Размер пачек говорил сам за себя. Деньги.
Наблюдая за разыгранным перед ними спектаклем, Джонсон думал о том, что номера ассигнаций будут проверены и, несомненно, наведут на какой-нибудь интересный след. Например, на ограбленный недавно банк или какую-либо аферу по отмыванию денег.
Он не мог не восхититься тем, как хитро все было задумано: деньги докажут, что он замешан в каком-то грязном деле, но в каком именно, неизвестно. Его репутация будет запятнана, и восстановить ее Джонсону уже вряд ли удастся.
А комедия между тем продолжалась. В течение трех часов Лидла подзывали к какому-нибудь «тайнику», и он не спеша отправлялся на зов. Во второй раз это оказался гараж; последним же стал шкаф под лестницей. Пластиковый мешок постепенно наполнялся, беспорядок в доме возрастал. Было перевернуто все, каждый ящик выдвинут и опустошен, вся одежда – и его, и жены – вытащена из шкафа и исследована, даже еда на кухне не осталась без внимания.
В конце концов Лидл и его коллеги ушли, предупредив Джонсона, чтобы тот на следующее утро ровно в восемь явился в полицейский участок. Его допросят – не как полицейского, а как подозреваемого в совершении преступления.
– Доктор Айзенменгер?
Глория перевела звонок на своего шефа, предварительно, по своему обыкновению, не только дав краткую характеристику звонившему, но и выразив собственное мнение о нем. Так что от секретарши Айзенменгер узнал, что звонит женщина (в чем ничего невероятного не было), притом хорошенькая (вероятность чего была уже значительно ниже), и что доктор интересует ее не как патологоанатом, а как мужчина (ну уж это совсем вряд ли).
– Я слушаю.
– Мое имя Елена Флеминг. Я работаю у Вулфа, Паркинсона, Уайта…
– Адвокаты? – перебил он ее.
– Да.
Айзенменгер решил, что речь пойдет об очередном вскрытии.
– Я больше не работаю судебным медиком, – поспешил он расставить точки над «i».
– Я знаю, знаю, – не дав ему договорить, заверил голос на другом конце провода. – Я звоню, чтобы договориться о встрече. Мне хотелось бы узнать ваше мнение по поводу одной судебно-медицинской экспертизы.
Айзенменгер секунду поколебался, и, как часто бывает в поворотные моменты истории, эта секунда решила все, ибо Елена успела вставить:
– Мне рекомендовали вас весьма авторитетные лица. Я очень хотела бы встретиться с вами.
Голос у нее приятный, подумал Айзенменгер. Низкий и хрипловатый, и, главное, в нем не чувствуется никакого подвоха.
– Так вы говорите, нужно только мое мнение?
– Да.
Он все еще колебался, но Елена, видимо из осторожности, больше не открыла никаких подробностей.
– Ну что ж, не вижу причин, почему бы нам не встретиться. Когда вам удобно?
– О, благодарю вас, – произнесла женщина с искренней радостью, и доктор сразу совершенно по-детски возгордился собой. – Как насчет сегодня?…
– Сегодня? – Самодовольство Айзенменгера моментально сменилось подозрением, что его заманивают в какую-то ловушку. Иначе к чему такая спешка? – Боюсь, сегодня это невозможно.
– Я имею в виду, после работы, разумеется. Что если бы вы зашли ко мне в контору около половины шестого? Это на Голджи-стрит, совсем недалеко от больницы.
Теперь Айзенменгер был намерен вытянуть из собеседницы как можно больше информации.
– Простите, миссис Флеминг…
– Мисс Флеминг, а лучше просто Елена.
– …мисс Флеминг, Елена. У меня такое ощущение, что вы хотите захватить меня врасплох.
Она рассмеялась, и доктор подумал, что смех у нее тоже очень приятный.
– Ничего подобного! – запротестовала мисс Флеминг. – Откровенно говоря, мне только что передали записку по этому делу, и я решила, что следует прежде всего услышать мнение независимого патологоанатома.
Такое объяснение действительно звучало вполне разумно, но и у злоумышленников могут быть разумные соображения. Тем не менее Айзенменгер не видел вреда в том, чтобы получить несколько фунтов за такой пустяк, как составление экспертного отзыва. Заглянув в настольный календарь, он убедился, что его сегодняшней встрече с Еленой Флеминг ничто не препятствует.
– Ну хорошо, – согласился он.
– О, замечательно! – воскликнула женщина с таким восторгом, будто на другом конце провода ей пообещали вечное блаженство. – Значит, в половине шестого.
Прежде чем она успела повесить трубку, Айзенменгер спросил:
– А что это за дело? Я слышал о нем?
Пауза была очень короткой, но она выдала мисс Флеминг, равно как и тревожная нотка в ее голосе, красноречивее всего остального говорившая, что Елена прекрасно понимает все нюансы:
– Это дело Экснер.
Айзенменгер только набрал в грудь воздуху, чтобы выразить протест, как в трубке зазвучали короткие гудки.
Прошло всего три недели со дня убийства Никки Экснер, но за это время произошло много интересного. Гибель студентки всколыхнула спокойное существование медицинской школы, и эхо этой трагедии разнеслось далеко за пределы музея, охватив не только отделения анатомии и патологии, но и куда более широкие научно-медицинские круги.
Обычная царственная невозмутимость декана во всем, что касалось мелочей, подверглась всесторонней массированной атаке. А ведь именно эта невозмутимость служила основным принципом его тактики, в отличие от стратегии, и вот теперь все созданные за многие годы укрепления на подступах к ней грозили обрушиться в любой момент. На ученом совете его забрасывали провокационными вопросами, так что Шлемму с трудом удавалось сдерживать возмущение. Как он допустил, чтобы такое могло произойти? Почему к подбору персонала относились так небрежно и приняли на работу лаборанта, отсидевшего в тюрьме за изнасилование? Насколько широко распространено употребление наркотиков среди студентов? Почему декан узнает обо всем последним?
И, как это обычно бывает, все пережитые деканом треволнения отражались на подчиненных. Отделу по работе с персоналом было поручено выяснить, каким образом Боумену – или Билроту, как его теперь называли, – удалось столь бесцеремонно обвести их вокруг пальца, и разработать правила, исключающие возможность повторения подобных случаев в будущем. Казначею деканат вменил в обязанность определить, насколько широко студенческая масса захвачена модой на наркотики, и организовать кампанию по искоренению этого зла на территории школы.
И наконец, существовала проблема с Айзенменгером. Декан, конечно, сочувствовал ему, но не мог не признавать, что вина заведующего музеем во всей этой грязной истории была значительной. Айзенменгер был членом комиссии, принявшей Билрота на работу, и уж совсем непростительным являлся тот факт, что при его попустительстве музей стал центром наркоторговли. В итоге заведующий опять был вызван на ковер к декану, где при весьма неприятном для обеих сторон разговоре присутствовали также профессор Гамильтон-Бейли и профессор Рассел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
Наблюдая за разыгранным перед ними спектаклем, Джонсон думал о том, что номера ассигнаций будут проверены и, несомненно, наведут на какой-нибудь интересный след. Например, на ограбленный недавно банк или какую-либо аферу по отмыванию денег.
Он не мог не восхититься тем, как хитро все было задумано: деньги докажут, что он замешан в каком-то грязном деле, но в каком именно, неизвестно. Его репутация будет запятнана, и восстановить ее Джонсону уже вряд ли удастся.
А комедия между тем продолжалась. В течение трех часов Лидла подзывали к какому-нибудь «тайнику», и он не спеша отправлялся на зов. Во второй раз это оказался гараж; последним же стал шкаф под лестницей. Пластиковый мешок постепенно наполнялся, беспорядок в доме возрастал. Было перевернуто все, каждый ящик выдвинут и опустошен, вся одежда – и его, и жены – вытащена из шкафа и исследована, даже еда на кухне не осталась без внимания.
В конце концов Лидл и его коллеги ушли, предупредив Джонсона, чтобы тот на следующее утро ровно в восемь явился в полицейский участок. Его допросят – не как полицейского, а как подозреваемого в совершении преступления.
– Доктор Айзенменгер?
Глория перевела звонок на своего шефа, предварительно, по своему обыкновению, не только дав краткую характеристику звонившему, но и выразив собственное мнение о нем. Так что от секретарши Айзенменгер узнал, что звонит женщина (в чем ничего невероятного не было), притом хорошенькая (вероятность чего была уже значительно ниже), и что доктор интересует ее не как патологоанатом, а как мужчина (ну уж это совсем вряд ли).
– Я слушаю.
– Мое имя Елена Флеминг. Я работаю у Вулфа, Паркинсона, Уайта…
– Адвокаты? – перебил он ее.
– Да.
Айзенменгер решил, что речь пойдет об очередном вскрытии.
– Я больше не работаю судебным медиком, – поспешил он расставить точки над «i».
– Я знаю, знаю, – не дав ему договорить, заверил голос на другом конце провода. – Я звоню, чтобы договориться о встрече. Мне хотелось бы узнать ваше мнение по поводу одной судебно-медицинской экспертизы.
Айзенменгер секунду поколебался, и, как часто бывает в поворотные моменты истории, эта секунда решила все, ибо Елена успела вставить:
– Мне рекомендовали вас весьма авторитетные лица. Я очень хотела бы встретиться с вами.
Голос у нее приятный, подумал Айзенменгер. Низкий и хрипловатый, и, главное, в нем не чувствуется никакого подвоха.
– Так вы говорите, нужно только мое мнение?
– Да.
Он все еще колебался, но Елена, видимо из осторожности, больше не открыла никаких подробностей.
– Ну что ж, не вижу причин, почему бы нам не встретиться. Когда вам удобно?
– О, благодарю вас, – произнесла женщина с искренней радостью, и доктор сразу совершенно по-детски возгордился собой. – Как насчет сегодня?…
– Сегодня? – Самодовольство Айзенменгера моментально сменилось подозрением, что его заманивают в какую-то ловушку. Иначе к чему такая спешка? – Боюсь, сегодня это невозможно.
– Я имею в виду, после работы, разумеется. Что если бы вы зашли ко мне в контору около половины шестого? Это на Голджи-стрит, совсем недалеко от больницы.
Теперь Айзенменгер был намерен вытянуть из собеседницы как можно больше информации.
– Простите, миссис Флеминг…
– Мисс Флеминг, а лучше просто Елена.
– …мисс Флеминг, Елена. У меня такое ощущение, что вы хотите захватить меня врасплох.
Она рассмеялась, и доктор подумал, что смех у нее тоже очень приятный.
– Ничего подобного! – запротестовала мисс Флеминг. – Откровенно говоря, мне только что передали записку по этому делу, и я решила, что следует прежде всего услышать мнение независимого патологоанатома.
Такое объяснение действительно звучало вполне разумно, но и у злоумышленников могут быть разумные соображения. Тем не менее Айзенменгер не видел вреда в том, чтобы получить несколько фунтов за такой пустяк, как составление экспертного отзыва. Заглянув в настольный календарь, он убедился, что его сегодняшней встрече с Еленой Флеминг ничто не препятствует.
– Ну хорошо, – согласился он.
– О, замечательно! – воскликнула женщина с таким восторгом, будто на другом конце провода ей пообещали вечное блаженство. – Значит, в половине шестого.
Прежде чем она успела повесить трубку, Айзенменгер спросил:
– А что это за дело? Я слышал о нем?
Пауза была очень короткой, но она выдала мисс Флеминг, равно как и тревожная нотка в ее голосе, красноречивее всего остального говорившая, что Елена прекрасно понимает все нюансы:
– Это дело Экснер.
Айзенменгер только набрал в грудь воздуху, чтобы выразить протест, как в трубке зазвучали короткие гудки.
Прошло всего три недели со дня убийства Никки Экснер, но за это время произошло много интересного. Гибель студентки всколыхнула спокойное существование медицинской школы, и эхо этой трагедии разнеслось далеко за пределы музея, охватив не только отделения анатомии и патологии, но и куда более широкие научно-медицинские круги.
Обычная царственная невозмутимость декана во всем, что касалось мелочей, подверглась всесторонней массированной атаке. А ведь именно эта невозмутимость служила основным принципом его тактики, в отличие от стратегии, и вот теперь все созданные за многие годы укрепления на подступах к ней грозили обрушиться в любой момент. На ученом совете его забрасывали провокационными вопросами, так что Шлемму с трудом удавалось сдерживать возмущение. Как он допустил, чтобы такое могло произойти? Почему к подбору персонала относились так небрежно и приняли на работу лаборанта, отсидевшего в тюрьме за изнасилование? Насколько широко распространено употребление наркотиков среди студентов? Почему декан узнает обо всем последним?
И, как это обычно бывает, все пережитые деканом треволнения отражались на подчиненных. Отделу по работе с персоналом было поручено выяснить, каким образом Боумену – или Билроту, как его теперь называли, – удалось столь бесцеремонно обвести их вокруг пальца, и разработать правила, исключающие возможность повторения подобных случаев в будущем. Казначею деканат вменил в обязанность определить, насколько широко студенческая масса захвачена модой на наркотики, и организовать кампанию по искоренению этого зла на территории школы.
И наконец, существовала проблема с Айзенменгером. Декан, конечно, сочувствовал ему, но не мог не признавать, что вина заведующего музеем во всей этой грязной истории была значительной. Айзенменгер был членом комиссии, принявшей Билрота на работу, и уж совсем непростительным являлся тот факт, что при его попустительстве музей стал центром наркоторговли. В итоге заведующий опять был вызван на ковер к декану, где при весьма неприятном для обеих сторон разговоре присутствовали также профессор Гамильтон-Бейли и профессор Рассел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116