Создается впечатление, что, поступая так, Пушкин напоминает о чем-то тому таинственному лицу, что скрыто за инициалами К.А.Б. Эти три буквы так и оставались не расшифрованными до последнего времени, и мы, следуя нашей гипотезе, попытались восполнить этот пробел.
Прежде всего, надо вспомнить, что среди 37 имен своего шуточного «Дон-Жуанского» списка, занесенного накануне женитьбы в альбом Елизаветы Ушаковой, он «увековечил» четырех Екатерин, причем все они названы просто: Катерина-1, Катерина-2 и так далее29. Поэтому под инициалами К.А.Б. вполне могло быть скрыто интересующее нас имя. Проштудировав книгу Л.А.Черейского «Пушкин и его окружение», мы из двух с половиной тысяч упомянутых в ней лиц выбрали всех представительниц прекрасного пола, имевших до или после замужества инициалы К.А.Б. Оказалось, что за всю жизнь Пушкина в числе его знакомых, как точно установленных, так и возможных, такие инициалы принадлежали только четырем:
Екатерине Александровне Бакуниной,
Екатерине Андреевне Бороздиной,
Екатерине Александровне Булгаковой,
Екатерине Александровне Буткевич.
Дальше методом исключения следует, что Екатерина Александровна Бакунина - мать первой платонической любви Пушкина Е.П. Бакуниной - была на 22 года старше поэта, то есть почти ровесницей его матери Надежды Осиповны. Лицеист Саша Пушкин был с нею знаком, как и со всем семейством Бакуниных. Но невозможно допустить, чтобы семнадцатилетний юноша, в условиях приличий того времени, мог позволить себе обратиться к матери своей возлюбленной на «ты», да еще в таком фривольно-легкомысленном тоне. Ясно, что стихотворение посвящено не ей. Екатерина Андреевна Бороздина, как и Екатерина Александровна Булгакова, отпадают, так как знакомство их с Пушкиным состоялось много позднее написания стихотворения, то есть 1817 - 1818 годов. Остается Екатерина Александровна Буткевич.
А если так, то понятно, почему в 1825 году поэт, готовя публикацию своих стихов, меняет заглавие экспромта, написанного и поднесенного Катеньке Буткевич в самом начале их знакомства. Ведь издать свой сборник стихов Пушкин намеревался и готовился еще в 1819 году, во время или сразу после трагедии, разыгравшейся в доме Буткевичей и имевшей скандальный резонанс в светском обществе Петербурга. Тогда ни к чему не обязывающее заглавие над стихотворением надежно скрывало его истинный адресат. Спустя же шесть лет Катеньки Буткевич уже не было. В своем имении, в глуши Новгородской губернии жила графиня Екатерина Александровна Стройновская, и Пушкин, восстанавливая правду прошлого, решительно меняет «Экспромт» на «К.А.Б.***».
... Мы начинали этот рассказ с портрета Стройновской, написанного на рубеже 1830-х годов, в пору ее зрелости, после ряда томительных лет первого замужества. Но время донесло до нас и другое изображение - миниатюру, на которой она запечатлена, вероятно, вскоре после свадьбы, то есть в 1819 - 1820 году. Миниатюра была опубликована Н.О. Лернером в первом выпуске журнала «Наша старина» за 1917 год, где он писал, что хранится она в семье двух сестер, урожденных Марковых, мать которых была крестницей Екатерины Александровны. Вторично эта миниатюра воспроизводилась уже в наше время в зарубежном каталоге и находилась в парижской коллекции Сержа Лифаря. Нам дорог именно этот портрет Стройновской, потому что такой она была, живя в родительском доме в Коломне у Покрова.
Такой знал ее Пушкин, посвятивший ей свой мадригал.
ПРООБРАЗ КАРЛЫ ЧЕРНОМОРА
За строкой «Руслана и Людмилы»
«Известно, - писал пушкинист Щеголев, - что Пушкин, отдавая в печать свои стихи, всегда старался уничтожить все намеки, которые могли бы помочь добраться до действительности».
Так было и с несколькими строфами из IV песни «Руслана и Людмилы», исключенными им из текста поэмы при втором ее издании, в 1828 году. Какие же реалии читались в них? Чтобы ответить, заглянем в его жизнь, в декабрь 1818 года. Пушкин живет в доме родителей, на окраине Петербурга, в Старой Коломне. Его дни заполнены светской суетой, встречами с друзьями, легкомысленными и краткими сердечными увлечениями, участием в литературных сборищах, театром, творчеством. Причем творчеством, пожалуй, в последнюю очередь. За весь год написано всего лишь около двадцати стихотворений, да и то в большинстве эпиграмм, мелких набросков. Урывками продолжает создаваться «Руслан и Людмила».
18 декабря 1818 года Александр Тургенев пишет в Варшаву находящемуся там Петру Вяземскому: «... Сверчок (арзамасское прозвище Пушкина - Б.Б.) прыгает по бульвару и по б... „ Стихи свои едва писать успевает. Но при всем беспутном образе жизни его он кончает четвертую песню поэмы...».
Ох, уж этот беспутный образ жизни! Друзья вразумляют, Тургенев с Карамзиным нравоучениями замучили... А тут еще дома житья не стало. И все из-за кузины любезной, Екатерины Марковны. Казалось бы: сама стихи марает, все им написанное наизусть помнит, сестры Ольги подруга задушевная, и на тебе - насплетничала матери о его сомнительных знакомствах... И откуда только все знает?... Старая дева, гусар в юбке... Ну да ладно, он еще припомнит ей эти сплетни... Да кабы только это душу терзало! Ведь вся Коломна, весь свет языки чешет. Еще бы! Такое событие, такой нонсенс! - одну из первых петербургских красавиц, девятнадцатилетнюю соседку его милую, Катрин Буткевичеву, просватали за старикашку-миллионера. Ему же уже за семьдесят!! Тургенев рассказывал, что на обеде у «жениха» только и разговору было, что о предстоящей свадьбе. И не стесняется развратник старый. Ведь он же, в сущности, просто купил Катюшу, как девку крепостную. Когда, бишь, они венчаются? Говорят, что в конце января... Вот тебе и Валериан Стройновский! А что он знает о нем? Ну, старик, граф, сенатор, миллионер, живет тут же рядом в Коломне... Что еще?
За окном зимнее петербургское утро. Пушкин лежит на постели в полосатом бухарском халате, на голове ермолка. Возле кровати - стол, на нем книги, бумаги. Он стремительно пишет, зачеркивает, кусает огрызок пера, снова пишет:
« Я каждый день, восстав от сна,
Благодарю сердечно бога
За то, что в наши времена
Волшебников не так уж много.
К тому же - честь и слава им! -
Женитьбы наши безопасны...
Их замыслы не так ужасны
Мужьям, девицам молодым...
Все к лучшему: теперь колдун
Иль магнетизмом лечит бедных,
И девушек худых и бледных,
Пророчит, издает журнал -
Дела достойные похвал!»
Это вступление к четвертой песне «Руслана и Людмилы». Таким было оно в первом издании поэмы летом 1820 года. Ни черновых, ни беловых автографов этого отрывка не сохранилось, и мы не знаем его вариантов, возможно, отражавших оттенки искрометной и злой иронии поэта, спрятанной за балагурным и шутливо легким бегом стиха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Прежде всего, надо вспомнить, что среди 37 имен своего шуточного «Дон-Жуанского» списка, занесенного накануне женитьбы в альбом Елизаветы Ушаковой, он «увековечил» четырех Екатерин, причем все они названы просто: Катерина-1, Катерина-2 и так далее29. Поэтому под инициалами К.А.Б. вполне могло быть скрыто интересующее нас имя. Проштудировав книгу Л.А.Черейского «Пушкин и его окружение», мы из двух с половиной тысяч упомянутых в ней лиц выбрали всех представительниц прекрасного пола, имевших до или после замужества инициалы К.А.Б. Оказалось, что за всю жизнь Пушкина в числе его знакомых, как точно установленных, так и возможных, такие инициалы принадлежали только четырем:
Екатерине Александровне Бакуниной,
Екатерине Андреевне Бороздиной,
Екатерине Александровне Булгаковой,
Екатерине Александровне Буткевич.
Дальше методом исключения следует, что Екатерина Александровна Бакунина - мать первой платонической любви Пушкина Е.П. Бакуниной - была на 22 года старше поэта, то есть почти ровесницей его матери Надежды Осиповны. Лицеист Саша Пушкин был с нею знаком, как и со всем семейством Бакуниных. Но невозможно допустить, чтобы семнадцатилетний юноша, в условиях приличий того времени, мог позволить себе обратиться к матери своей возлюбленной на «ты», да еще в таком фривольно-легкомысленном тоне. Ясно, что стихотворение посвящено не ей. Екатерина Андреевна Бороздина, как и Екатерина Александровна Булгакова, отпадают, так как знакомство их с Пушкиным состоялось много позднее написания стихотворения, то есть 1817 - 1818 годов. Остается Екатерина Александровна Буткевич.
А если так, то понятно, почему в 1825 году поэт, готовя публикацию своих стихов, меняет заглавие экспромта, написанного и поднесенного Катеньке Буткевич в самом начале их знакомства. Ведь издать свой сборник стихов Пушкин намеревался и готовился еще в 1819 году, во время или сразу после трагедии, разыгравшейся в доме Буткевичей и имевшей скандальный резонанс в светском обществе Петербурга. Тогда ни к чему не обязывающее заглавие над стихотворением надежно скрывало его истинный адресат. Спустя же шесть лет Катеньки Буткевич уже не было. В своем имении, в глуши Новгородской губернии жила графиня Екатерина Александровна Стройновская, и Пушкин, восстанавливая правду прошлого, решительно меняет «Экспромт» на «К.А.Б.***».
... Мы начинали этот рассказ с портрета Стройновской, написанного на рубеже 1830-х годов, в пору ее зрелости, после ряда томительных лет первого замужества. Но время донесло до нас и другое изображение - миниатюру, на которой она запечатлена, вероятно, вскоре после свадьбы, то есть в 1819 - 1820 году. Миниатюра была опубликована Н.О. Лернером в первом выпуске журнала «Наша старина» за 1917 год, где он писал, что хранится она в семье двух сестер, урожденных Марковых, мать которых была крестницей Екатерины Александровны. Вторично эта миниатюра воспроизводилась уже в наше время в зарубежном каталоге и находилась в парижской коллекции Сержа Лифаря. Нам дорог именно этот портрет Стройновской, потому что такой она была, живя в родительском доме в Коломне у Покрова.
Такой знал ее Пушкин, посвятивший ей свой мадригал.
ПРООБРАЗ КАРЛЫ ЧЕРНОМОРА
За строкой «Руслана и Людмилы»
«Известно, - писал пушкинист Щеголев, - что Пушкин, отдавая в печать свои стихи, всегда старался уничтожить все намеки, которые могли бы помочь добраться до действительности».
Так было и с несколькими строфами из IV песни «Руслана и Людмилы», исключенными им из текста поэмы при втором ее издании, в 1828 году. Какие же реалии читались в них? Чтобы ответить, заглянем в его жизнь, в декабрь 1818 года. Пушкин живет в доме родителей, на окраине Петербурга, в Старой Коломне. Его дни заполнены светской суетой, встречами с друзьями, легкомысленными и краткими сердечными увлечениями, участием в литературных сборищах, театром, творчеством. Причем творчеством, пожалуй, в последнюю очередь. За весь год написано всего лишь около двадцати стихотворений, да и то в большинстве эпиграмм, мелких набросков. Урывками продолжает создаваться «Руслан и Людмила».
18 декабря 1818 года Александр Тургенев пишет в Варшаву находящемуся там Петру Вяземскому: «... Сверчок (арзамасское прозвище Пушкина - Б.Б.) прыгает по бульвару и по б... „ Стихи свои едва писать успевает. Но при всем беспутном образе жизни его он кончает четвертую песню поэмы...».
Ох, уж этот беспутный образ жизни! Друзья вразумляют, Тургенев с Карамзиным нравоучениями замучили... А тут еще дома житья не стало. И все из-за кузины любезной, Екатерины Марковны. Казалось бы: сама стихи марает, все им написанное наизусть помнит, сестры Ольги подруга задушевная, и на тебе - насплетничала матери о его сомнительных знакомствах... И откуда только все знает?... Старая дева, гусар в юбке... Ну да ладно, он еще припомнит ей эти сплетни... Да кабы только это душу терзало! Ведь вся Коломна, весь свет языки чешет. Еще бы! Такое событие, такой нонсенс! - одну из первых петербургских красавиц, девятнадцатилетнюю соседку его милую, Катрин Буткевичеву, просватали за старикашку-миллионера. Ему же уже за семьдесят!! Тургенев рассказывал, что на обеде у «жениха» только и разговору было, что о предстоящей свадьбе. И не стесняется развратник старый. Ведь он же, в сущности, просто купил Катюшу, как девку крепостную. Когда, бишь, они венчаются? Говорят, что в конце января... Вот тебе и Валериан Стройновский! А что он знает о нем? Ну, старик, граф, сенатор, миллионер, живет тут же рядом в Коломне... Что еще?
За окном зимнее петербургское утро. Пушкин лежит на постели в полосатом бухарском халате, на голове ермолка. Возле кровати - стол, на нем книги, бумаги. Он стремительно пишет, зачеркивает, кусает огрызок пера, снова пишет:
« Я каждый день, восстав от сна,
Благодарю сердечно бога
За то, что в наши времена
Волшебников не так уж много.
К тому же - честь и слава им! -
Женитьбы наши безопасны...
Их замыслы не так ужасны
Мужьям, девицам молодым...
Все к лучшему: теперь колдун
Иль магнетизмом лечит бедных,
И девушек худых и бледных,
Пророчит, издает журнал -
Дела достойные похвал!»
Это вступление к четвертой песне «Руслана и Людмилы». Таким было оно в первом издании поэмы летом 1820 года. Ни черновых, ни беловых автографов этого отрывка не сохранилось, и мы не знаем его вариантов, возможно, отражавших оттенки искрометной и злой иронии поэта, спрятанной за балагурным и шутливо легким бегом стиха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43