В реестре Савелича:
1. Два халата, миткалевый другой полосатый на 6 руб .
2. Двенадцать рубах полотнянных, голландских с манжетами на 10 руб.
3. Одеяло ситцевое, другое тафтяно на хлопчатой бумаге - четыре руб.
4. ...Заячий тулупчик...пятнадцать рублей.
Кроме того, в реестр Савелича добавлены еще четыре пун­кта (которых нет в подлиннике), содержащие предметы об­мундирования и быта офицера того времени. И можно полагать, что если б не пушкинский конспект, хранившийся в его личном архиве, не уничтоженный им, но обнаруженный только после смерти поэта, то существова­ние среди сотен пугачевских дел подлинника этого докумен­та вряд ли связало бы его с «реестром Савелича», как это и было до 1936 года, когда Ю. Оксман, нашедший конспект в частном собрании, впервые отметил и обнародовал эту связь. А, следовательно, фамилия Буткевичей никогда не фигурировала бы на страницах пушкиноведения, посвящен­ных последним годам творчества поэта, и мы, в свою оче­редь, не имели бы оснований обратить внимание читателей еще на несколько любопытных, с нашей точки зрения, мест в тексте «Капитанской дочки».
Так, в первой главе романа отец Петруши Гринева, листая Придворный календарь, удивляется карьере своих бывших подчиненных и, пожимая плечами, говорит: «Генерал-пору­чик!... Он у меня в роте был сержантом!... Обоих российских орденов кавалер! Л давно ли мы...» Здесь же в первый раз упоминается некто князь Б. - влиятельный петербургский родственник Гриневых. Напомним, что отец Александра Дмитриевича, Дмитрий Михайлович Буткевич, накануне восстания Пугачева был в чине генерал-поручика, служил в гвардии и имел ордена. И хотя князем он не был, но чин и богатство ставили его на самый верх иерархической лестни­цы, предоставляя связи в свете. Далее, во второй главе Петруша Гринев переводится в *** полк, «в глухую крепость на границу Киргизкайсацких степей». В черновиках Пушкина было: «в Шемшинский драгунский полк». В те времена в этом полку служили офицерами несколько казанских Буткевичей.
Роман заканчивается, как помните, припиской «Издате­ля», где, в частности, говорится: «В тридцати верстах от *** находится село, принадлежащее десятерым помещикам. В одном из барских флигелей показывают собственноручное письмо Екатерины II за стеклом в рамке. Оно писано к отцу Петра Андреевича и содержит оправдание его сына и похва­лы уму и сердцу дочери капитана Миронова».
Невозможно сказать, какое село имел в виду Пушкин и какой город зашифрован тремя звездочками. Зато нам до­подлинно известно, что в 1773 году селом Порутчиковым, что за рекой Сарапалою в Казанском уезде, владели десять помещиков, девять из которых носили фамилию Буткевичей. Сколько хозяев было в этом селе спустя шестьдесят лет, мы не знаем, так же как не знаем причины, побудившей подпрапорщика Богдана Буткевича пойти за Пугачевым, открыв его отрядам ворота Заинска.
В начале 1836 года Екатерина Александровна начала но­вую супружескую жизнь. В обществе и на этот раз не обош­лось без злословия. Сестра Пушкина Ольга Сергеевна писала мужу: «... Кстати, графиня Стройновская вновь вы­шла замуж за Зурова Ельпидифора Антиоховича. Побьюсь об заклад, что ее соблазнило имя, иначе как объяснить ее брак? Женщина сорока лет, богатая, независимая, имеющая двенадцатилетнюю дочь? - право, это смешно. Говорят, она все еще очень хороша, ее муж тоже богат...»
А что же Пушкин? До рокового января оставалось меньше года...

«ЗАГАДКА МАЕВСКОГО»
(Продолжение)

«Более или менее я влюблялся во всех хорошеньких жен­щин, мне знакомых, и все изрядно надо мной насмеялись; все, за исключением одной, кокетничали со мной».
Пушкин (Из записной книжки 1822-23 годов) ПСС, т. XII, с. 304, с.486.
Вернемся к загадкам Н.С. Маевского. Первая - напомним - заключается в однозначном утверждении мемуариста, что Пушкин не был знаком с его теткой, графиней Е.А. Стройновской (графиней в «Домике в Коломне»). Вторая - в том, что всем, даже прислуге в имении Налючи Старорусского уезда Новгородской губернии, было известно, что с портре­та Е.А. Стройновской, висящего в гостиной, была написана Онегинская Татьяна, но мемуарист об этом умолчал. Поче­му? Здесь и кроется третья загадка Маевского. Как ни парадоксально, но ответом на две первые его загад­ки является ... эта третья. Причем сама по себе она все еще остается до конца неразгаданной. Суть ее в следующем. В своей семейной хронике Николай Сергеевич более или менее подробно знакомит читателей с многочисленным рядом лиц из родственного и прочего ок­ружения семьи своих родителей и их предков за период, без малого, в полтора столетия. Главным образом, это относится к его родственным связям по материнской линии, т.е. по линии А.Д. Буткевича. Начиная с Петровских времен, пове­ствует он о судьбах, служебной карьере своего прапрадеда и прадеда, об их женах и детях, называя имена и фамилии, годы жизни. Рассказывает о тех или иных наиболее значи­тельных жизненных ситуациях в их семьях. Очень подробно останавливается на истории жизни своего деда Александра Дмитриевича, его нраве, характере, службе, живописует все перипетии его трех браков, перечисляет всех его детей, рас­сказывает о дальнейшей судьбе каждого. Маевский поимен­но упоминает разных знакомых деда, отца, матери, родственников графа В.В. Стройновского, даже многих их крепостных слуг и приказчиков. Описывает жизнь самого Стройновского, историю его женитьбы на своей тетке, гру­стную судьбу их дочери Ольги Валериановны (своей дво­юродной сестры), в замужестве княгини Багратион -Имеретинской. И при всем этом...
Но сначала напомним, что от третьего брака с Марией Семеновной Бинкевич, у Александра Дмитриевича в 1810-х годах было четверо детей. Сын Николай, самый младший, и три дочери: старшая Екатерина, в замужестве Стройновская, затем Любовь Маевская, мать мемуариста, и третья... Так вот, с ней-то и происходит у автора воспоминаний нечто крайне непонятное. На всем протяжении своих записок on шесть раз говорит о ней, своей родной тетке, но ни разу не называет ее имени. Она безымянно появляется на стра­ницах хроники, когда автор в раннем детстве вместе с сест­рой Любой и братом Николаем катает в санках старшую сестру, и последний раз упоминается примерно под 1823-24 годом, когда Маевский пишет об увольнении Стройновского от службы, его денежных затруднениях и отъезде с семьей в деревню: «... Длинна и тяжела показалась эта зима моей бедной тетке (Стройновской - Б. Б.), в первый раз разлу­ченной со своей семьей... На лето дед с бабушкой и дочерьми приехал в деревню к графу, и общая семейная жизнь потек­ла прежней колеей...» Повторяем, что это было летом 1824 года. Больше Маевский ни разу, ни словом не вспоминает о своей второй тетке, а, говоря про смерть деда в 1832 году, пишет, что:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43