Суть ее в следующем. Пушкин и Катерина Буткевич позна­комились вскоре после выхода поэта из Лицея. Это было естественным следствием близкого соседства, общих знако­мых, необыкновенной красоты девушки, влюбчивости Пушкина тех лет, обаяния его личности.
Возникшее между ними взаимное увлечение явилось при­чиной расстроившейся свадьбы Катерины Александровны с Алексеем Татищевым, последовавших затем позора и бес­честия ее в глазах общества, скандала в семье, «тайны» Маевского.
Для Пушкина отчаяние скомпрометированной девушки, бесперспективность дальнейших отношений, вся разыграв­шаяся затем трагедия неравного брака стали одной из при­чин, заставивших поэта покинуть Петербург в 1819 - начале. Глубоко скрытое в душе Пушкина чувство симпатии к Катерине Александровне и непроходящее сознание вины за ее исковерканную жизнь неоднократно находили отражение в его творчестве на протяжении всей жизни поэта.
Совокупность этих предположений и является нашей гипотезой.
Естественен вопрос: как могло случиться, что подобная гипотеза, фактически претендующая на обоснование новой тематической нити в творчестве Пушкина и не подкреплен­ная каким-либо новонайденным документальным материа­лом, не была ранее выдвинута и разработана пушкиноведением? Думается, причина в том, что при изу­чении жизни и творчества поэта эта нить просто не просмат­ривается. Она выявилась только в результате субъективного интереса автора к биографии Стройновской, к жизненным перипетиям ее петербургских и казанских родственников, ко всему кругу знакомых этой семьи.
Теперь о фактах. Стройновская заинтересовала пушкини­стов, как все и вся, что нашло отражение в творчестве поэта. Это явилось следствием свидетельств двух очевидцев - близ­ких друзей Пушкина Плетнева и Нащокина, документально подтвердивших, что гордая графиня, упомянутая в «Домике в Коломне»18, - девица Буткевич, вышедшая за старика графа Стройновского. Третьим был Маевский. Но, вопреки его «роковой» реплике, которая упоминалась выше, простая логика подсказывает, что семьи Пушкиных и Буткевичей, живя в близком соседстве и имея немало общих знакомых, вполне могли быть знакомы между собой. Однако, могли или были? И кто же эти общие знакомые? Снова обратившись к хронике Маевского, назовем некото­рых из них, тех, кто постоянно бывал в доме Буткевичей.
Ближайший друг Александра Дмитриевича архиепископ Иринеи - глава Псковской епархии, куда входило и пушкин­ское Михаиловское. Писатель Дмитрий Иванович Хвостов, хорошо знакомый с отцом, дядей, а в дальнейшем и с самим поэтом. Настоятель Коломенской церкви Покрова Борис Албенский - человек даже по долгу службы близкий обоим домам и постоянно бывавший в них. Семья Ивеличей - родственников и близких знакомых Пушкиных. Илья Александрович Болтин - племянник Александра Дмитриевича, приятель Баратынского, Дельвига, Льва Пушкина. Флигель-адъютант Шемиот - троюродный брат Пушкина19. Наконец, лейб-медик Николай Федорович Арендт - домаш­ний врач обеих семей... Можно упомянуть и других общих знакомых, но и названных вполне достаточно, чтобы утвер­диться в том, что по тем временам Пушкины и Буткевичи не могли не быть знакомы между собой. Близки они, возможно, не были, но кланялись друг другу и в дома при необходимо­сти захаживали. Мы уже рассказывали о внешней стороне жизни в доме Александра Дмитриевича. Ну, а каким был домашний уклад в семье Сергея Львовича? Сам поэт не раз жаловался на скаредность своего отца, стеснялся бедности их дома. Действительно, денег в семье всегда не хватало. Жили незначительными доходами со своей части Болдинского имения и Михайловского. Ни Сергей Львович, ни Надежда Осиповна не умели, да и не хотели заниматься хозяйством... Доходило до того, что когда в доме собиралось несколько гостей, то посуду занимали у соседей, возможно, у тех же Буткевичей.
Однако была и другая сторона. Своей родословной, восхо­дящей ко времени Александра Невского, Пушкины могли гордиться. За шесть столетий их предки породнились с са­мыми аристократическими и знатными русскими фамилия­ми. Да и образованности, умения представительствовать им было не занимать. Двери гостиных высшего света Петербур­га были всегда открыты перед четой Пушкиных и Василием Львовичем. И напротив, при всем достатке Буткевичей их родословная насчитывала немногим более двухсот лет, да и неизвестно, знали ли они ее толком, и уж во всяком случае не имели основания гордиться своими бедными казанскими родственниками...20
Поэтому понятно, что им должны были импонировать знатность и связи соседей (ведь дочерей надо было пристра­ивать), а Пушкины были заинтересованы в знакомстве ско­рее с другой, чисто житейской стороны, тем более - после «удачного» замужества Екатерины Александровны.
Ну, а главное? Были ли знакомы Катенька Буткевич и юный поэт? Современники и мемуаристы либо молчат, либо категорически говорят «нет»; неразобранные архивы хранят свои тайны... И нам ничего не остается, как обратиться к самому Пушкину, к строкам его творчества, хотя мы заранее знаем, что и в них нет однозначного ответа, нет даже имени Екатерины Стройновской.

МАДРИГАЛ
«И, наклонясь, ей шепчет нежно
Какой-то пошлый мадригал,
И руку жмет...»21
Среди мелких стихотворений Пушкина, созданных им в ранний послелицейский период, есть четверостишие, ничем особо не примечательное, - типичный салонный мадригал:
« Что можем наскоро стихами молвить ей?
Мне истина всего дороже.
Подумать не успев, скажу: ты всех милей;
Подумав, я скажу все то же»22
Тем не менее, к нашему рассказу оно имеет самое непосред­ственное отношение. Впервые мы находим его в тетради стихов, подготовленных Пушкиным к печати до его отъезда в ссылку на юг в 1820 году. Здесь оно озаглавлено «Экс­промт» и не датировано23. Как известно, в отсутствие поэта его первый сборник стихов не был издан, и Пушкин, уже будучи в Михайловском, в 1825 году снова редактирует его, придирчиво оценивая достоинство и возможность пуб­ликации каждого стихотворения, исключая ряд одних и до­полняя другими, вновь созданными. Однако наш мадригал он оставляет, только меняет заглавие. Перечеркнув «Экс­промт», он ставит в заголовке три буквы - «К.А.Б.***» и тем самым из безымянного делает четверостишие посвященным определенному лицу24.
В таком виде оно и появляется на страницах первой книги поэта в 1826 году. Спустя три года, выпуская две первые части собрания своих стихотворений, Пушкин снова публикует строки, посвященные К.А.Б., несмотря на всю, казалось бы, их незначительность и каламбурную банальность. Мало того, параллельно с изданиями 1826 и 1829 годов мадригал еще дважды печатается за его подписью в альманахах25, изданных в 1827 и 1830 годах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43