разглядывая очередную, вновь появившуюся складку у нее на лбу. Но уже спустя несколько мгновений Елена откинулась на спинку стула, положила ногу на ногу и впервые за вечер весело улыбнулась. Внутри у Айзенменгера вспыхнул настоящий фейерверк, голова закружилась, и он испугался, как бы совсем ее не потерять.
– А что же вы знаете в таком случае? – спросила она.
Джонсон молча пил вино и, похоже, полностью ушел в себя.
– Я знаю, – сказал он, подбирая слова, – что даже лучшие из нас делают ошибки, а Сайденхем – далеко не лучший.
– Но доказать этого вы не можете.
– На основании данного заключения – нет.
Елена по-прежнему улыбалась, теперь уже насмешливо. Глаза ее были зелеными, как у ирландки. Неокортекс Айзенменгера подвергался массированному артобстрелу. Если совсем недавно он считал Елену Флеминг хорошенькой женщиной, и не больше, то теперь он был убежден, что она представляет собой нечто совершенно особенное.
– Жаль, – ответила Елена просто.
– Но есть и еще кое-что, – поспешно добавил Айзенменгер, словно боясь, что, если молчание продлится еще секунду, он уже не сможет за себя поручиться.
Она вопросительно подняла брови.
– Заключения судебных медиков.
– В них есть что-то интересное? Я как раз хотела об этом спросить.
– Во влагалище было слишком много крови, но образцы, взятые с одежды, очень любопытны.
– Да, знаю, сперма трех разных мужчин, – несколько возбужденно сказала она.
– Скромная студенточка, – меланхолично прокомментировал Джонсон.
– Одну из них, очевидно, оставил Фурнье, другая, как установлено, принадлежит Билроту, – сказал Айзенменгер. – Это нам ничего не дает.
– Но если был еще третий, то, возможно, именно он дал ей наркотик и совершил насилие.
– Да, не исключено, – согласился доктор.
– Так это хорошо, не правда ли? – Елена записала и эту информацию. – Что-нибудь еще?
– Состояние внутренних органов описано очень бегло, но это и неудивительно: коль скоро смерть наступила не вследствие их повреждения, то единственное, что требуется, – подтвердить, что естественная болезнь тут ни при чем. Что меня беспокоит – это матка.
– Она, кажется, была удалена?
– Да. И это был единственный орган, вырезанный из тела.
– Но ведь она не была беременна? – спросил Джонсон. – Сайденхем утверждал, что не была.
– Ничего, свидетельствующего о беременности, обнаружено не было.
– Тогда почему это вас беспокоит? – спросила Елена.
– Ну, не вдаваясь в анатомические подробности, я сказал бы, что это не тот орган, который вырезают, когда просто хотят вскрыть брюшную полость несколькими взмахами ножа. Матка упрятана глубоко в тазовой полости, между прямой кишкой и мочевым пузырем. Выковыривать ее оттуда – то еще развлечение.
– Значит, ее извлекли не случайно?
Этого Айзенменгер не знал, в чем и признался.
– Но это наводит на серьезные размышления.
Айзенменгер кивнул, однако без особого энтузиазма. Елена задумалась. Джонсон в молчании допил свое вино под музыку Чайковского. Айзенменгер так же втихомолку сражался со своими гормонами.
Елена вздохнула, и вздох показался ему театральным, но отнюдь не в плохом смысле.
– Если я правильно понимаю, не все в заключении вас устраивает, но вы не можете сказать ничего конкретного, не имея под рукой каких-либо иных материалов, так?
Это звучало логично, и доктор, занятый собственными эмоциями, рассеянно согласился, не видя, к чему она клонит:
– Да. Этого недостаточно. В конце концов, это мнение только одного человека…
И лишь тут до него дошло. Она же хочет, чтобы он произвел повторное вскрытие! И выражение ее лица говорило об этом. Он бросил взгляд на Джонсона – тот тоже как-то странно ухмылялся. Айзенменгер вдруг осознал, что его очень хитро и умело заманили в ловушку.
– Я не могу, – заявил он Елене. – Это невозможно.
Она опять нахмурилась, и ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы не улыбнуться, не уподобившись при этом охваченному страстью школьнику.
– Почему?! – спросила она так, словно он сморозил какую-то глупость вроде того, что женщин надо лишить права голоса.
– Ну, существует целый ряд причин…
Он хотел перечислить их, но осекся, когда Елена мягко спросила:
– И какие же это причины?
Вопрос был задан таким тоном, что Айзенменгер почувствовал себя обезоруженным. Он посмотрел на Джонсона, взгляд которого ясно говорил: «Да, это она умеет».
– Ну-у… – протянул он неуверенно, потому что решал в это время вопрос, насколько серьезно то, что с ним происходит. – Видите ли, я ведь был одним из подозреваемых, и если я докажу, что Билрот не делал этого, то опять попаду в их число.
– А почему это вас так пугает? Неужели это все-таки вы убили ее?
О господи, она была способна подколоть самого наследного принца!
– Нет, но если я рискну выступить на суде со своими показаниями, то к ним отнесутся с подозрением.
– Но полиция закрыла дело, так что официально против вас никаких обвинений выдвинуть не могут.
Айзенменгер не был в этом уверен.
– На самом деле… – начала Елена и опять закинула ногу на ногу. Закидывала она ее секунды две, но в воображении Айзенменгера за это время земные континенты успели столкнуться друг с другом, круша береговые линии и образуя новые горные хребты. При этом она явно знала, что делает, и он знал, что она делает, и Джонсон, как заметил краем глаза Айзенменгер, тоже знал, что именно она делает.
Не прошло и двух миллиардов лет, как Елена продолжила:
– На самом деле вы окажетесь в исключительно выгодном положении. Не многим патологоанатомам, выступающим на стороне защиты, доводится видеть труп на месте преступления.
Наступило тягостное молчание. Елена принялась пить вино, по-видимому решив доказать, что способна на любые жертвы; Джонсон с увлечением наблюдал за мухой, очевидно вытворявшей на потолке что-то необычайно интересное.
– Если вы хотите произвести повторное вскрытие, необходимо заручиться согласием родителей Никки Экснер.
Елена ответила не задумываясь:
– Как только родители Билрота доверили мне это дело, я связалась с Экснерами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116